Звонивший кнопочный телефон трясущейся рукой взяла пожилая женщина с опухшим от слез лицом. Слабый голос: «Алле…»

«Мама, я – живой! Слышишь! Я живой! Послезавтра буду дома!» – звенел в трубке молодой и счастливый голос.

«Мама, кто это?» – участливо спросили близкие, увидев, как необычно изменилось лицо пожилой женщины.

«Сын! – твердо ответила она. – Он жив. И едет домой!»

У сидевших за столом домашних испуганно вытянулись лица. У всех. Не подвинулась ли рассудком мать погибшего солдата? Общая мысль-вопрос. Тело погибшего на СВО бойца привезли на родину уже более трех месяцев назад. Гроб был закрыт. Сопровождавший из воинской части офицер пояснил, что тело сильно обезображено взрывом, опознали погибшего только по жетону, найденному на нем… Семье вручили орден Мужества, на могиле установили обелиск с развевающимся на ветру триколором…

В МФЦ оформили выплату, положенную семье павшего на СВО фронтовика. Все как положено по закону. И только мать упрямо не верила в смерть единственного сына. Убеждала, что это не он закопан на кладбище рядом с могилами деда и отца. Чужой человек! Такое упорство относили к результатам нервного потрясения. Молодая вдова-невестка с тещей тем временем пылко обсуждали грядущее расширение жилой площади…

И вдруг такой звонок…

***

В детстве он очень любил сладкую творожную массу с изюмом. Но не знал, что есть на Харьковщине такой город – Изюм. И вот теперь он со своими артиллеристами, став пехотой, прикрывает отход из него. От укров вроде оторвались. Зря выдохнули. Ударный беспилотник черным коршуном спикировал на их группу. Вспышка и удар. Вздыбленная земля – вот она, у самого зрачка… Собрал силы, повернулся на бок.

Рядом разбросанные взрывом тела товарищей. А что дальше? А вдали мутным взором увидел фигуры в чужом камуфляже. Нерусская речь. Слабой окровавленной рукой сорвал с шеи цепочку с жетоном. По номеру на нем можно многое узнать. Откинул жетон насколько мог дальше… И потерял сознание.

Через час новая волна бойцов русской армии достигла воронки. Наши были с транспортом. Наскоро погрузили тела на борт «Урала», не забыв подобрать с одного изувеченного взрывом убитого жетон с разорванной цепочкой.

А он пришел в себя в маленькой хатке с крышей из соломы, с крошечными тусклыми оконцами… Ни брони, ни каски на нем не было. Не было и автомата с разгрузкой и с магазинами. Две женщины-сестры не побоялись риска и ползком притащили его к себе в хлев. Похоже, он один остался жив после удара беспилотником по его группе. А потом вроде бы часть наша мимо проходила, но они выйти побоялись. Сильно стреляли.

Потекли дни и недели его нелегального существования. Осколки чудом не задели жизненно важных органов, спасли бронежилет и каска. Но взрыв отметил его тяжелой контузией. Первые дни он вообще едва мог поворачиваться с боку на бок…

За глиняными стенами гремела канонада боя, все более удаляясь на восток. Он понял, что чувствовали раненые окруженцы Красной армии в 1941-1942 годах, оставленные на оккупированной территории. Нет, немецкую речь он не слышал. Зато за окошечками рычали двигатели бронетехники и громко шипела польская речь… И еще звонкая – то ли французская, то ли испанская. Полиглотом он не был. Но ежедневно сжимал в ладони православный крестик, что надела ему на шею мать на перроне вокзала. И молился, почти не зная слов молитв.

Его спасительницы владели в городе Изюме маленькой хлебопекарней. Когда в город вошли части русской армии, им передавали муку с автоколонн армейских тыловиков. Надо было печь хлеб для армии и горожан. И они пекли. Горячими буханками из печки радовали детей и бойцов русской армии под огромными уличными баннерами с лозунгом «С Россией навсегда!». А потом в Изюм вошли неонацисты стран Евросоюза…

У его спасительниц текли слезы по щекам. Вчера в хлебопекарню вломились нелюди и объявили, что их обвиняют в пособничестве оккупантам – русской армии. И завтра их арестуют и будут судить!

«Ты, хлопчик, скорее тикай отсюда! – говорила одна из сестер, суя ему в руки сумку с караваями свежего хлеба и с бутылкой свежего молока. – До наших недалеко. За сутки-двое тихонько дойдешь. А мы уж тут останемося. Даст Бог, обойдется».

Больше он их не видел. Ждал день. А перед закатом в солому в хлеву запрыгнул мальчонка. «Дядько, тикайте! – запыхался гонец. – Кажуть, что пособники оккупантов москаля где-то прячут. Будут шукать. Коль найдут – спалят живьем».

«А где хозяйки?» – спросил артиллерист мальчика.

«А повесили их. Обеих. На площади. По приговору военно-полевого суда. Как пособников оккупантов. Москалей», – тихо ответил он, уже почти скрывшись в дверях.

Сил прибавилось. И он пошел в вечерний сумрак. Шел, ориентируясь на гром канонады…

«Как ты думаешь, не врет?» – спросил командир казачьего батальона с позывным «Крост» особиста с позывным «Космос» после того, как заросшего бородой, оборванного бродягу, которого задержали часовые, привели в штаб и допросили.

«Думаю, что нет, – задумчиво протянул особист. – Засланный казачок нам бы такую легенду рассказал – гладкую, как полировка, чтобы ни тени подозрения. А тут ни дать ни взять рассказ из эпохи Великой Отечественной».

«Приведите его сюда, – решил комбат. – Пусть позвонит с моего телефона матери… Уже что-то ясно будет».

«Держи, бедолага, – протянул он подконвойному. – Номер телефона матери помнишь?»

***

Вот такая история уже стала легендой одной из артиллерийских бригад Ленинградского военного округа. Воскресший из ада боев, после отпуска и лечения он вновь отправился на фронт. С жгучим желанием найти тех, кто повесил его спасительниц. Найдет!

Справка

Александр Смирнов родился в 1967 году в Ленинграде. Член Союза писателей России и автор четырнадцати произведений. По его книге киностудия «Ленфильм» сняла короткометражный фильм «Блокадный Трезорка». Принимал участие в специальной военной операции, военный корреспондент батальона «Дон» (отряд «БАРС 21»). С 2024 года – обозреватель издания «Петербургский дневник».