Через четыре года его выпускники – дипломированные актеры и режиссеры – отправятся возрождать уничтоженный во время боев легендарный театр. На его сцену когда-то выходили родители Дарьи Георгиевны Юргенс, тоже известные актеры. Поэтому на предложение стать педагогом курса она согласилась сразу. Как иначе? Даша из легендарного балабановского «Брата 2» и Багира из «Морских дьяволов» долгие годы твердила: однажды ее родной город – Мариуполь – вернется домой.

– Мы с вами говорили ровно полтора года назад, когда во время боев за Мариуполь чудом выжил ваш брат. Вы тогда могли предположить, что военные действия окажутся такими продолжительными, сложными?

– Нет, я не думала, что это будет столь тяжко для нас. Я так долго ждала, что мой Мариуполь, мой родной Донбасс вернется домой... Когда спецоперация началась, мне казалось: ну вот, теперь все закончилось.

Если не говорить о бесконечной западной помощи Украине, то для меня это очередное подтверждение: русские воюют с русскими. Одни русские – адекватные, нормальные. А вторые – тоже русские, но с перевернутыми мозгами. Мы – упрямые, у нас – характер. Но и они точно такие же! По большому счету, Львов же не воюет! Западенцы хитрые, многие из них сразу сбежали в Польшу. На войну массово гонят жителей Юго-Востока, то есть русскоязычных, русских. За что они воюют? Вы можете объяснить?

– Почему Николаев погибает за Львов?

– Вот именно! Я всегда повторяю: на Украине хорошо организованное меньшинство – то есть западенцы – победило неорганизованное большинство. И я не могу понять, как они позволили так себя обмануть? Я не понимала это в 2014 году, тем более не понимаю сейчас. Они надеются на лучшую жизнь в Европе? Так ее не будет. Они там не нужны. Им говорят, что они воюют за родину? Вот только их настоящая родина – никакая не Украина. Посмотришь списки погибших и пленных: да там сплошь русские фамилии.

И мне, если честно, их жалко. Дело не в том, что они массово гибнут, а в том, что они гибнут... непрозревшими. Они до сих пор верят этим гадам, которые ведут их на убой. Знаете, в чем парадокс происходящего? Украинцев – кроме нас – никому не жалко. Их банально все используют. Никому до них нет никакого дела. Ни-ко-му.

– Дарья, за эти полтора года какие события для вас были самыми знаковыми?

– Конечно, сентябрьский референдум. Я всегда говорила, начиная с 1991 года, что это произойдет. Знала, что историческая справедливость восторжествует, что однажды мой Мариуполь станет Россией. А мне не верили! Так что мечтайте, мечты рано или поздно сбываются.

Теперь я жду возвращения Харькова, Кривого Рога, Николаева, Одессы. Это тоже мое, родное, это места моего детства. И, конечно, я жду возвращение Киева. То, что они творят с Киево-Печерской лаврой, отбирая у людей веру... Они сами себя уничтожают! И нас вынуждают идти дальше.

А вообще, это время для меня прошло в бесконечной суете. Мы с братом долго собирали документы на гражданство. Тут раз и референдум! Документы ушли в архив, пришлось все заново собирать. Уже на российский паспорт. Но, несмотря на бумажную волокиту, мы с братом очень счастливы! Он, наверное, был последним человеком на Украине, получившим украинский паспорт, когда развалился Союз. Принципиально не хотел его получать.

Второе знаковое для меня событие: мы с сыном съездили в Мариуполь. Моя мама умерла во время Майдана, мне запретили въезд в страну и даже не дали с ней попрощаться. Вот, спустя девять лет, я смогла это сделать.

Таксист в Мариуполе все пытался увести нас на новое кладбище, а мои родители похоронены на старом. Когда мы его остановили и вышли из машины, он на нас смотрел просто шальными глазами. Но ничего не сказал... Долго искали могилы, там все изменилось, заросло, мы уже отчаялись, ползали там... Все-таки нашли! Посидели, поговорили, убрались. На обратном пути случайно нашли могилу Бориса Александровича Сабурова (народного артиста Украинской ССР. – Ред.), хорошего друга моих родителей.

Вызвали другое такси, а водитель встретил нас словами: «Вы что тут делаете? Старое кладбище до сих пор заминировано! Здесь еще растяжки!» Мы, оказывается, очень рисковали. Наверное, родители нас уберегли.

– Какое общее впечатление от Мариуполя?

– Одна большая стройка. Все вокруг гремит, стучит. Работы ни на секунду не останавливаются, только на ночь. Утром пошли на море, возвращаемся – на месте, которое мы проходили, уже дорожка из плитки.

Меня местные жители постоянно спрашивали: «Ну, как вам Мариуполь?» Я честно отвечала, что тяжело. А они мне: «Нет, что вы! Это уже не тяжело. Все будет хорошо. Мы уже сами в это верим». Мне кажется, год назад они не могли представить, что город будет возрождаться такими темпами. А сейчас они сами меня успокаивали.

Побывала, наконец, в нашей квартире. Нам очень повезло, только балкон отвалился. В соседнем подъезде – там дыра насквозь. Но дом уже восстанавливают.

Встретила наших военных. Совсем молодые ребята, а уже столько горя в глазах. Они меня узнали, рассказывали, сколько потеряли товарищей... И постоянно: «Можно с вами посидеть? Можно вас обнять? Можно вас угостить?» Я еле сдерживалась, постоянно там плакала.

А уезжали мы через Донецк. Военкор Елена Бобкова, которая помогла тогда, во время страшных боев, вывезти из Мариуполя моего брата, отдала мне наш семейный архив. Брат его спас во время обстрелов и оставил Лене на хранение. И вот это время, проведенное в Донецке, оставило сильнейшее впечатление.

– Почему?

– Люди. Невероятные. Несгибаемые. Сначала Лена познакомила меня с девушкой – молодой, такой красивой. Без руки, без ноги, в инвалидной коляске. В 2015 году в троллейбус, где она ехала, попал снаряд. Она единственная выжила. Сама себя спасла: перевязала ногу, потом руку. Не знаю, как она смогла это сделать. Пока не приехали экстренные службы, лежала там одна, живая среди мертвых.

Потом я давала интервью Майе Пироговой – она местный журналист и тоже женщина огромного мужества. Год назад во время украинского обстрела на ее глазах погибла дочь. А она продолжает в Донецке жить и работать.

Я постоянно там вздрагивала, подпрыгивала от громких звуков. Лена повторяла: «Что ты дергаешься? Это же наши!» Они в Донецке все знают звук «прилета». А я не могла к этим «бахам» привыкнуть! Старалась, конечно, вести себя спокойно. Иначе просто стыдно, когда такие люди рядом.

– Полтора года назад, когда в Мариуполе был взорван Донецкий драмтеатр, вы мечтали о его возрождении.

– Да, а теперь я педагог «мариупольского курса» РГИСИ. Все случилось совершенно неожиданно для меня! И очень важно сказать: это все устроила Анастасия Рюриковна Мельникова (актриса театра и кино, заслуженная артистка России, депутат Заксобрания Санкт-Петербурга. – Ред.). Это была ее идея, именно она «выбила» шестнадцать бюджетных мест для ребят с ДНР. Она огромная молодец! А как она к ним относится! Постоянно повторяет, что мечтала стать многодетной матерью и ее мечта сбылась.

– Как в условиях боевых действий вообще проходил набор?

– Сначала ребята с освобожденных территорий присылали нам свои видеовизитки. Мы их здесь отсматривали. Потом в Мариуполь поехал режиссер и педагог Александр Иванович Кладько. Он там вел тренинги, слушал вступительные программы. В итоге двадцать пять человек мы пригласили в Петербург – сразу на второй тур.

И тут снова подключилась Настя Мельникова: привезла их сюда на машине МЧС, поселила в хорошем пансионате, организовала экскурсии по городу, поездку в Петергоф, билеты в музеи и театры. У ребят просто горели глаза.

Курс сформировался, и его мастер – Сергей Иванович Паршин – спросил меня: «Останешься с нами?» Изначально я должна была только помочь с набором. Но я к ребятам прикипела душой. Сколько я на поступлении им помогала: и танцевала с ними, и пела с ними. Так что я теперь тоже, как и Настя Мельникова, почти многодетная мать.

– Какие первые впечатления от студентов? Они сильно отличаются от поступивших с «большой России», не видевших войны?

– Очень. Отличие колоссальное. Они из Горловки, Харцизска, Донецка, Макеевки, Мариуполя, Луганска. Дали им задание: рассказать о своей жизни с момента, когда они помнят себя, и до поступления. Не представляете, какой у некоторых «багаж» за спиной, какие глаза. Многие из нас, взрослых, половины не пережили из того, что пережили они.

– Президент неоднократно говорил о необходимости поддержки темы спецоперации в обществе, просил деятелей культуры подключиться. В российском театре за это время создано три с половиной спектакля. Это саботаж?

– Думаю, да. Вы же сами знаете, что у нас происходит в искусстве, в шоу-бизнесе. Причем в моем окружении очень много хороших адекватных людей. Но артисту нужен материал, то есть пьеса, и нужен режиссер, который поставит спектакль. А режиссеры либо уехали, либо... Назовем их «либерально настроенные». Они ничего ставить не хотят и не будут. Для них это чуждо. Это не их беда! И я до сих пор от них слышу про «агрессоров». Вроде бы люди с высшим образованием, должны быть неглупыми. К сожалению, 1991 год сделал свое дело.

А тему спецоперации в театре поднимать крайне важно, это очень нужно. Но у нас и про Великую Отечественную войну почти ничего нет. Если бы мне как актрисе предложили роль, я с радостью сыграла бы в таком спектакле.

– Мы сможем пробить эту «антирусскую» стену в культуре?

– Конечно. Поверьте, нас много! Мои коллеги из «Морских дьяволов» – они все патриоты. Сериал, может, и живет столько лет, потому что в нем собрались настоящие патриоты.

У нас в культуре такая же ситуация, как на Украине: организованное меньшинство пытается победить адекватное большинство. Это меньшинство помогает друг другу, продвигает на разные места, должности. Но у нас – актеров, поддержавших страну, – есть характер, терпение и сила воли. А еще у нас есть любовь к Родине и к людям, которые за нас воюют, которые там страдают. Мы победим – и на фронте, и в тылу.