– Автандил Георгиевич, готовясь к интервью, я посмотрела рейтинг больницы. Он составляет 5,0. Последние 20 лет ее возглавляете вы, придя сюда 41 год назад еще студентом. Можно ли столь высокий рейтинг назвать вашей заслугой?

– Мы не можем говорить о сегодняшнем дне без учета прошлого. Преемственность должна быть во всем. Я действительно пришел сюда в 1993 году мыть полы, будучи студентом третьего курса Педиатрического института. Меня направили сюда на санитарскую практику, и я был очень расстроен. Я не знал о существовании такого учреждения и очень надеялся, что меня оставят в родной клинике Педиатрического.

Я хорошо помню встретивших меня двух медсестер, помню все обстоятельства, коридоры. И так потихонечку возникло ощущение, что мне все здесь нравится. Я почувствовал себя дома.

И потом возникла мечта – работать в больнице Крупской (имя Надежды Крупской медучреждение носило в 1973-1993 годах. – Ред.). То созвездие докторов, которые здесь трудились, мало где найдешь.

Я окончил институт на «отлично», получил красный диплом и… не получил распределение в больницу Крупской. Я коленопреклоненно просил главного врача Юрия Валерьяновича Горбачева взять меня, но он сказал, что это невозможно. Однако поставил условие: ты будешь работать в поликлинике, поскольку там не хватает хирургов, а мы тебе разрешим брать несколько дежурств. Это был праздник!

В студенчестве у меня в месяц было по 14 бесплатных дежурств. Шутили, что из больницы я ухожу только помыться и переодеться. У меня была бешеная настроенность стать полноценным хирургом, которого эта семья примет. И мне удалось. Через год после окончания мединститута я стал работать ответственным хирургом.

– Не было искушения уйти отсюда?

– Много было искушений. В конце 1980-х – начале 1990-х было предложение уехать в Америку, там искали шустрого и хорошо работающего руками хирурга, который бы занимался имплантированием кардиостимуляторов деткам с нарушением ритма. Обещали, что через год у меня будет кандидатская диссертация, через пять лет – докторская. А мне всего лет двадцать пять.

Я пришел к своему наставнику, заведующему отделением хирургии Георгию Михайловичу посоветоваться. Он сказал: «Ну, что ты, сынок, из тебя такой хирург получится, ты нужен здесь».

И я остался. У меня много друзей уехало, иногда мы встречаемся. Они уверены, что за границей я бы стал финансовым или нефтяным магнатом, но точно не остался бы в медицине. И я благодарю Бога, что остался здесь. У меня единственная запись в трудовой книжке – эта больница.

– Каково это – быть главным врачом одной из знаковых больниц Петербурга?

– Я уже говорил, что без прошлого нет будущего. Это как река. Если у реки есть исток и он не пересыхает, если русло всегда в исправном состоянии, то река всегда будет чистой и живой и течение ее не прекратится. И я говорю это точно не ради кокетства.

Здесь хорошо не потому, что я главный врач, а потому, что так должно быть. Проблемы сегодняшнего дня заключаются в том, что мы забываем вчерашний. Это больница Ленинграда и больница Крупской. И если я отсеку Ленинград, я пересеку это течение и река обмелеет. Это очень важно.

Влияние ушедших на происходящее гораздо сильнее влияния тех, кто живет. Просто человек не всегда это понимает. И если, как вы говорите, больница имеет рейтинг 5 баллов, то это тот самый глас народа, который говорит: «Все хорошо, Автандил». Сила нашего народа – в нем самом. Его надо любить, за ним надо ухаживать, ему надо служить, не ожидая благодарности, и тогда все будет хорошо.

– Больница, несмотря на то что расположена в самом старом районе города, постоянно обновляется. Как это удается?

– Я сделал невозможное – я поставил новый корпус в самом сердце Петербурга. Тут – пятачок, тут даже негде поставить строительный кран. Знаете, где он стоял? В центре здания, корпус строился вокруг него. Это чудо. И поставили мы новый корпус – с начала выноса сетей и до момента перерезания ленточки – за один год и девять месяцев. И это было время пандемии COVID-19, и я помирал.

У меня было почти 100 процентов поражения легких. Три ночи я уходил, и каждый вечер мне присылали фото, как заливается этаж за этажом. Я сказал: «К декабрю все шесть этажей должны стоять». У меня критический день был 24 ноября, день святого Георгия. Потом я стал подниматься.

– Может, это новый корпус вернул вас к жизни? Вы не могли отказаться от обязательств?

– Может. Может, поэтому я здесь 41 год. Я люблю обязательства, они мобилизуют. Корпус – чудо, но он бы стоял, обтянутый полиэтиленом, если бы не люди. Надо было заселить туда людей, способных работать. Люди – это и есть богатство.

Первое главное лекарство у врача – сам врач. Сколько раз мы встречали доктора, к которому идти не хотелось, хотя он с регалиями. А потом встретишь сельского лекаря – и все идет на поправку.

Поэтому есть два условия несокрушимой силы: любовь и единение. Там, где нет щели, вода не затекает. Это то, чего нам сейчас не хватает. Я – советский человек, у нас всегда было единство. И если мы это не станем забывать, все будет в порядке.

– Вы суровый руководитель?

– Очень. Но суровость суровости рознь. Я бы назвал это строгостью. Эта строгость непременно должна сочетаться с заботой и добротой. Все устроено как в семье. Если разрушается семья – разрушается общество. Я человек патриархального склада.

Должны быть строгость и забота. Я не думаю, что пьяненький добренький с конфеткой папа будет пользоваться в семье авторитетом. Но строгий и заботливый папа – будет. Все одеты, сыты, здоровы – значит, все правильно. Мы приходим в этот мир, чтобы потрудиться.

У каждого есть своя миссия и своя ноша. И каждый должен ее нести.

– В вашей больнице есть очень редкие профили: ревматология, аллергология, стоматология под наркозом, урология-андрология. Это тоже дань истории, традициям?

– Это было всегда. Кардиоревматология всегда была только у нас, сейчас с новым корпусом мы разделили кардио- и ревматологию. Сегодня работа в кардиологии не сравнима с тем, что было. Идут колоссальные объемные исследования, диагностика. За исключением хирургического пособия, в кардиологии в нашей больнице делается все, приходят молодые талантливые врачи. С ними я связываю будущее больницы.

– Грядут большие изменения, связанные со второй вашей площадкой на 14-й линии Васильевского острова?

– Да, 14-я линия снова возвращается в жизнь больницы. Мы с 14-й линии все профили перевели на 2-ю линию, думали, что тот корпус придет в запустение. Но мы добились, что он реинтегрируется, и там будет первый и единственный в России городской стационар реабилитационного направления. Это – космос, этого не было, это то, чего очень не хватает нашим деткам.

Ребенок выписывается под наблюдение амбулатории, но полноценной амбулатории, как в советское время, сейчас нет. Поэтому реабилитировать деток по нашим профилям будем в этом корпусе. Там будет 30 коек стационарного типа и 30 коек в режиме «пришел – ушел». Это будут лечебницы, водолечебницы, физио- и психотерапия.

Вопрос решен, средства выделены, заложены в бюджет, отыграны конкурсные процедуры на проектирование, медико-техническое задание подготовлено. Надеюсь, что через два года корпус будет открыт.

– Ваша больница отличается от других еще и визуально. Гирлянды, яркие краски, плакаты – это что-то означает?

– Эта мысль пришла мне лет пятнадцать назад. Мы тогда делали новое отделение лучевой диагностики. И я подумал: почему больница должна быть похожа на больницу? Это ведь так больно – приходить в больницу. Белизна, отчужденность, одиночество… И я принял решение, чтобы больница не напоминала ее саму. Я из кожи вон лезу, чтобы она не была похожа на больницу.

Чтобы люди по ней ходили и просто погружались в мысли, чтобы настраивались на любовь. Ведь пациент – это наш помощник, а в нашем контексте это еще и его родители. Пациент думает: «А почему здесь памятник? Почему это – бордовое, а то – серое, куда идет дорожка?» Это тут же отвлекает его от результата МРТ и дает понять, что жизнь не заканчивается.

– У вас на небольшой территории уже стоят четыре памятника и пятый на подходе. Зачем так много?

– Это – память, это – тот самый исток, о котором мы говорили. Память – это очень важно, влияние ушедших велико.

У нас стоят памятники Гирею Алиевичу Баирову, одному из основоположников детской хирургии, работавшему в этой больнице с 1949-го по 1994 год, памятник сестре милосердия, памятник-фонтан деткам. Памятник сестре милосердия имеет колоссальное значение для всего корпуса медицинских сестер. Они смотрят и задумываются: «А почему раньше профессия называлась так?»

Гирей Алиевич Баиров – мой кумир. Я ехал в Ленинград учиться не на врача, а на Баирова. На памятнике написано: «Учителю». Это преемственность, это метафизика.

Мы хотели, чтобы память о пандемии осталась. Разные были идеи памятника, и в конце концов появилась такая: наш медицинский крест. И на нем символ, который бы говорил, что значат для нас медики, что они делают, в чем их героизм. Рука как бы из-под земли, которая держит двенадцать свечей.

Памятник в честь медиков, погибших в пандемию коронавируса, откроют сегодня на территории детской городской больницы № 2 Святой Марии Магдалины. Медицинский крест сделан из дымовского бордового гранита, и на нем – женская бронзовая рука.