– Владимир Евгеньевич, расскажите про историю Хорового училища.

– Это старейшее музыкальное училище в стране. Мы носим имя великого русского композитора Михаила Глинки. Почему? Потому что в свое время он был управляющим Капеллой, частью которой мы долгое время являлись. На здании Капеллы можно прочитать имена почти всех великих композиторов, которые жили и работали в Петербурге и так или иначе были связаны с Капеллой, а впоследствии – и с Хоровым училищем. В историческом здании на набережной Мойки работал не только Глинка, но и, например, Милий Балакирев и Антон Аренский. В общем, весь цвет музыкальной России. А в здании, в котором мы находимся прямо сейчас (на Мастерской улице. – Ред.), размещался интернат, построенный на деньги Николая Римского-Корсакова. Он предназначался для бедных детей, оставшихся без родительского надзора.

Если говорить о том, откуда у нас растут ноги, то можно вспомнить очень красивую легенду. При Петре I существовал мужской хор государевых певчих, были малолетние певчие, и после переноса столицы из Москвы в Петербург он здесь остался и потом стал называться певческой капеллой Санкт-Петербурга.

Кстати, в начале всего этого стоял Дмитрий Бортнянский, великий русский композитор, дирижер и певец, которого в свое время называли русским Моцартом. Он учился в Италии, и именно с него пошло профессиональное многоголосье. Наверное, не все знают, что Бортнянский написал гимн «Коль славен наш Господь в Сионе» и что куранты Петропавловской крепости каждый час бьют эту мелодию. А в 12:00 и в 18:00 они играют гимн «Боже, царя храни!», который написал Алексей Львов. Он когда-то был управляющим Придворной певческой капеллой.

У нас полный цикл, одиннадцать классов. Дети приходят сюда и получают знания, конечно, не только по алгебре и геометрии, у них есть сольфеджио, хоровой класс, дирижирование, вокал, обязательный инструмент – фортепиано, есть факультативы: скрипка, духовые инструменты. На протяжении нескольких веков мы сохраняем то самое обучение, которое было раньше.

– Здесь учатся только мальчики, с чем это связано?

– Это церковная традиция, связанная с христианским каноном. И на Западе, и у нас службы всегда обеспечивали только мужчины. Или юноши, как у нас. Ну и мальчики. А после революции появился взрослый хор Капеллы. Вот там есть и женские голоса.

– Как распознать музыкальный талант ребенка родителям, которые к музыке никакого отношения не имеют?

– К нам дети попадают разными путями. Трудно сказать однозначно. Может, кто-то советует, может, родители сами замечают, что ребенок тянется к музыке и что-то постоянно напевает. А возможно, дома есть какой-то инструмент, и ребенок пытается подобрать знакомую мелодию.

У нас существует династическая история. Например, у нас учатся дети, внуки и даже правнуки наших выпускников, которые работают в Мариинском, Михайловском театрах. Есть учащиеся в третьем и четвертом поколениях!

– Расскажите про своих родителей и о том, как вы сами пришли в профессию.

– У меня не было выбора. Мои родители – музыканты. Папа – скрипач, а мама преподавала в хоровом деле. Когда выяснилось, что у меня абсолютный слух, то другой дороги быть не могло! До шестого класса я учился в детской музыкальной школе, потом перешел в «десятилетку» (средняя специальная музыкальная школа. – Ред.), которая находилась буквально через дорогу, а уже затем была Консерватория. Во время учебы в Консерватории я еще работал в Капелле хормейстером, дирижером. Затем меня сюда пригласили художественным руководителем. И вот теперь я прибавил себе еще «звездочек на погонах» и стал директором. (Смеется.)

– Как вы вспоминаете свои студенческие годы и своих учителей?

– Мне повезло с учителями. Владислав Чернушенко (дирижер, педагог, народный артист СССР, почетный гражданин Санкт-Петербурга. – Ред.) был ректором Консерватории и до сих пор является художественным руководителем Капеллы. И меня, знаете, никто не спрашивал, хочу ли я работать в Капелле, мне просто было сказано, что я должен. И без малого двадцать лет там проработал. И все это благодаря тому, что я учился в классе у Владислава Александровича!

Что касается фортепиано, то считаю, что у меня был выдающийся профессор Владимир Нильсен. Это глыба! То образование, которое он получил и которое потом давал людям, – это отдельная история. Я окончил Консерваторию официально два раза – хоровой факультет и дирижерско-симфонический факультет. При этом я еще пять лет проучился на пианиста, но мне пришлось выбирать, какой диплом получать – пианиста или симфониста. Я все-таки выбрал симфоническое дирижирование.

– Вы симфонический и хоровой дирижер. В симфоническом оркестре люди играют – это понятно – на музыкальных инструментах. А в хоре инструменты – это голоса самих людей. Есть ли сложности из-за этого? Как вы с ними справляетесь?

– Все-таки профессиональные хоровые коллективы отличаются особенным звучанием, как, собственно, и оркестр. Знаменитые профессиональные оркестры можно узнать по звуку.

Для меня оркестр – это рояль, который приходится настраивать, знаете, буквально как настройщику. А потом за этот инструмент садится уже кто угодно, кто умеет играть, и играет. Потом приходит снова настройщик и что-то подстраивает...

А хор для меня – это скрипка. Скрипка принадлежит только тебе. Если ты этот инструмент кому-то отдашь, то и ремонтировать потом будешь сам.

– Один из выпусков «Культурного дневника» был посвящен народному артисту России Николаю Бурову. Николай Витальевич рассказывал о коллективе, который был создан как хор Смольного собора. Вы руководите этим коллективом 20 лет. Какой репертуар у хора?

– Что мы только ни пели и в аранжировках, и в обработках. Огромная палитра! И современная музыка, и всякие «безобразия». Но это черта моего характера, моего внутреннего мироощущения. Мне нужна «движуха», драйв.

– Песня «Наводи, говорю, Петров, на город Вашингтон» – как ее можете прокомментировать?

– Каждый воспринимает это в меру своих интеллектуальных способностей. Во всяком случае, Америке никто не угрожал, как и сейчас. А то, что песня была исполнена... Ну исполнена и исполнена. Да, кому-то тогда не понравилось. Но мне кажется, что если что-то подобное случилось бы сейчас, то реакция была несколько иной...

– В 2025 году исполнится десять лет с тех пор, как вы управляете большим сводным хором.

– Да. Сначала мы выступали на Исаакиевской площади, потом – на Дворцовой. Сейчас выбираются другие локации. Так, два года подряд мы выступали в Михайловском саду: там устанавливают большую сцену и получается все очень красиво. Около трех тысяч молодых людей поют популярные песни, и оркестр играет вживую.

– Какие ощущения от управления таким уникальным коллективом?

– Сложно физиологически. Первые разы я уходил не то чтобы больным, а с чувством, что из меня что-то такое вытащили или я что-то отдал. Конечно, когда на площади стоят около трех тысяч молодых людей и детей, а тебе надо собрать их внимание, сфокусировать, чтобы они пели, пели громко и пели вместе. Чтобы эта огромная махина не разошлась.

– Какие первые ощущения были у вас от Петербурга?

– Мне было 12 лет. Это город, который меня накрыл сразу, не побоюсь этого сленгового слова. Я сразу понял, что это мой город и что я хочу в нем быть. С одной стороны, это город-музей, с другой – город-вампир, а с третьей стороны, это город, из которого ты не можешь уйти и уехать. Потому что здесь какая-то магия совершенно невероятная. Когда включаешь телевизор и, если показывают Петербург, а ты сам находишься здесь, но все равно не можешь оторваться от экрана.

Я живу на Петроградской стороне, и это особенный район, один из самых сумасшедших районов Петербурга по архитектуре и по всем остальным деталям. Кажется, что и люди тут иначе ходят. (Смеется.) Фраза «где родился, там и пригодился» не совсем про меня! Но по крайней мере свое рождение профессиональное и творческое я получил именно здесь, в Петербурге. Я себя не мыслю в каком-либо другом городе.

– 2024 год объявлен Годом семьи. А что для вас семья?

– Это мои близкие! К сожалению, моих родителей уже нет. Семья – это мой дом. А мой дом – это Петербург, Хоровое училище. Это и есть моя семья – мой концертный хор, коллектив, который я создал.

– В чем секрет успеха?

– В труде. И в том, чтобы горело что-то, а не тлело. Чтобы не было ощущения, что «ну, все хорошо – и хорошо!». Мы учились и работаем не для того, чтобы жить в статике. А для того, чтобы искать что-то новое. Созидать, учить молодых людей, делиться опытом.

Да, это такие крупные слова. На это на самом деле так! Вот, например, ребята, которые оканчивали Хоровое училище в то время, когда я еще был художественным руководителем. Когда мы сейчас встречаемся с ними на улице, то мы обнимаемся, потому что искренне друг другу рады. И ребята, которые возвращаются сюда, чтобы просто здесь посидеть или зайти в нашу столовую пообедать. Они делают это из благодарности. У нас растут пять вишневых деревьев, секвойи, яблоня, которые посадили выпускники...

– Что бы вы пожелали тем, кто только выбирает профессию музыканта? Может, дадите совет родителям, которые выбирают для своих детей эту профессию?

– Не отступать и не бояться. Если взялся, замахнулся, то – руби. Это очень сложный мир и профессия, с огромным количеством подводных камней, эмоционально-психологических, нравственных проблем, которые на тебя наваливаются и окружают на протяжении всей твоей творческой жизни. Но главное – не бросать, не отступать!

– В чем для вас заключается счастье?

– Я люблю лингвистические не то чтобы шарады. Например, «счас-тие». «Тие» по-фински означает «дорога» или «путь». «Счас» – это «в данный момент». То есть «счастье» означает для меня «прямо сейчас идти по своему пути». Идти и делать.