В этом году исполняется 100 лет со дня издания первых двух книг знаменитого писателя-натуралиста Виталия Бианки. А в следующем году исполнится 130 лет со дня рождения автора «Мышонка Пика», «Аскыра» и «Одинца». Его внук, Александр Михайлович Бианки, бережно хранит память о писателе. А еще надеется к юбилею отреставрировать памятник на его могиле. Об этом он рассказал «Петербургскому дневнику».

– Александр Михайлович, уже в этом году можно говорить о юбилейной дате, связанной с именем вашего деда.

– Да, удалось осознать, и то, не сразу, что в этом году исполняется 100 лет с выхода в журнале «Воробей» рассказа «Путешествие красноголового воробья». И книжке – «Чей нос лучше?» тоже сто лет. Поскольку одна вышла в ноябре 1923 года, а вторая в декабре. И обе написаны на том материале, который с детства дед знал и воспринял. То есть на Лебяжьем, где он провел юность.

– Что это за место и чем оно так было важно для Виталия Бианки?

– Тогда это был небольшой поселок, в котором жили лоцманы. Их жизнь была построена на том, что они проводили корабли из Финского залива за Кронштадт, в Маркизову лужу. А в Лебяжьем им давали места и они строили себе дома. А летом сдавали их в наем. И в частности мой прадед, который был первоначально военным врачом, вместе с компанией своих соучеников, приятелей, военных врачей, снимали эти дачи.

–  Личность отца – Валентина Львовича – сильно повлияла на Виталия Бианки?

– Да, а потому рассказывать о моем деде и не говорить о прадеде практически невозможно. Он с детства мечтал быть зоологом и врачом стал только потому, что семья была против такого чисто академического обучения. Он закончил Военно-медицинскую академию, где потом преподавал и работал на кафедре, правда зоологии. Это был такой своеобразный компромисс. Уже позже был избран на должность старшего зоолога и с этого момента до своей смерти руководил орнитологическим отделением Зоологического музея Академии наук. И всему, что знал, он учил сыновей, в том числе Виталия.

– Вы рассказываете про Лебяжье. Это все-таки Ленинградская область. Можно ли в таком случае назвать Виталия Бианки петербургским писателем?

– Если говорить о том, о чем он писал, то, конечно, это Ленинградская область. Но это и северная часть тайги. А это и Новгородская область, и Северный Урал, и Пермская область, где он был во время войны в эвакуации, и Алтай. Но жизнь моего деда была полностью связана с Петербургом. Он уезжал отсюда относительно ненадолго. Он, конечно, петербургский писатель, потому что он петербургский человек. Он был воспитан в стиле этого города, где важнейшую роль, независимо от погон и социального положения, играла интеллигенция. И она эту роль продолжала играть и в советские годы.

– Ваш дед покинул тогда еще Петроград в годы Первой мировой, Гражданской войны. А когда вернулся?

– Дед вернулся в тогда еще Петроград осенью 1922 года. И с тех пор жил здесь. В 1923 году поселились в доме на 3-й линии Васильевского острова. И в этой квартире он действительно и жил, и умер. Единственное, как было принято и в 19-м веке, и сейчас, на лето уезжали куда-то. Дед уезжал в Новгородскую область, потому что это были места с той самой родной природой, которая была в Лебяжьем. А Лебяжье на тот момент уже было закрыто, поскольку там была погранзона. Да ему и его братьям, которые тоже жили здесь, не хотелось возвращаться в то Лебяжье, где когда-то умерла мама, а вскоре и отец. То есть это была отрезанная часть жизни.

– В Новгородской области вашего деда застала и Великая Отечественная война?

– Да, потому что по традиции они уехали туда в конце мая. И это мы теперь все меряем с точки зрения войны, а тогда никто не знал, никто не хотел верить, что она будет. И никто в деревне и не узнал об этой войне. А у семьи Бианки был свой радиоприемник, который повезли из города. И по нему услышали выступление Молотова и все сообщения. И потом уже через неделю пришли люди от районной власти, которые забрали это самое радио.

– А как ваш дед оказался в блокадном Ленинграде?

– На станции Хвойной тогда был маленький аэродром, с которого несколько раз в неделю самолеты летали в Ленинград. И весной 1942 года, когда уже стабилизировался фронт под Ленинградом, Тихвин был отвоеван и те места, где они жили уже были достаточно далеко от фронта, дед сумел договориться с летчиком, чтобы долететь в Ленинград. Собрали запас продуктов как можно больше, потому что все понимали, что творится в Ленинграде, хотя, естественно, официально ничего про это не было известно. И дед на несколько дней туда слетал. Цель поездки была в том, чтобы получить бумаги для выезда в город Молотов, куда положено было отправиться всем ленинградским писателям. А дед же в Новгородской области был не один. Там в соседней деревне, Морозово, жил известный уже к тому времени писатель Иван Сергеевич Соколов-Микитов, ближайший друг деда, с двумя дочками и женой. Они должны были все эти документы оформить. А с другой стороны, дед хотел отвезти кому-то еду, которой самим было мало. Но понятно было, что в Ленинграде ее нет совсем. А еще посмотреть, что происходит в квартире, из которой же уехали случайно так надолго. К тому времени две пожилые дамы, которые в ней оставались, умерли. И туда вселились соседи снизу. И вот дед пришел домой с чиновниками из домохозяйства. Все ценные вещи – прежде всего книги и архив – стащили в одну комнату, все это было заперто, запечатано. А в других комнатах осталась жить вот эта семья и кто-то еще, я, к сожалению, не знаю. Но вот благодаря этому сохранился архив, который я как наследник, живущий в этой квартире, обязан хранить и разбирать. И надеюсь передать в архив.

– Он большой?

– Да. И это великая ценность. Ведь у массы советских людей не сохранилось вообще ничего. А тут дедовы черновики, рукописи, книжки, письма и какие-то еще документы, личные вещи, шкаф книг прадеда.

– Как отреагировал ваш дед на все, что увидел в блокадном Ленинграде?

– После возвращения он несколько дней молчал. А потом стал записывать очерки обо всем увиденном. Позже они сложились в сборник, который получил название «Город, который покинули птицы».

– В Ленинград Бианки вернулись уже после войны?

– Получилось, что дед с семьей и Иван Сергеевич Соколов-Микитов тоже с семьей сначала два месяца ехали в эвакуацию из Хвойной в Пермь. И Соколовы-Микитовы остались в Перми, а дед по тому же принципу действовал, как всегда – подальше от города, поближе к лесу. И они уехали в Осу – маленький город на Каме, от которого у всех остались теплые воспоминания. А затем из Осы они уехали, но но не в Ленинград, который еще тогда в 1944 году был закрыт, а в Москву. Там они поселились на даче от Союза писателей в маленьком поселке Заветы Ильича. И вот оттуда дед ездил в Москву добиваться хоть какой-то возможной работы и одновременно возможности вернуться в Ленинград. И осенью 1945 года они вернулись в город. Но тут опять было все сложно. Квартира была по прежнему занята, люди не выезжали. Поэтому жили у друзей на Тучковой набережной в огромной коммуналке. И только позже вернули свою квартиру.

– Как в Петербурге хранят память о Виталии Бианки? Есть ли какие-то знаковые места, связанные с его именем?

– Конечно, всем известно, кто такой Виталий Бианки. Но это вовсе не значит что что-то, связанное с его памятью, существует, такое организованное. Да, к 100-летию деда на доме на 3-й линии Васильевского острова, где он жил, повесили мемориальную доску. И это хорошо. Но на этом, собственно, и все. Да, есть библиотека, которая собирается принять его имя. Но пока только собирается. Под Петербургом, в Лебяжьем, есть так называемая «Поляна Бианки», есть улица, висит табличка, что он там бывал. И там собираются поставить памятник. Он уже наполовину сделан, но только наполовину. А слава деда в Петербурге она такая, неформальная.

– Ваш дед запомнился не только книгами.

– Да, по его книгам выходили мультфильмы и фильмы. А еще была знаменитая передача «Вести из леса». Она очень быстро стала всесоюзной. И на Ленрадио рассказывали, что это была самая популярная передача в 50-е годы. Она, конечно, прославила деда, в конце каждой передачи говорилось, что ее автор и составитель – писатель Виталий Бианки.

– В последние годы Виталий Бианки сильно болел...

– У деда было с юности плохо с сердцем. И потому он от службы в армии уже в 30-е годы был освобожден. И, соответственно, плохо с сердцем – это означало, что он полнел и все хуже двигался. Потом у него что-то было с ногами, но я был маленький, и мне трудно все это объяснить. Но, в общем, это кончилось диабетом и какими-то еще более страшными болезнями. Хотя нашелся врач, который его лечил, и дед ходил. Но он уже не мог ходить на моей памяти, в 50-е годы, в лес, но мог в Новгородской области дойти до лодки, и на этой лодке его жена и друзья отвозили послушать птиц, посмотреть гнездовья, просто прогуляться по озеру. Вот он болел, у него было несколько инфарктов. Заболел он окончательно в начале мая 1959 года и 9 июня скончался в больнице Эрисмана от рака легких.

– Его похоронили на Богословском кладбище, но я слышала был другой вариант изначально?

– Да, дед не был официальным лицом в Ленинграде, к тому же как бывший эсер он был в тюрьме много раз, в ссылке был. И когда Союз писателей предложил похоронить его на Литераторских мостках, то в обкоме партии это посчитали странной идеей. И дед был похоронен на Богословском кладбище. Что, в общем, на самом деле не так и важно. Потому что тот же Евгений Шварц, его близкий друг, там же и похоронен.

– На могиле Виталия Бианки очень необычный памятник. Как он появился?

– Среди друзей семьи была Рэмочка, так звали ее всегда дома, а официально – Жермен Меллуп, из тех ребят, с которыми дружили сын и дочь Виталия Бианки. Она стала прекрасным скульптором. И я прекрасно помню, как дома обсуждалось – что же делать? И она сделала скульптуру девочки. И я помню, как она говорила, что специально сделала ее немножко такой «финской», чтобы показать, что это северо-русская девочка. И вот она сидит в платьице, обняв колени, и слушает птиц. А на правое плечо у девочки был посажен бурундучок. И вся эта скульптура из мрамора. И так как Жермен Мелупп  – ученица великого ленинградского, петербургского скульптора, главного учителя в области скульптуры, Матвеева, она не любила полированный мрамор. И я помню как обсуждался вопрос – будет ли фигура из полированного мрамора или нет. И было принято решение, исходя из художественных идей, сделать что-то более живое, а не полировать мрамор. Но это привело ко множеству проблем.

– Каких?

– В этот шершавый мрамор проникли всякие мелкие водоросли, накапавшая с листьев вода, и эта скульптура девочки, как все старые скульптуры на питерских кладбищах, стала такая вот грязно-зеленая. Раньше мы ее мыли каждый год. Весной снимали с нее крышку, был у нее специальный чехол, отмывали щетками жесткими и мылом. Но потемнение и позеленение продолжалось. И появились пятна. А сама скульптура очень хорошая, и ее даже взяло под охрану государство. Она является памятником культуры федерального значения. Это, безусловно, показывает ранг работы Жермен Яновны. Но, с другой стороны, это во многом осложняет жизнь. Потому что бурундучка с плеча девочки сбили и украли. Поскольку был жив мастер, который выбивал из мрамора эту скульптуру, и жив оригинал скульптуры гипсовый, то бурундучка сделали снова. Врезали железный стержень, посадили. Но его опять украли. И тут уже совсем печально, потому что Жермен Меллуп рано погибла, мастер-скульптор умер. И скульптура много лет стояла с безобразным железным штырем на плече.

– Правильно ли я понимаю, что сейчас, к юбилею Виталия Бианки, вы хотите ее восстановить?

– Да. Возникла мысль, что, поскольку скоро дедов юбилей, хорошо бы памятник реставрировать. Кроме того, у меня возникла наглая идея попытаться сделать то же самое, что сделали со старинными скульптурами в Летнем саду несколько лет назад. То есть вместо оригинала поставить копию. Потому что да, скульптуру хорошо отреставрировать, восстановить бурундучка, всю ее очистить. Но если ее снова отнести туда, то она станет такой же грязной очень быстро. Поэтому оригинал очищенный, отреставрированный я хочу передать в Русский музей. И таким образом, как сказал бы дед, убиваем двух зайцев. И тут, конечно, нужна финансовая помощь, без которой это все будет невозможно. Потому что предстоит сложная реставрационная работа и не менее дорогая история с изготовлением этой самой копии.