С 15 лет в операционной

– Сергей Викторович, вы родились в Ленинграде в семье врачей, причем хирургическая династия Петровых насчитывает уже пять поколений. Был ли у вас выбор избрать иную профессию?

– Когда родители врачи, в доме постоянно ведутся медицинские разговоры, обсуждаются рабочие моменты, и ты в этом растешь – какие могут быть варианты? Уже лет в 15 я был в операционной. Меня привели на ампутацию нижней конечности. Моя задача была поддерживать конечность. Ну я и поддерживал. Конечно, предварительно я помылся, был стерильный, так что действительно помогал. Хотя отец потом очень ругался на своих помощников. Он думал, что я побуду на какой-то маленькой чистенькой операции, но не уточнял, на какой именно.

– И как ощущения?

- Нормально. Я был готов, потом ходил на разные несложные операции, мне это очень нравилось. Иногда мне давали узелочки завязывать, сушить что-то тампонами, швы накладывать.

– С такими предками это неудивительно. Ваш дед в начале войны оказался в Брестской крепости, прадед умер в блокаду, работая в больнице Мечникова, а отец всю жизнь проработал хирургом. Так?

– За несколько дней до начала войны дед, он был молодым хирургом, поехал в Брест на военные сборы. Там его и застало начало войны. Через две недели он попал в плен и находился в концлагере до конца войны, до мая 1945 года. Там он организовал лечебный пункт, они лечили раненых. Недавно мой сын нашел где-то в интернете его фотографию из плена. Снимок относится к сентябрю 1942 года. Врачи в летней военной форме Красной Армии. На груди прикреплены металлические пластинки с красным крестом и надписью «А» (Arzt – врач (нем.). Дед выжил, потом попал в наши лагеря, но отсидел немного – ему удалось сбежать. Без документов, один, он прятался где-то внизу товарного вагона. Семейная легенда гласит, что случайно его документы попали к Николаю Николаевичу Петрову, директору института онкологии. И он поручился за однофамильца, взял к себе в аспирантуру. Так дед стал известным хирургом-онкологом, профессором, руководителем отделения рака молочной железы. Умер, к сожалению, тоже от онкологии, не дожив до 60 лет. Отец Виктор Юрьевич практически всю жизнь работал в Мариинской больнице, тогда больнице им. Куйбышева, являясь сотрудником Педиатрического института. Закончил доцентом на кафедре госпитальной хирургии, а до этого работал на факультетской хирургии.

– Вы, закончив Первый медицинский, много лет отработали хирургом в различных городских медучреждениях. Почему решили отойти от операционного стола и заняться административной работой?

– Я достаточно много оперировал, но уже в 25 лет стал ассистентом кафедры, потом заведующим кафедрой, деканом, главным врачом. Если этим заниматься, то надо делать на 100 процентов. Необходимо отключиться от всего и пойти оперировать, больного надо смотреть до и после операции, надо принимать какие-то по нему решения. Я отказался от хирургической практики, когда стал главным врачом, и мне кажется, это правильно. Главный врач должен оперировать лучше всех, но когда рядом очень хорошие специалисты, много больших операций выполняется каждый день, в каждой области есть свой лидер, и если еще и главный врач туда пойдет, это будет отвлекать от операции и коллег, и его самого. Лучше пользу принесу как главный врач, чем как хирург.

Сломить равнодушие

– В 2012 году вас поставили руководить Городской больницей № 14 – очень непростым стационаром, находящимся в то время в далеко не лучшем состоянии и с тяжелым контингентом пациентов...

– Если честно, я очень не хотел туда идти. Но тогдашний вице-губернатор Ольга Казанская сказала, что надо идти, поднимать, больница развалена, а мне надо возвращаться в систему клинического здравоохранения. Она так уверенно говорила, что не сомневается в моих организаторских способностях, в том, что я приведу больницу в порядок, что мне пришлось согласиться. Больницу нужно было не просто отремонтировать, улучшить какие-то показатели. Нужна была идея. И такой идей стало создание Центра спасения конечностей, чтобы не просто ампутировать конечности, когда уже поздно, а стараться восстановить кровоток самыми современными методами. Это удалось, появилась ангиографическая операционная, позже сосудистая хирургия, новые методики при диабете и атеросклерозе. Это сделало больницу современной, технологичной, вывело на новый уровень.

– Потом вам предложили возглавить Елизаветинскую больницу, тоже далеко не лучшую в то время.

– Мне было интересно взять стационар-тысячник. 14-я больница небольшая, а здесь совсем другой масштаб. Репутация не пугала, но ее надо было менять. И я, и пациенты видели некое безразличие медработников, которое очень трудно искоренить. Основной задачей было изменить отношение медицинского персонала к пациенту и к своей работе. Надо было настраивать человеческие отношения между коллективом и пациентом, между коллегами.

– Почему так сложилось, ведь эта больница всегда была очень востребованной?

– Елизаветинская больница чуть ли не единственный стационар в городе, коллектив которого собирали из нескольких учреждений. У сотрудников не было представления, как работает команда единомышленников. Сотрудники предпочитали говорить: «Это не мое». Не мой больной, не мое отделение, не моя проблема, почему я должен, я не хочу – и так далее. То есть недоставало человеческого отношения.

– Как вы с этим справлялись?

– Каждый день я хожу на обходы в реанимации. Все знают, что в 8:45 конференция, она не бывает в 8:46 или в 8:47. И всегда эти конференции провожу я сам. Все время что-то в больнице меняется, что-то происходит. И многим стало интересно этим заниматься. Поэтому постепенно отношение меняется. Ко мне можно зайти в любое время. Раньше вот здесь под столом имелась кнопочка, и дверь с той стороны можно было открыть, только если кнопочку нажать. Сейчас ничего этого нет. Коллектив, видя заинтересованность и открытость, изменился очень сильно.

– Молодые медики приходят на работу?

– Молодежь приходит, но, к сожалению, некоторые набираются опыта и уходят туда, где поспокойнее, где поток поменьше. Стационар-тысячник – это особые условия работы. Старые сотрудники больше привязаны к учреждению.

– Недавно мне ректор Педиатрического университета Дмитрий Иванов говорил, что молодые врачи боятся идти на экстремальные специальности типа хирургии, реаниматологии, потому что слишком велика ответственность.

– Совершенно верно: ответственность. Мы постоянно ходим в суды, разбираемся со следователями, прокурорами. Что делать? Изменить в обществе отношение к врачам, уважать их, не наказывать за всякую ерунду, повысить зарплаты, оградить от ненужных проверок. Все же видели, как врачи работали в пандемию. Но теперь все реже о медиках говорят положительно, чаще опять ругают. Часто про медицину сейчас радио и телевидение что-то хорошее рассказывают и показывают? Нет. Вот дело и в этом тоже.

У больницы появится новое отделение

– Елизаветинская – самая крупная больница на севере города?

– И крупная и, главное, единственная, кто круглосуточно дежурит в режиме скорой помощи. Это, можно сказать, наша миссия, наша специфика – такой поток. Мы принимаем по 300-400 человек в сутки. У нас пролеченных больных примерно на 20-25 процентов больше, чем во флагмане нашего здравоохранения НИИ им. Склифосовского в Москве. С января 2025 года к нам уже поступили более 90 тысяч человек. На севере города мы пока одни такие. А тем временем Приморский, Калининский, Выборгский районы растут. Напротив нас недавно десяток тридцатиэтажных домов вымахали. Соответственно, это тоже наши будут пациенты.

– Вы можете сказать, что ваши коллеги, работающие в таком режиме, – герои?

– Это просто люди, которые выбрали себе такую профессию и стараются этому соответствовать. Они действительно работают и будут работать, не уйдут, пока последнее дело не сделано. Действительно – герои. И я им всем очень благодарен за это.

– Город ценит вашу работу, вашу больницу?

– Конечно, к нам прислушиваются. У нас был период, когда из трех томографов два вышли из строя, вся нагрузка пала на единственный работающий КТ. Через него в сутки проходят более 100 пациентов. Я звоню в Комитет по здравоохранению, говорю: «Понимаете, что если у нас третий КТ встанет, что будет? Работа всей нейрохирургии на севере города, сосудистого центра остановится». Меня поняли, пошли навстречу. Нашли средства, а это 21 миллион рублей, на дорогостоящую трубку для томографа. Все понимают, что с нашим потоком пациентов городу будет справиться тяжело. Поэтому нам идут навстречу и готовы решать наши проблемы.

– При ваших объемах работы у вас маленькое приемное отделение. Как справляетесь?

– Приемный покой не выдерживает такого потока, это очевидно. Он строился для плановой больницы, а не скоропомощной такого масштаба. Но сейчас, после принятия 2-го чтения бюджета, можно сказать: город в 2026 году начинает строить новый корпус на Северном проспекте. Там будет отделение экстренной помощи, настоящее, современное, куда будут поступать все пациенты. Там же будут реанимации на 120 мест, экстренный оперблок – шесть современных операционных, ангиограф и еще много отличного оборудования. По плану его должны построить к 2028 году. Мы очень активно участвовали в проекте, он начинался еще в 2015 году. Но с тех пор многое изменилось, проект переделывали. Сейчас, надеюсь, новый корпус будет таким, как мы мечтаем. Город понял, что проект надо переделывать заново с учетом наших пожеланий. С нами согласовывается все вплоть до оснащения палат.

– Что еще в планах, помимо нового отделения?

– Мечтаю, чтобы за счет этого корпуса мы привели больницу в порядок. Чтобы убрали огромные 6-местные палаты, улучшились условия пребывания пациентов. У нас есть терапевтические отделения, которые с 1982 года практически не ремонтировались. А денег традиционно не хватает. Хотелось бы за счет того, что здесь освободится часть площадей, как-то более рационально построить нашу работу.

– Что за механизмы работы с пациентами вы разработали и внедряете?

– Мы занимаемся внедрением системы качества, медицинского менеджмента. Наши московские коллеги помогают нам эту систему выстроить, и там на первом месте стоит пациентоцентричность, как сейчас модно говорить. То есть во главе угла стоит пациент.

Мы по этому принципу, кстати, будем делать и отделение скорой медицинской помощи. Красная – самая тяжелая зона, это реанимация, шок, операционная, с ней все ясно. Из зеленой зоны пациенты сами могут пройти по кабинетам, сдать анализы, пройти исследования. А вот желтая зона – самое интересное. Это либо тяжелое состояние, либо невозможность передвижения пациента. До какого-то этапа все непонятно, поэтому пациент должен быть хорошо обследован. Там не кровати, а большие каталки, мониторы, и к каждой койке в желтой зоне должны приходить и врач, и консультант, провести электрокардиографию (ЭКГ) и ультразвуковое исследование (УЗИ). И когда все специалисты собираются у койки, эффективность постановки диагноза и выбор метода лечения заметно ускоряются и улучшаются. Мы сейчас уже так работаем, но пока в стесненных условиях. С вводом нового корпуса все изменится кардинально.

– В чем еще выражается ваша пациентоцентричность?

- Мы ввели жестко контролируемое обезболивание на уровне отделения скорой помощи. Человек, который въехал в больницу, не должен испытывать боли.

Это принцип, которого никогда не было в российской медицине. Наоборот: говорили, что введение обезболивающих смажет клиническую картину. Но это неправильно абсолютно. Вот мы потихоньку сейчас к этому пришли. Раньше в отделении скорой помощи вообще медикаментами не пользовались. Там традиционно были пациент, консультант, диагностика, рентген, а дальше нужно было куда-то в отделение его доставлять, где начинается лечение. Сейчас начинаем лечить сразу, обезболивать, чтобы больные, попав к нам, чувствовали, что им уже уделяется внимание. Это значительно облегчает состояние. Переступая порог больницы, пациент сразу должен ощутить, что им занимаются, ему помогают.

– Сейчас вашу больницу в соцсетях стали называть «третьей исцелительной» благодаря отзыву какого-то благодарного пациента. С вами этот слоган согласовался?

– Я слышал это, был не против. Пусть будет исцелительная.

– Трудно вообще быть главврачом?

– Мне не трудно. Я же все-таки весь этот путь прошел, был заведующим кафедрой, был деканом медицинского факультета, который тоже надо было развивать практически, так как он был совсем еще юный. Потом больница поменьше, побольше, так что опыт есть, поэтому мне все понятно, как что устроено и что должно быть в итоге.

Моя часть кухни – уличная

– Все рассказывают про ваши невероятные кулинарные таланты. Откуда взялось это умение и любовь готовить?

– Даже не представляю. Я люблю коптить рыбу, жарить мясо на мангале. А так я в основном на подсобных работах: режу, мою. Готовит в основном жена. Вот она действительно – талант.

– Ваша супруга, депутат Законодательного собрания Марина Анатольевна Шишкина, часто в соцсетях публикует ваши трофеи с рыбалки, очень «вкусные» дачные фото. И вы точно там присутствуете.

– Мое – это только то, что на улице, с огнем. У нас там мангал, тандыр, грин эгг – это такое зеленое яйцо керамическое, в котором хорошо готовить мясо, рыбу.

– Но вашу страсть к футболу вы не будете отрицать?

– Не буду. Первый раз был на футболе лет в 6 на стадионе Кирова. Потом какой-то этап выпал, а вот с 2005 года очень плотно ходим на футбол, практически все игры «Зенита» смотрим непосредственно на стадионе. И Марину я привел, она раньше не ходила на футбол.

А сейчас мы вместе везде ходим, она реально фанаткой стала. Мы оба – очень преданные болельщики. Но если «Зенит» проигрывает, ко мне лучше два дня не подходить. У меня такой характер, долго отхожу.

– И с близкими тоже?

- Нет, близкими такого не бывает, на работе тоже нечасто. Раньше я был более вспыльчивым, сейчас уже, наверное, нет. Я не могу сказать, что я жесткий руководитель, но свою линию я веду последовательно. Поэтому люди, наверное, все-таки побаиваются чуть-чуть. Хотя я не кричу ни на кого. Разговариваю всегда на «вы», вежливо, тихо, спокойно. Они все это все знают, но понимают, когда виноваты.

– А в семье кто у вас главный?

– Ну как можно сказать, кто главный? В чем-то я, в чем-то Марина. В каких-то принципиальных решениях стараемся договариваться. Мы все сообща делаем. И дом убираем, и снег чистим, и обед готовим, и ремонт, и все остальное.

– Ваши дети старшие ведь врачи, да?

– Да. Один – хирург-онколог, второй – торакальный хирург. Дочь – филолог. А самый младший учится еще в Политехе на экономике в магистратуре, и еще он работает в пресс-службе «Зенита». Ему три года было, когда он с нами начал ходить на «Петровский» стадион.

– Но он, получается, единственный, который не продолжил медицинскую династию.

– Зато, возможно, он продолжит Маринину династию. В спортивной журналистике.