Две буквы – Б и Г. Их знает вся страна

Борис Гребенщиков – это одновременно и Лу Рид, и Дэвид Боуи, и Боб Дилан русского рока.
Боб Дилан не так давно получил Нобелевскую премию по литературе с такой формулировкой: «За создание новых поэтических выражений в великой американской песенной традиции». Гребенщиков по этой аналогии достоин трех Нобелевок, потому что столько, сколько сделал он для «российской песенной традиции», сделал мало кто.
Он был и бунтарем, и философом, и модернистом, и поборником традиций, и гуру, и тонким поэтом с ранимой душой.
Он был и артистом с тысячью масок, и несгибаемым колоссом.
Он стал легендой еще в советские времена, но нашел в себе силы меняться, не бронзоветь и остаться актуальным по сей день.
Борису Гребенщикову исполняется 66 лет. Хотя у него, кажется, уже давно нет возраста. Кажется, он был всегда и всегда будет. Потому что он уже больше, чем бунтарь, философ или музыкант. Он такой же символ искусства нашей страны, каким был, например, Высоцкий.
Когда-нибудь его именем назовут станцию метро или аэропорт. Но это даже не так важно. Важно то, что нам выпало счастье быть его современниками.

К 65-летию Гребенщикова «Петербургский дневник» подготовил большой материал о жизни Бориса Борисовича.

27 ноября 1953 года – родился в Ленинграде.

1971 год – Борис Гребенщиков окончил физико-математическую школу № 239.

1972 год – Гребенщиков вместе с Анатолием Гуницким основал группу «Аквариум». 

Весна 1980 года – после выступления на Тбилисском рок-фестивале, который проходил в марте 1980 года, был исключен из комсомола, снят с должности младшего научного сотрудника в НИИ, уволен с работы. 

1981 год – вышел первый полноценный самиздатовский альбом в истории русского рока, с обложкой, записанный в студии, – «Синий альбом» «Аквариума».

1982 год – спродюсировал первый альбом группы «Кино» – «45».

1987 год – вышла первая официальная пластинка «Аквариума» в СССР.

1989 год – выпустил англоязычный альбом Radio Silence.

1992 год – через год после официального роспуска группы Гребенщиков собирает новый состав «Аквариума».

2003 год – 50-летний юбилей Бориса Гребенщикова и большой концерт в Кремле.

8 января 2009 года – в Берлине сделана операция по шунтированию сердца. 

2018 год – вышел очередной альбом БГ.
 

• 
  Открыть в полном размере

Группу «Аквариум» создали два человека: Борис Гребенщиков, он же «Боб», и Анатолий Гуницкий, известный также как «Джордж». Точной даты основания группы никто не помнит, но считается, что это произошло летом 1972 года.

В 1975 году Анатолий Гуницкий оставил группу, посвятив свою жизнь театру и литературе. Тем не менее Анатолий Августович признается в своей книге «Осторожно! Играет "Аквариум"!»: «"Аквариум" – по-прежнему есть существенная часть моей жизни».

«Существует полуофициальная версия, согласно которой «Аквариум» начал свой жизненный путь 6 июля 1972 года. Я не совсем уверен, вернее, не до конца уверен в том, что дата эта соответствует истинному положению дел, а с другой стороны, никто из нас двоих – ни Боб, ни я – не сможет назвать точное число. Попробуй вспомни теперь, какое же оно было, когда автобус 31 повернул с проспекта Славы на Будапештскую улицу... А в этом автобусе я и Боб ехали в гости к одному знакомому грузину, который умел играть на басу», – Джордж Гуницкий.

– Борис хотел группу с самого начала. Ему нравилось писать какие-то песни, играть на гитаре, он даже сольно где-то выступал. Для Бори было очень важно стать музыкантом, сделать команду, чтобы играть с ней концерты. Так что возникновение «Аквариума» для него было естественным порывом. Да и для меня тоже, ведь мы с ним очень близко, тесно дружили, – вспоминает Анатолий Гуницкий. – Я тогда играл на барабанах, хотя в группе был совершенно символическим барабанщиком – так, для первых лет. Я обладал хорошим чувством ритма, но не стал это развивать. Я и на гитаре играл примитивно, знал полтора-два аккорда, которые можно услышать в нашем первом альбоме «Искушение святого Аквариума».

– Прозвище «Джордж» вам дал Борис Борисович или вы сами придумали?

– Меня Боря так назвал. Боб однажды решил, что я похож на Джорджа Харрисона из группы The Beatles. Харрисона мы больше всех любили, для нас это был святой человек. Мне не довелось с ним вживую пообщаться, а Боря с ним встречался в Англии. Постепенно Джорджем меня стали звать абсолютно все, хотя у меня нет прямой аналогии с этим именем. А Борис – Боб – понятно.

– Какие интересы вас в то время объединяли? 

– И в детстве, и в юности мы с Борисом слушали примерно одну и ту же музыку. В основном, конечно, западную. Мы ходили в один литературный кружок. Его вела Ася Львовна Майзель – известный литератор и поэтесса. Ася Львовна давала нам большой стимул к писательству: у нее было свободное мышление, она отлично понимала литературу, чувствовала культуру и рассказывала нам про таких писателей, которых в советское время еще практически никто не знал. Платонова, Бабеля, например. Это оказало на нас огромное влияние.

К слову, из всех ребят, которые к ней ходили, только мы с Борисом и продолжили серьезно заниматься писательством, поэзией.

В целом мы были достаточно пытливыми юношами. Интересовались всем, что в те годы «выскакивало» в музыке, кино, литературе. Помню, когда в кинотеатрах появились «Сталкер», «Зеркало» Тарковского, «О, счастливчик!», это было событием. В ДК Кирова показывали старые фильмы, которые не шли в массовом прокате. Мы и туда ездили. Вообще следили за тем, что было близко нам по идеям… Старались мыслить не по стандарту.

– А на чем основывается некий «абсурдизм» в песнях раннего «Аквариума»? В том числе в тех текстах, которые вы написали. 

– В первую очередь на пьесах Сэмюэля Беккета. В те годы у нас еще не было никакого издательского потока, но кое-что выходило в журналах. Первый раз я прочитал пьесу Беккета в журнале «Иностранная литература», который взял, кстати, у Бориса дома. Потом еще возникли пьесы Ионеско.

Эта парадоксальная культура абсурдизма, выходящая за грани привычного, как-то зацепила меня и очень многое определила. До сих пор, хочу я этого или нет, абсурдизм отражается в моем творчестве, поэзии. И в моих ранних текстах для «Аквариума» он, конечно, тоже присутствовал.

– Почему ваш первый альбом – «Искушение святого Аквариума» Борис Гребенщиков назвал «извращениями двух идиотов»? 

– Ну, это он в шутку сказал, конечно. (Смеется.)

Дело в том, что мы собирались записать альбом, но не знали, на чем и где этим заниматься. В итоге пошли записываться в университете, где Борис учился на факультете прикладной математики. Мы получили там комнатку для репетиций, которая попала в наше пользование до 1975 года. В ней по вечерам стояла аппаратура.

Мы писали материал в несколько сессий на катушечный магнитофон «Днепр» – только такие были в ходу в то время. Писали вдвоем, хотя на записи кроме наших звучат голоса других людей. Потом мы делали какие-то наложения с помощью самопального микшера, который одолжили у группы «Россияне».

Получилось, конечно, весело. Это такая комнатная психоделия, или камерная шизофрения. Но абсолютно все задатки группы в этом альбоме уже были заложены. И кроме психоделических Борис поет в нем и свои лирические песни.

Когда мы давали послушать «Искушение…» друзьям и знакомым музыкантам, у них, честно говоря, немного «сносило крышу». Тем не менее мы гордились, что все-таки сделали запись, создали первый альбом.

– Удивляло ли вас когда-нибудь то, что «Аквариум» делал в дальнейшем, уже без вашего участия в группе? 

– Нет, я всегда понимал, что «Аквариум» – это продукт естественного развития. Боря об этом мечтал, и он это получил. Другое дело, что я не сразу понял одну штуку, которую заметил в 2000 году. Группа всегда имела определенный костяк: Михаил Файнштейн, Дюша Романов, Сева Гаккель. Понятно, что Боря впереди всех, но без этих людей невозможно было представить «Аквариум». И тут я сходил на концерт в ДК Ленсовета, смотрю – «Аквариума» нет в прежнем виде: есть Борис и аккомпаниаторы. Так осталось и до сих пор… Хотя в группе, несомненно, есть прекрасные музыканты.

– Анатолий Августович, общаетесь ли вы сейчас с Борисом Борисовичем? 

– Общаемся, но чаще через Facebook, потому что он постоянно гастролирует по миру, довольно насыщенно. Мы не потеряли связь, но у нас разные дела, разная жизнь.

– Сохраняет ли «Аквариум» некую философию, заложенную еще у самых истоков группы? 

– Я очень рад, что группа продолжает свое бытие. Что будет дальше – никто не знает. Она меняет свой облик, в ней появляются новые музыканты, возникают различные проекты. При этом Борис на концертах часто поет старые песни, которые были хитами, а затем растворились во времени, но он все равно про них помнит. Это говорит о том, что философия группы сохраняется по сей день. Мы закладывали в группу некоторые законы, постулаты. Они забавные, но они призывают жить и мыслить как-то по-своему, а не так, как все вокруг. Это наложило на «Аквариум» и тогда, и потом достаточно сильное влияние.

«БГ все больше и больше стремится петь о метаморфозах духа, ведь, в самом деле, "небо становится ближе с каждым днем"», – Джордж Гуницкий, воспоминания из книги «Осторожно! Играет "Аквариум"!».

• 
  Открыть в полном размере

Андрей «Вилли» Усов – известный фотохудожник и фотолетописец российского рока, друг Бориса Гребенщикова и Майка Науменко с 1975 года:

– Мое знакомство с Борисом Гребенщиковым могло бы не произойти, если б в 1972 году я не познакомился с Севой Гаккелем (Всеволод Гаккель – виолончелист и вокалист группы «Аквариум». – Ред.). Сева был другом Андрея Колесова – главного вокалиста моей группы «Ассоциация скорбящих». Благодаря Андрею мы с Севой и подружились.

Сева тогда играл на виолончели в группе «Акварели». В марте 1975 года «Акварели» «озвучивали» лекцию музыковеда Владимира Фейертага в клубе книголюбов «Эврика».

На своей лекции Фейертаг представляет гитариста Александра Ляпина, называет его «нашим будущим Джимми Хендриксом». Далее демонстрирует дуэт – Андрей Романов и Борис Гребенщиков, они называют себя «Аквариум» и исполняют песню «Вудсток». Затем выступает группа «Акварели». И вот произошло: Сева буквально влюбляется в Борю, а Борис – в Севу. С тех пор они приступают к совместным репетициям. На мой взгляд, Сева фактически изменил звучание группы, потому что самые первые работы Бориса в музыкальном исполнении были уж очень наивными…

Помню, в мае 1975 года я приезжаю к Севе домой и вижу: Боря Гребенщиков на нашей легендарной «луначарской» 12-струнке, а Сева на виолончели ваяют аранжировки, которые потом «войдут в мозг» всем, и все поймут, что на концерте надо не «Deep Purple давай!» кричать, а нужно слушать вот это божество – сочетание акустической гитары, Бориных мыслей, Севиной виолончели и Дюшиной флейты. Вот что тогда рождалось, вот что случилось…

Про «луначарские» гитары 

– В 1975-м я разгуливал по Ленинграду с такой же 12-струнной гитарой, как у Гребенщикова. Я ходил с этой гитарой и, конечно, с фотоаппаратом. Я еще не был фотографом, но снимал всегда. 

Параллельно строил свою электрическую гитарку, свой «Гибсон Лес Пол». Но в 1978 году понял, что хватит пытаться завоевывать сцену, и продал эту гитару Борису. Она звучит на записи альбома «Аквариума» «Треугольник», и у меня есть фотографии, где Боря на ней играет.

160 рублей – цена 12-струнки – казалась неподъемной. Но как-то раз цену снизили до 98 рублей, и весь город бросился в Гостинку. Ты вдруг осознавал, что у тебя в руках «рояль», грамотно построенное 12-струнное «существо». Наши питерские гитары фабрики Луначарского (я их называю «луначарские дрова») повернули музыкальную историю всей страны, особенно в рок-музыке.

Хотя по сравнению с Москвой мы были совершенно дремучими… Помню, как разинув рты смотрели на московский рок-н-ролл. Пока мы играли на «луначарских дровах», Андрей Макаревич, например, уже играл на «Ямахе» – шикарной японской гитаре.

«Бориса нельзя спрашивать, о чем он поет» 

– Бориса ни в коем случае нельзя спрашивать, о чем он поет. Точно попадешь в глупое положение, потому что если ты об этом спрашиваешь, то ты, скорее всего, не понимаешь, что это цитаты, что это определенные «знаки». В своих песнях Боря оставляет точные «вешки», свои «камушки». Он разбрасывает их для тех, кто поймет.

Боря Гребенщиков – конечно, поэт. Это еще Андрей Вознесенский понял и даже написал об этом в своей статье в журнале «Огонек», которая поменяла тогда отношение всей страны к творчеству Бориса.

«А я еще в начале 1980-х всем говорил: «Две буквы – Б и Г. Они будут известны всем – от первоклассника до старушки. Их будет знать вся страна», – Андрей «Вилли» Усов.

В своих словах я нисколько не сомневался. Записывал кассеты с песнями «Аквариума», раздавал людям, говорил: «Слушайте, слушайте!» Это был «Синий альбом» 1981 года – первый настоящий серьезный альбом, ну и «Все Братья-Сестры», который Борис записал вместе с Майком Науменко. Моим любимым Майком… Майк, кстати, все время старался быть рядом с «Аквариумом». Везде, где был Борис, был и Майк, пока у него не образовалась своя группа «Зоопарк».

«Мне кажется, Борис – ранимый человек. С чужими людьми он включает защитное поле» 

– Бывали такие ситуации: мы с Борей общались один на один, разговаривали, как нормальные люди, но появлялось третье лицо, и Боря включал совершенно неожиданную, новую для меня ипостась. Как будто щелчок тумблера происходит. Появляется «зритель», и Борис уже не такой доступный, он «играет». Мне кажется, Боря – достаточно ранимый человек, поэтому с чужими людьми включает защитное поле.
Но он никогда не был робким. Помню, на концерте во Дворце молодежи он спел свою легендарную песню «Козлы» перед сидящими в первом ряду комсомольскими вожаками и все расставил по местам. Боря никогда не стеснялся.

«Встреча с Борисом Гребенщиковым изменила мою жизнь», – Андрей «Вилли» Усов.

– Сейчас у Бориса своя интересная накатанная структура жизни. Он стал человеком планеты: ему что в Карнеги-холле выступить, что на улице Одессы – все одно.

Ему повезло пообщаться с умнейшими людьми мира. Борис полифоничен в смысле жизненных интересов, и его знания не поверхностны. Смог же он перевести книги и трактаты… 

Встреча с Борисом, по сути, изменила мою жизнь. Он однозначно повлиял на мою судьбу, в том числе на мою известность, потому что я долгое время был фотографом именно «Аквариума», постоянно снимал группу.

Первые оформители альбомов 

– Для Бориса я оформил восемь альбомов. Последний из них – «Феодализм».

Вообще, оформлять альбомы мы начали первыми. Даже книга «100 магнитоальбомов советского рока» Александра Кушнира открывается статьей, где написано: «Идея оформлять альбомы пришла Борису Гребенщикову и Андрею Усову».

Идеи для оформления всегда приходили по-разному.

Бывало, я предлагал какие-то свои, не имеющие к музыке никакого отношения картинки, поскольку я много снимал на камеру с квадратным кадром (6 на 6), так как это упрощало задачу. Только первый альбом «Все Братья-Сестры» был снят на узкую пленку «Зенитом», и мне с трудом приходилось выкадровывать картинку, где Майк и Борис смотрят друг на друга, а между ними на ладонях – Будда. 

Что касается оформления «Треугольника», то мы специально делали съемку в коридоре, там, где и писали, у Андрея Тропилло. Боря ходил с прикрепленным на затылке отражателем от инфракрасного нагревателя, а за шторой на окне стоял Сева Гаккель.

Боря предложил написать на обложке: «Аквариум. Треугольник. Стерео». Я приступил к работе и вдруг понял, что слово «треугольник» здесь совершенно ни к чему. Я вырезал бумажный треугольничек и вставил его в изображение обложки. Таким образом, слово «треугольник» там отсутствует, но сам треугольник присутствует.

А «Синий альбом» называется синим только потому, что торцы коробок магнитофонных пленок Боря обклеивал синей бумажкой. Все – больше никакого отношения синий альбом к слову «синий» и к музыке вообще не имеет. Боря всегда говорил: «Давай сделаем так, чтобы у всех были только вопросы, надо повсюду ставить загадки!»

• 
  Открыть в полном размере

Артемий Троицкий – советский и российский рок-журналист, музыкальный критик, один из первых пропагандистов рок-музыки в СССР: 

– С Борисом Гребенщиковым мы познакомились в ноябре или декабре 1979 года. Я тогда устраивал рок-фестиваль под Москвой, в городке Черноголовка. Мне хотелось выписать из Ленинграда какую-то новую, свежую группу, которую в Москве еще не слышали. В Москве в то время более или менее знали группу «Мифы», а больше в столице ленинградского рок-н-ролла и не было. Я позвонил Андрею Макаревичу, с которым мы дружили, спросил у него, есть ли в Ленинграде еще кто-то, кроме «Мифов» и «Россиян». Он, подумав, сказал, что есть такая группа, называется «Аквариум», но при этом Андрей заметил, что не знает, можно ли ее считать рок-группой. Он объяснил это тем, что они играют акустическую, камерную музыку, используют флейту, виолончель. Хотя их тексты он назвал очень интересными, даже процитировал что-то из Бориных песен.

– Макаревич дал мне Борин номер телефона, я ему позвонил и спросил, что у них за группа, в каком жанре они играют. Ответ Бориса меня крайне удивил. «Мы играем электрическую музыку, играем панк-рок!» – заверил он. Это совершенно не вязалось с тем, о чем мне сообщил Макаревич, поэтому слова Бориса меня сильно заинтриговали. К тому же панк-рок и «новую волну», которые были на тот момент актуальны, тогда еще вообще никто не играл – у нас была очень консервативная рок-сцена в 1970-е годы.

Я спросил у Бори, какие у него любимые группы, с кем он мог бы себя сравнить. Он назвал Talking Heads, The B-52, Sex Pistols. Смотрю – да, действительно панк-рок, и пригласил ребят на фестиваль. 

Как известно, организация рок-концертов и тем более рок-фестивалей в то время была очень рискованным делом, потому что их часто запрещали, происходили всяческие «облавы». Так получилось и в тот раз: за два дня до предполагаемого открытия фестиваля партийное начальство города Черноголовка дало нам сигнал, чтобы никаких фестивалей мы не проводили. При этом некоторые музыканты уже приехали в Москву, в том числе и «Аквариум».

Чтобы как-то исправить ситуацию, я в очном порядке организовал в конференц-зале издательства «Молодая гвардия» большой концерт для тех групп, которые должны были играть на фестивале. Именно тогда произошло первое выступление «Аквариума» в Москве. Концерт был прекрасный, группа мне ужасно понравилась. Я подружился не только с Борей, но и со всеми музыкантами «Аквариума», предложил им гастроли в Москве, где они в январе-феврале 1980 года играли с популярной тогда московской группой «Воскресение».

«Фестиваль «Тбилиси-80» был для Бори очень важным событием» 

– Затем я пригласил «Аквариум» на рок-фестиваль в Тбилиси, где был кем-то вроде арт-директора. Этот фестиваль стал для Бори очень важным событием, поскольку их выступление произвело сенсацию и большой скандал. После него об «Аквариуме» заговорили как об экстремальной группе, которая играет панк-рок и устраивает хулиганское сценическое шоу.

Узнав об этом, ленинградские комсомольцы даже написали донос в горком партии, из-за которого Борю исключили из комсомола и уволили с работы. В общем, с тех пор легенда «Аквариума» пошла в рост.

«Только со второй половины 1980-х у группы выработался свой стиль» 

– Если делить творчество Бориса на какие-то периоды, то я бы сделал это так: имеется совсем ранний период, 1970-е годы, когда «Аквариум» играл преимущественно акустическую музыку и баллады a la Боб Дилан, в их числе песни «Ключи от моих дверей», «Артур». Потом, в начале 1980-х годов, у них была очень недолгая фаза, когда они играли панк-роковые песни в стиле Лу Рида, их программа стала более электрической. Это такие альбомы, как «Табу» и «Радио Африка». Тогда же к группе присоединился Александр Ляпин на электрогитаре и Сергей Курехин на клавишных инструментах, и это был самый «роковый» период, когда они играли New Wave.

В первой половине 1980-х годов Боря пристрастился к музыке регги и написал некоторые композиции в этом стиле. После этого его перестало «заносить» в разные стороны, и только со второй половины 1980-х его творчество выровнялось и, в общем-то, у группы выработался собственный стиль, который мы все знаем и любим.

В целом Борис – музыкант и поэт довольно традиционного плана. Хотя Боря иногда увлекался какими-то экстремальными вещами, он вовсе не авангардист, и я бы не сказал, что он открывал какие-то новые музыкальные горизонты. Боря – музыкант бардовско-балладного плана, основа всех его песен восходит к традициям, с одной стороны, Боба Дилана, а с другой стороны, российских бардов 1960-х годов – я имею в виду Окуджаву, Галича, Кима.

– Борис оказал огромное влияние на наших музыкантов, и особенно, пожалуй, на поэтов. На разных авторов, конечно, в разной степени – вряд ли его последователем можно назвать Илью Лагутенко, но, например, на Сашу Васильева из «Сплина» он повлиял очень сильно.

До Гребенщикова, бесспорно, самым авторитетным нашим рок-поэтом был Андрей Макаревич, но лирика Макаревича – это в чистом виде продолжение советской бардовской песни. Что касается Бори, то он расширил эти лирические границы и привнес в них тенденции англо-американской рок-поэзии, но это, надо сказать, он сделал на пару со своим другом, покойным Майком Науменко.

Боря любит напустить туману в своей лирике, у него очень много скрытых ассоциаций, отсылок к другим авторам, причем к самым разным – от англо-саксонских рокеров до японских и китайских поэтов. Тексты его песен сложны, но я считаю, это и интересно. Они требуют от слушателя соучастия, в каком-то смысле даже сотворчества, и это позволяет каждому находить в лирике Гребенщикова что-то свое.

Порой мне кажется, что мы герои, Мы стоим у стены, ничего не боясь. Порой мне кажется, что мы герои, Порой мне кажется, что мы – просто грязь. И часто мы играем бесплатно, Таскаем колонки в смертельную рань. Порой мне кажется, что мы идиоты, Порой мне кажется, что мы просто дрянь. И, как у всех, у меня есть ангел, Она танцует за моей спиной. Она берет мне кофе в «Сайгоне», И ей все равно, что будет со мной, – «Герои», альбом «Электричество».

«Если бы я мог выделить одну пластинку из всего, что Боря записывал, то на первое место я бы поставил альбом "Соль"»

– Мне очень нравятся последние два Бориных альбома, особенно альбом «Соль». Я бы даже сказал, что если бы я мог выделить одну пластинку из всего, что Боря записывал с «Аквариумом» и сольно, то на первое место поставил бы альбом «Соль», а на второе место, кстати, «Русский альбом» 1992 года. 

У Бори сейчас очень яркий и интересный период в творчестве, что, вообще говоря, довольно редкий случай в мировой практике. Как правило, рок-музыканты выкладываются в молодости, а к зрелости становятся более «спокойными» и предсказуемыми. У Бори получилось иначе, и мне доставляет большое удовольствие то, что он сейчас делает и с группой, и в своих сольных работах.

За время своих путешествий по миру Боря смог обрасти очень хорошей компанией американских, английских, ирландских музыкантов. В его альбомах в качестве исполнителей и продюсеров участвуют инструменталисты мирового уровня, что, конечно, делает его музыку еще лучше и профессиональнее. Так что, я считаю, Боря очень плодотворно проводит последние годы, и я рад за него в этом смысле.

Андрей Макаревич – советский и российский музыкант, певец, поэт, композитор, лидер и единственный бессменный участник рок-группы «Машина времени».

– Андрей Вадимович, вы помните, как произошло ваше знакомство с Борисом Гребенщиковым? 

– В 1976 году «Машину времени» пригласили в Таллин на фестиваль «Таллинские песни молодежи – 76». Мы приехали позже остальных участников, все гостиницы были уже заняты. Нас повезли в какое-то студенческое общежитие, оставленное как резерв. Ехали мы в эту общагу троллейбусом, и там нам представили необыкновенно интеллигентного юношу в овчинном тулупе, явно студенческого вида, c милой спутницей и гитарой в матерчатом мешке. Этого юношу звали Боря Гребенщиков.

В общагу мы приехали сильно продрогшие и тут же предложили Боре согреться «неpвно-паpалитичеcким»… Согрелись мы основательно и, кажется, заснули по дороге к койкам, а Борька – по дороге к своему номеру, которого у него, кстати, так и не оказалось. Борька нам очень понравился, и мы ему, по-моему, тоже.

Он со своим «Аквариумом», который тогда представлял собой милый акустический квартет, явился в Таллин без всяких приглашений и чуть ли не пешком. И им разрешили выступать. По законам московской жизни, это было невозможно себе представить.

С таллинского фестиваля мы увезли обещание Боpьки пригласить нас сыграть в Питер: по его рассказам, там шла подпольная, но совершенно роскошная pок-н-pолльная жизнь. Мы не оставались в долгу и по мере сил вытаскивали питерские команды, в том числе «Аквариум», в Москву.

– А как у вас с Борисом Борисовичем возникла идея сыграть совместный концерт «Двадцать лет спустя» в 1997 году? 

– Просто возникло такое желание. У нас была традиция в 1970-1980-х годах, когда мы собирались и показывали друг другу свои новые песни. Мы это делали и в Питере, когда я приезжал к Борису, и у меня в Москве, когда он приезжал. А спустя годы подумали, почему бы такие посиделки не устроить в концертном зале. Так мы и сделали – сидели в зале и пели по очереди.

– А был ли у вас еще какой-либо опыт сотрудничества? 

– Однажды я попросил Борю подпеть мне в одной песне на пластинке «В круге света». Это тоже было давно, в 1989 году. 

– Вы и Борис Борисович стояли у истоков русского рока. Чувствовали ли вы когда-нибудь взаимное влияние друг на друга? Музыкальное или поэтическое. 

– Трудно сказать, потому что такие вещи лучше заметны со стороны. Сам ты можешь этого не видеть, но если тебе что-то понравилось, это все равно каким-то образом отпечатывается на твоем творчестве. Это не значит, что ты «украл» откуда-то строчку. Это может проявиться в интонации, в какой-то смене аккорда. Это очень тонкие штуки. На нас, на самом деле, влияет все, что нам нравится. Даже то, что не нравится, иногда влияет.

«Я очень хорошо отношусь и относился к тому, что он делает. Все, что Боря поет, – это одна большая замечательная песня, которая мне очень нравится», – Андрей Макаревич.

– Как вы считаете, что отличает Бориса Борисовича от других музыкантов, которые вам нравятся? 

– Я не берусь делать научный анализ. Но если ты узнаешь человека по двум первым аккордам, по первой строчке, это уже дорогого стоит, потому что сегодня такая узнаваемость – штука нечастая и очень важная. 

– С Борисом Гребенщиковым вы знакомы много лет. Каким человеком он вам представляется? 

– Каким угодно. Абсолютно. Он хозяин самому себе, что немногим дано. Борис абсолютно свободен в том, что он делает и любит.

• 
  Открыть в полном размере

27 ноября Борису Гребенщикову исполняется 65 лет. Лидер группы «Аквариум» отметит этот праздник большим концертом на сцене БКЗ «Октябрьский». Как сообщили организаторы, с программой «Двери Травы» группа выступит 6 декабря. Со сцены прозвучит все лучшее из богатого творчества «Аквариума».

Напомним, что в феврале Гребенщиков представил свой новый альбом «Время N», завершающий трилогию, «посвященную путешествию из темного края к свету», которая началась с выпуска «Архангельска» и «Соли».

«"Время N" точно выражает то, что я чувствую, – говорит Борис Борисович. – Предполагалось, что в альбоме будет 14 песен. Однако в единое целое сложились только девять». 

Только что в издательстве «Эксмо» вышла новая книга – «Песни БГ», в которую собраны все тексты, написанные за время творческого пути, в том числе из нового альбома. Книга проиллюстрирована обложками альбомов «Аквариума».

В распоряжении «ПД» оказалась эта книга. Мы хотели бы немного большего и очень долго добивались интервью с мэтром отечественного рок-н-ролла. Но на предложение нашего корреспондента о беседе БГ только подмигнул ей в Facebook. Возможно, спустя годы она будет рассказывать об этом своим внукам… А пока мы вспоминаем его более ранние интервью и публикуем выдержки из его книги песен. 

И искренне желаем БГ здоровья!

О железной дороге

– «Аквариум» все время путешествует, и большую часть этого времени мы проводим именно на железных дорогах. Поезда мне нравятся гораздо больше, чем самолеты. К тому же у меня и многие песни связаны с темой железной дороги, например «Великая железнодорожная симфония» или «Железнодорожная вода». Почему так – не знаю.

Недавно я ходил по музею «Альбертина» в Вене и увидел там паровоз на картине какого-то русского художника-авангардиста. Тогда я подумал: вот чего мне не хватало! Я немедленно кинулся домой, начал писать эскизы и получилась картина, которую я назвал «Железнодорожное каприччио». Думаю, паровозы на моих холстах будут и дальше появляться, – Борис Гребенщиков о своей новой выставке в мае 2018 года. 

О первой картине 

– Первую картину я нарисовал в 1977 году. У моей первой жены был дом в Карелии. Когда мы там находились, я залез на чердак и нашел огромное количество загрунтованных холстов, краски и кисточки. Все это осталось от ее деда. Я в восторге кинулся, вытащил мольберт на улицу, начал что-то накидывать и смотреть, что из этого получается. Я понял тогда, что мне очень нравится рисовать небо. Мои вкусы до сих пор не изменились.

Первая картина представляла собой что-то вроде «неба с примесями разной ерунды». Со временем ерунда ушла, а небо осталось. Без света, без неба невозможна наша жизнь. Сейчас у меня около сотни картин, но все они где-то гуляют. Есть среди них и утраченные. В начале 1990-х годов у меня в Петербурге украли 10 картин, а потом в Одессе еще шесть.

• 
  Открыть в полном размере

О планах

– Недавно мы выпустили два очень депрессивных альбома – «Соль» и «Время N». Сейчас я понимаю, что у меня есть синглы и другие какие-то вещи, которые раньше никто не слышал. Их нужно взять, записать по-человечески и начинать с ними работать.

У меня была песня «Бабушки», написанная в 1985 году, которую я создавал во время постоянных трений с КГБ. Только мы ее собрались записывать, как наступила перестройка и эта песня перестала иметь значение. Она лежала на полке 30 лет, а сейчас ею с энтузиазмом занимается гитарист группы Public Image Ltd, так что при таком прекрасном сотрудничестве мы планируем скоро ее выпустить.

Я был свидетель рождения девы из пены; Я силуэт, возникающий там, а не тут; Я, говорящий прямо о второстепенном, Я – стая детей, попавших в небесный батут. Я – та сила, которой движется ветер; Я – актер, играющий каждую роль; Тебе было б лучше, если бы ты не заметил, Но если ты станешь обращаться ко мне – ты можешь называть меня Соль... – из альбома «Время N».

Над лонгридом работали: Анастасия Яланская, Антон Ратников, Ксения Ахметжанова. 

Благодарим за внимание! 

«Сейчас я сильнее, интереснее, важнее сам для себя. Жизнь начинается после 50, а после 60 становится по-настоящему хорошей. А что думают другие по поводу моей жизни, мне не очень важно», – Борис Гребенщиков.