Депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга Александр Ржаненков в 2015 году возглавлял городской Комитет по социальной политике. На это ведомство легла значительная часть работы по предоставлению помощи родственникам жертв теракта.

– Александр Николаевич, вы помните тот день?

– У моей дочки 31 октября день рождения, и в то утро я ехал на дачу. Мне поступил звонок от министра труда и соцзащиты Максима Топилина с информацией о том, что наш самолет якобы пропал из зоны видимости радара.

Я приехал в аэропорт, там уже было много родственников. Ситуация в течение этих первых часов была крайне непростая. Люди приехали встречать после отдыха своих близких и узнали о трагедии. Сразу был организован оперативный штаб.

– В чем заключалась ваша работа как председателя Комитета по социальной политике?

– Нужно было собирать сведения о родственниках, понимая, что придется проводить идентификацию, брать анализы. Подключился министр транспорта Максим Соколов, начали обеспечивать приезд родственников из других регионов. 130 человек из 224 погибших были жителями Петербурга, остальные – из других регионов и стран, в том числе с Украины и из Белоруссии

Нужно было обеспечивать доставку тел, на место катастрофы вылетел Максим Соколов. В морге на Шафировском проходила процедура опознания. И это было самым тяжелым... Не каждый мог это выдержать, к сожалению. Были факты, когда некоторые люди на эмоциях опознавали якобы своего близкого, а потом оказывалось, что это не так. Произошло два таких случая.

– Насколько лично вам было тяжело общаться с родственниками погибших?

– Наверное, это зависит от каких-то черт характера, потому что не все могут в такой ситуации общаться с людьми, добывать и доносить информацию и еще стараться держать себя в руках.

После катастрофы Ту-154 в 2006 году под Донецком родственники начали прибывать в аэропорт. Представители МЧС не понимали, что делать. И я, увидев ситуацию неопределенности, честно скажу, взял все в свои руки и начал – просто по наитию – управлять процессом: собирать списки, выяснять адреса, организовывать опознания. Мне это было понятно, во время моей службы на Севере на атомных подводных лодках такие вещи случались. В последующем в МЧС создали структуру кризисных психологов.

– А как вы беседовали с людьми? Вы ведь не психолог.

– Во-первых, надо дать возможность высказаться человеку, как-то попытаться успокоить его, показать, что мы поможем. Потом, конечно, привлек коллег, потому что осилить такое самостоятельно невозможно. В последующем, к сожалению, после каждого конкретного события уже нарабатывался опыт, отладились механизмы конкретных оперативных действий исполнительных органов власти. Например, людям нужны срочно деньги на решение различного рода проблем, а это долгая процедура согласований с финансистами, с юристами. Потом, кстати, вышло постановление правительства, закон, чтобы люди в чрезвычайных ситуациях смогли быстро получать какие-то выплаты. Не буду скрывать: я испытываю чувство человеческого удовлетворения от того, что мог быть полезным.

– Египет отказывался признать катастрофу терактом?

– Министерство иностранных дел активно работало с египетской стороной на эту тему, но признание терактом повлекло бы для египтян конкретные финансовые выплаты для родственников погибших. Поэтому они долго отказывались от этого признания.

Мы собирались и в Смольном, и в Следственном комитете в Москве, и в Министерстве иностранных дел с представителями всех общественных организаций. Нашей целью было инициировать внесение изменений в законодательные акты для признания погибших в катастрофе жертвами теракта. Был подготовлен проект закона Санкт-Петербурга о мерах социальной поддержки пострадавших граждан. Они заключались в установлении выплат из городского бюджета для потерявших кормильца, в организации медицинского обеспечения, системной адресной помощи родственникам. Но закон не успел пройти, началась пандемия коронавируса.

И вот два года назад вновь об этом заговорили. Но, к сожалению, в силу очевидных обстоятельств сегодняшнего дня закон пока не прошел. Появились аргументы, что сегодня на такие меры поддержки могут претендовать любые семьи, у которых пострадали или погибли родственники.

Надеюсь, мы будем возвращаться к теме. Требуется корректировка федерального закона на основании того, что речь идет все-таки о террористическом акте. Будущий закон будет касаться именно жертв терактов.