– Николай, как вы впервые взяли в руки балалайку?

– Это было в русском скаутском лагере под Парижем. Вечер у костра. Начальник палатки, наш вожатый, играл на балалайке. Я завороженно смотрел – и вдруг он протянул мне инструмент: «Хочешь попробовать?» Как сейчас помню, я провел рукой по струнам, и что-то внутри откликнулось: «Мое». Уже 50 лет прошло, а чувства те же.

– А родители не были против? Ведь ваш отец – пианист!

– Да, дома удивились, ведь пианистом быть престижно, а балалаечником – это вроде как несерьезно, спрашивали, что я буду с этой балалайкой делать… Моя тетя Лилия Кедрова, обладатель «Оскара-1965» за женскую роль мадам Гортензии в фильме «Грек Зорба», даже дразнила меня: «Брось эту мандолину!» Но я уперся (смеется). И в 1992 году победил на Международном конкурсе исполнителей на народных инструментах в Череповце, став первым иностранцем-лауреатом за всю его историю. А сегодня я преподаю в Парижской русской консерватории и являюсь одним из немногих профессиональных балалаечников за пределами России.

– Это правда, что многие члены вашей семьи были священниками?

– Да, до определенного момента. О, это был скандал! Прадед служил протоиереем во дворцовом храме Святой Троицы в Стрельне. Их дом стоял в двух шагах от Константиновского дворца. А его сын (мой дед) однажды пришел и сказал: «Хочу заниматься музыкой». Представляете: род поколения священников – и вдруг музыкант! Но вышло же – дед создал первый профессиональный вокальный квартет в России, выступал с Шаляпиным, даже Николай II ему золотые часы подарил. У нас дома они до сих пор хранятся.

– А как ваша семья оказалась во Франции?

– Мои бабушка и дедушка Николай и Софья Кедровы (в прошлом Софья Гладкая) были солистами Императорской Мариинки, позже – профессорами Петербургской консерватории. В начале 1920-х на улице к деду подошел незнакомец с просьбой «не оборачиваться» и предупредил: «Ваша фамилия в списках на расстрел, немедленно уезжайте». Причина – близость ко двору: они неоднократно выступали для Николая II в Царском Селе, а также дед был преподавателем одного из князей. После этого сообщения собрали вещи и переехали в Париж.

– Как удавалось сохранять связь с русской культурой в Париже?

– Мама рано потеряла родителей и воспитывалась французами, дома говорили только на французском. Однако в быту хранили историю семьи, каждое воскресенье посещали русский храм на рю Дарю. Летом – скаутские лагеря, где говорили по-русски. Сегодня я определяю себя как русского француза.

– Что привело вас в СССР в 1983 году? И сложно ли было освоить язык с нуля в 20 лет?

– Привела любовь к балалайке. Поступил на подготовительный факультет при Московской консерватории: год интенсивно учил русский язык и параллельно занимался с педагогами из Академии музыки имени Гнесиных. Любой язык трудный, если учишь с нуля, однако я был лучшим на курсе.

– Как сейчас французы относятся к балалайке? Политика мешает?

– До 2022 года интерес был стабильным: инструмент ассоциировался с Шаляпиным, «Русскими сезонами», культурным наследием. Сейчас замечаю небольшой спад. Организаторы концертов осторожничают, некоторые коллеги дистанцируются. Но парадокс: на моих сольных выступлениях залы полны. Когда выхожу на сцену и начинаю играть, публика забывает о газетных заголовках. Балалайка берет за душу. У нас с гитаристом шутка: «Неудачный концерт? Мы такого не знаем!» Всегда полный зал, овации. Люди чувствуют душу инструмента. Это не гитара, не мандолина. Она уникальна! Даже если ткнуть пальцем в струны – зазвучит Россия.

– Сталкиваетесь с предвзятостью из-за происхождения?

– Я родился и вырос во Франции и, повторюсь, позиционирую себя – русский француз. Сознательно ухожу от политики, однако после февраля 2022 года отношение, как я заметил, действительно изменилось. При отмене концерта намекают: «Не время для русской экзотики». Но мои постоянные слушатели взглядов не меняют и приходят насладиться музыкой. Поэтому у кого что в голове.

– Много ли французов хотят научиться играть на балалайке?

– Всего балалаечников во Франции – человек триста за все годы было. Профессионалов – около десяти. Французы учатся – да! Но это особые люди: либо влюбленные в русскую культуру, либо с русскими корнями. Набрать класс сложнее, чем на скрипку. Консерватория держится, выбрала мудрую позицию: «Мы – о музыке, а не о политике».

– А может ли француз заставить балалайку петь по-русски?

– Сложный вопрос. Даже не все русские одарены этим чувством. Французу нужно проникнуться душой русской песни, ее тоской и удалью. Это как акцент – можно выучить слова, но интонацию, душу фразы схватывают не все. У меня есть талантливые французские ученики, они любят русскую музыку, стараются. Но вот эта глубина, эта «русскость» звука… Она чаще рождается в славянской душе. Хотя я сам – живой пример такого сплава!

– Где вам комфортнее – в Париже или Петербурге?

– В Париже выше этажи, в Петербурге – душевнее дворы. Вы знаете, я только недавно прочувствовал Питер. Раньше чаще в Москву ездил – там энергии больше, а тут… серебристые сумерки, отражения в воде. Сразу ощущаешь себя частью истории! Я по натуре меланхолик, и Петербург мне по душе – здесь становится как-то спокойно, а в Париже и Москве совсем по-другому. Кстати, я отыскал дом по Канонерской улице, где жили Кедровы. И, гуляя там, представил, как дед учит папу нотной грамоте… Петербург открывается мне постепенно, как старинная партитура.

– Ваша жена хочет вернуться в Россию. А вы?

– Дочь уже учится в России – говорит, в ее парижском лицее «сплошь гетто». Я же… люблю Россию, однако на данный момент моя работа и жизнь – все это выстроено в Париже. Но вообще это интересно: спустя век мы обсуждаем обратный билет!

– Париж – столица моды. Знакомы ли вы с кем-то из мировых знаменитостей?

– Расскажу вам один интересный случай. Однажды в Париже мне поступает звонок с незнакомого номера. Раздается русский женский голос: «Здравствуйте, меня зовут Наталья. Вы не могли бы сыграть на дне рождения моей мамы? Она очень просит». Я согласился, думал – ну, очередной заказ. И только в конце разговора прозвучало: «Кстати, я Наталья Водянова. Может, слышали?» И я чуть трубку не выронил! Оказалось, она сама мне звонила, хотя обычно этим занимаются менеджеры. И это было приятно. В другой раз после выступления в ресторане ко мне обратилась очень красивая женщина с жутким немецким акцентом: «Вы так виртуозно играете на балалайке!» Оказалось – Клаудия Шиффер! Я обомлел.

– Курьезные случаи с вами происходили?

– После концерта на Лазурном Берегу ко мне подошла темпераментная испанка со словами: «Ваша игра – огонь! Это мой вам такой жест восхищения!» И после этого она подарила мне… свое нижнее белье. Я растерялся, но привез «презент» в Париж. И когда рассказал об этом «трофее» жене, она тут же все выкинула (смеется). Но сам жест был лестным. Я даже почувствовал себя рок-звездой.

– А мостом между культурами вы себя ощущаете?

– Честно? Я просто музыкант. Говорят, я хороший музыкант. Моя миссия – играть, а не нести знамя. Но понимаю, что по факту я – один из главных «послов» балалайки на Западе. Когда играю в Петропавловке – я русский, вкладываю всю душу. Когда в Париже – я тот самый «французский русский с балалайкой». Это как две половинки. Осознанно миссию не строю, но если моя игра сближает людей, то я счастлив.

– Где бы сыграли соло: на Эйфелевой башне или на крыше Петропавловской крепости?

– Сложный выбор! Петербург – это город в моей крови. Но и Париж, Эйфелева башня… Отвечу так: где бы ни играл, главное – чтобы душа пела. А уж балалайка донесет.

– Каково будущее балалайки?

– Она вечна! Балалайка переживет все эпохи. Посмотрите на Алексея Архиповского: его эксперименты с электроникой доказывают, что инструмент – не музейный экспонат. Ключ – в образовании: в Парижской русской консерватории у меня двенадцать учеников, половина – французы. Они полюбили «Коробейников» и «Валенки»! Балалайка – не архаика, а живой организм русской культуры. Для меня честь быть ее проводником между эпохами и странами.

Классические музыканты порой смотрят свысока: «Ах, этот деревенский инструмент!» Но я-то знаю: балалайка – это высокое народное искусство, то есть основа культуры. Несерьезным может быть исполнитель, а не инструмент.

Балалаечник Николай Кедров принял участие в записи около 30 дисков.

Николай Кедров выступает во Франции и в других странах. Французская пресса называет музыканта с русскими корнями виртуозом балалайки и инопланетянином.