«Это моя жизнь»

Глория родилась в Ленинграде, как ее бабушки и прабабушки, пережившие блокаду. В конце 1970-х ее мама познакомилась с отцом Глории в студенческом интерлагере Политеха, и потом семья даже на какое-то время уехала на родину отца в Африку. Но не задалось, и Глория вместе с мамой, братьями и сестрами вернулась в Ленинград.

«Почему пошла в медицину? Мне кажется, в медицину я собиралась всегда. Осознанно, наверное, лет с восьми, причем хотела быть именно медсестрой. Сначала думала об акушерском колледже, но не успела подать документы. И пошла в медицинское училище № 6, задумывалась о работе в травматологии. Но после окончания медучилища знакомая предложила Институт скорой помощи, ожоговое отделение», – рассказывает Глория Бернардовна.

Это был 1997 год. Тогда несовершеннолетних студентов медучилищ еще не водили на практику в отделения типа ожогового, чтобы не травмировать юную психику, поэтому о термических поражениях Глория знала только по картинкам.

«Первые полгода, когда начала работать, я не могла здесь есть, не могла здесь пить даже воду, не могла нормально спать. Я смотрела на своих коллег и не понимала, как они здесь завтракают, обедают, ужинают, пьют кофе, чай, ведут какие-то разговоры свои. Потом как-то все потихонечку устроилось. Сначала я думала, что вот сейчас испытательный срок отработаю и уволюсь. Потом: ну, ладно, три месяца прошло, полгода подожду и уволюсь. Потом думаю: ну ладно, до отпуска доработаю и уволюсь. И вот так почти 30 лет. Сейчас мое отделение – это единственная любовь всей моей жизни. Моя работа, моя семья, мои дети, мои внуки. Это мое все. Это моя жизнь», – говорит Глория.

Ожоговые больные – одни из самых тяжелых пациентов в любой больнице. И комбустиология – одна из самых трудных медицинских специализаций. Потому что это не только сплошная физическая боль, но и душевные страдания людей, которые после термической травмы уже никогда не будут такими, как раньше.

«Я до этого никогда не видела обожженных людей. Более того, я не слышала, что можно такие ожоги получить. В моем представлении ожог – это ты к утюгу или к сковородке прижался пальцем. Я искренне не понимала, почему есть какое-то ожоговое отделение, да еще и реанимация, и как это можно получить такую травму. Слышала от бабушки, которая работала на изоляционно-сварочном заводе, что там случались тяжелые производственные травмы с летальным исходом, так как там всегда были кипяток и горячий битум. Но чтобы по 300 тяжелых пациентов в год – про это я не знала», – рассказывает медицинская сестра.

За 30 лет комбустиология – раздел медицины, занимающийся термическими поражениями – очень сильно шагнула вперед. Но суть ожоговой травмы от этого не меняется. Раневой процесс течет везде одинаково, на любой поверхности, хоть на руке, хоть на лице.

«Наши пациенты очень хрупкие. Ожоговая болезнь очень коварно течет, и наша задача – ее победить. Самое частое осложнение, как ни странно, – острый инфаркт, острая язва желудка или двенадцатиперстной кишки. Потому что ожоговая болезнь – это борьба с интоксикацией, организм старается, он бросает все ресурсы, чтобы раневую поверхность заживить, и в конце концов он просто истощается. Поэтому надо так вести больного, чтобы борьба с ожоговой болезнью не закончилась полиорганной недостаточностью и гибелью пациента», – рассказывает старшая сестра реанимации.

Ожоговый пациент – это входные ворота инфекции, он в прямом и переносном смысле без кожи, он не защищен, поэтому вокруг него должна быть безопасная среда. Это бесконечные дезинфекции отделения. Молодые сотрудники сначала возмущаются, что их заставляют «тряпками махать». Это не тряпками махать. Это текущая дезинфекция пространства вокруг пациента для создания для него и для персонала безопасной среды.

«Медсестра нужна всегда. Врач занимается лечением, но если некому будет выполнять назначения, то лечение не будет эффективным», – рассуждает Глория Сепету.

Верить в свою победу

Ожоги все одинаково страшные независимо от агента. У термического ожога свои особенности, у химического ожога, у пара, у пламени, у электричества, у холодового агента – свои, но суть одна. Протекающие в организме процессы в зависимости от ожогового агента немного отличаются, но они все – патологические. И если их не лечить грамотно и очень скрупулезно, пациент не выживет. Поэтому врачи настаивают, чтобы пациенты неукоснительно соблюдали все рекомендации, носили специальное компрессионное белье, специальные маски, если ожог на лице.

Чаще всего ожоги сейчас получают во время жарки шашлыков. Производственные травмы нередки. Много пострадавших пожилых пациентов, которые неловко потянулись за кипящим чайником или перепутали краны в ванной. Все сотрудники ожогового отделения давно привыкли разворачивать ковшик с кипятком ручкой от себя, чтобы не задеть.

«Стало меньше обожженных Дедов Морозов с синтетическими бородами и бенгальскими огнями. Хотя как-то в мое дежурство за одну ночь троих таких привезли после боя курантов», – вспоминает медсестра.

Глория поддерживает связь с некоторыми пациентами. Например, с Ириной, которую доставили в НИИ Джанелидзе из ада пермской «Хромой лошади». Ирина реабилитировалась, ведет блог, занимается ирландскими танцами, участвует в соревнованиях.

Вспоминает еще одного пациента по имени Михаил – главного инженера одного из участков крупной электрической компании. Он пошел проверить оборудование на работе, предварительно спросив у коллег, отключено ли оно. Но, как оказалось, отключено оно не было.

«У него целой осталась, по-моему, только правая стопа. Все остальное было обожжено. Пока он летел с высоты, он горел. На земле его пытались потушить, конечно, но ожоги были катастрофические. Когда его к нам привезли, смотреть было невозможно. Он 4 месяца лежал в клинитроне, потом долго-долго наши врачи восстанавливали целостность кожного покрова, руки были растянуты на шинах, хирурги ему заново гнули руки, ноги, локти, запястья, пальцы. Но он вылечился, выписался, женился и еще потом, наверное, лет 8 каждый год приходил к нам с тортиком в день выписки», – вздыхает Глория.

Старшая медсестра, основываясь на своем большом опыте, уверена: надо верить только в победу. Говорит, что красота – в глазах смотрящего, и если человек оптимистичен, позитивен, не зацикливается на своих увечьях – постепенно и окружающие не будут обращать на них внимание.

Глория Сепету гордится своей работой и тем, что ее тяжелый милосердный труд заметили и отметили правительственной премией.