Глория родилась в Ленинграде, как ее бабушки и прабабушки, пережившие блокаду. В конце 1970-х ее мама познакомилась с отцом Глории в студенческом интерлагере Политеха, и потом семья даже на какое-то время уехала на родину отца в Африку. Но не задалось, и Глория вместе с мамой, братьями и сестрами вернулась в Ленинград.

«Это моя жизнь»

«Почему пошла в медицину? Мне кажется, в медицину я собиралась всегда. Осознанно, наверное, лет с восьми, причем хотела быть именно медсестрой. Сначала думала об акушерском колледже, но не успела подать документы. И пошла в медицинское училище № 6, задумывалась о работе в травматологии. Но после окончания медучилища знакомая предложила Институт скорой помощи, ожоговое отделение», – рассказывает Глория Бернардовна.

Это был 1997 год. Тогда несовершеннолетних студентов медучилищ еще не водили на практику в отделения типа ожогового, чтобы не травмировать юную психику, поэтому о термических поражениях Глория знала только по картинкам.

«Первые полгода, когда начала работать, я не могла здесь есть, пить, даже воду, не получалось нормально спать. Я смотрела на коллег и не понимала, как они здесь принимают пищу, пьют кофе, ведут какие-то разговоры. Потом как-то все потихонечку устроилось. Сначала я думала, что испытательный срок отработаю и уволюсь. Потом: ну ладно, полгода – и уволюсь. Затем думаю: ну ладно, до отпуска доработаю и уволюсь. И вот так почти 30 лет. Сейчас мое отделение – единственная любовь всей жизни. Моя работа, моя семья, мои дети, мои внуки. Это мое все. Это моя жизнь», – говорит медсестра.

Ожоговые больные – одни из самых тяжелых пациентов в любой больнице. И комбустиология – одна из самых трудных медицинских специализаций. Потому что это не только сплошная физическая боль, но и душевные страдания людей, которые после термической травмы уже никогда не будут такими, как раньше.

«Я до этого никогда не видела обожженных людей. Более того, не слышала, что можно такие ожоги получить. В моем представлении ожог – это ты к утюгу или к сковородке прижался пальцем. Я искренне не понимала, почему есть какое-то ожоговое отделение, да еще и реанимация, и как это можно получить такую травму. Чтобы по 300 тяжелых пациентов в год – про это я не знала», – делится старшая медицинская сестра.

Ожоговый пациент – это входные ворота инфекции, он в прямом и переносном смысле без кожи, он не защищен, поэтому вокруг него должна быть безопасная среда. Это бесконечные дезинфекции отделения. Молодые сотрудники сначала возмущаются, что их заставляют «тряпками махать». Но это текущая дезинфекция пространства вокруг пациента для создания для него и для персонала безопасной среды.

«Наши пациенты очень хрупкие. Ожоговая болезнь протекает коварно, и наша задача – ее победить. Самое частое осложнение, как ни странно, – острый инфаркт, острая язва желудка или двенадцатиперстной кишки. Потому что ожоговая болезнь – борьба с интоксикацией, организм бросает все ресурсы, чтобы раневую поверхность заживить, и просто истощается. Поэтому надо так вести больного, чтобы борьба с ожоговой болезнью не закончилась полиорганной недостаточностью и гибелью пациента», – поясняет старшая сестра реанимации.

Верь в свою победу

Ожоги все одинаково страшные, независимо от агента. У термического ожога – свои особенности, у химического, электрического, холодового – свои, но суть одна. Протекающие в организме процессы в зависимости от ожогового агента немного отличаются, но они все патологические. И если их не лечить грамотно, пациент не выживет. Поэтому врачи настаивают, чтобы пациенты неукоснительно соблюдали рекомендации, носили специальное компрессионное белье, специальные маски, если ожог на лице.

Чаще ожоги сейчас получают во время жарки шашлыков. Производственные травмы нередки. Много пожилых пациентов, которые неловко потянулись за кипящим чайником или перепутали краны в ванной. «Стало меньше обожженных Дедов Морозов с синтетическими бородами и бенгальскими огнями. Хотя как-то в мое дежурство за одну ночь троих таких привезли», – вспоминает Глория.

Медицинская сестра поддерживает связь с некоторыми пациентами. Например, с Ириной, которую доставили в НИИ Джанелидзе из ада пермской «Хромой лошади». Ирина реабилитировалась, ведет блог, занимается ирландскими танцами, участвует в соревнованиях.

Глория вспоминает еще одного пациента по имени Михаил – главного инженера одного из участков крупной электрической компании. Он пошел проверить оборудование на работе, предварительно спросив у коллег, отключено ли оно. Но, как оказалось, отключено оно не было. «У него целой осталась, по-моему, только правая стопа. Все остальное было обожжено. Пока он летел с высоты, горел. Ожоги были катастрофические. Когда его к нам привезли, смотреть было невозможно. Он 4 месяца лежал в клинитроне, потом долго-долго наши врачи восстанавливали целостность кожного покрова. Но он вылечился, выписался, женился и еще потом, наверное, лет восемь каждый год приходил к нам с тортиком в день выписки», – вздыхает старшая медсестра.

Она, основываясь на своем большом опыте, убеждена: надо верить в победу. Говорит, что красота – в глазах смотрящего, и если человек оптимистичен, позитивен, не зацикливается на увечьях – постепенно и окружающие не будут обращать на них внимание.

Глория Сепету гордится своей работой и тем, что ее тяжелый милосердный труд отметили правительственной премией.