В основе постановки – «Ополченский романс» и «Не чужая смута» Захара Прилепина.
Спектакль, к созданию которого в качестве консультантов привлекли участников спецоперации и ополченцев, увидели не только зрители Норильска, но и Москвы, Красноярска и Нижнего Новгорода.

– Во время работы над спектаклем вы поехали знакомиться с бойцами из полка особого назначения «Оплот», который, как известно, был одним из первых подразделений ополчения?

– Да, я привыкла именно так готовиться к постановке – мне нужно каждую тему, с которой я начинаю работать, досконально изучить, понять. Мне было важным лично поговорить с людьми, которые участвовали в боевых действиях с 2014 года, услышать их истории. Запомнился один из командиров, в прошлой своей жизни – шахтёр. Он мне сказал: «Думал тогда, что всё закончится скоро. А как вышел из шахты – до сих пор и воюю». Так родилось начало спектакля, именно во время встречи с «Оплотом»: шахта, бомбежка. Этого в книге нет.

– Что вообще стало импульсом для создания спектакля?

– Начало спецоперации. Для меня, как и для многих людей моего круга, это было настолько неожиданно! Я жила в своем мире, в пространстве Шекспира и Островского – в полном отрыве от жизни реальной. Не смотрела, что там происходит в Донбассе, не интересовалась новостями. И вдруг у нас в Норильске 200 человек уходят на спецоперацию. У каждого – родители, жёны, дети. Тысяча человек рядом со мной, для которых начинается совершенно другая жизнь. Мне захотелось как-то им помочь. А как – я не знала.

Стала мониторить интернет, натолкнулась на информацию о Фонде Захара Прилепина, вспомнила, что он тоже работал в театре. Решила позвонить и посоветоваться: может, им нужны волонтеры – гуманитарку собирать, может, я могу ещё чем-то быть полезной... Они перезвонили через пару дней и сказали: «Раз вы режиссёр – поставьте спектакль». Я ответила, что ничего про войну не знаю, и как про это говорить со сцены – не представляю. Они посоветовали взять за основу «Ополченский романс» Прилепина.

– И вы сразу решили его ставить?

– Я начала обращаться к разным драматургам, чтобы сделать инсценировку. И вдруг – отказы. Везде. От всех, с кем я когда-либо работала! Кто-то говорил: «Прилепин? Сразу нет». Кто-то слышать не хотел про саму тему. Кто-то отказывал мне хитрее. Но чем дальше я видела такую реакцию коллег, тем интереснее мне становилось... Хотя это и шок был, конечно. Я снова позвонила в Фонд Прилепина и сказала: «Представляете, а со мной все отказываются работать!» Они ответили, что помогут и найдут мне драматурга. Они же организовали поездку в «Оплот», чтобы я лично познакомилась с военными.

А потом я – с удивлением для себя – узнала, что у нас в Норильске тоже есть ополченцы. Они поехали туда в 2014 году по зову сердца. Я сама связалась с ними, попросила помочь в подготовке спектакля: прочитать сценарий, сделать какие-то замечания. Они откликнулись, даже отдали актёрам свою форму, в которой воевали. Евгений Нарушевич – в прошлом спасатель, поехал в Донбасс летом 2014 года, воевал – он сидел со мной на всех репетициях, что-то объяснял актёрам, корректировал какие-то вещи, которые я делала театрально, образно, а он – добавлял в это правду. Очень мне помог.

– Поведение коллег стало для вас шоком. А актеры труппы как отреагировали на вашу идею поставить этот спектакль?

– Я слышала, какие скандалы идут в других театрах, как актёры устраивают бунты, не желая принимать происходящее. Но ведь я и сама до 2022 года не интересовалась темой Донбасса. И для начала я придумала проект «Час мужества» – предложила актёрам читать со сцены стихи донбасских авторов. Кто-то, к моему удивлению, сразу же отказался... Тогда я сказала: «Хорошо, впереди День Победы, давайте перемешаем донбасскую поэзию со стихами Великой Отечественной войны». И когда актёры стали читать, оказалось, что без обозначения даты – 2014 или, например, 1943 год – совершенно не понятно, о какой войне идет речь. Вдруг пришло осознание, что это всё – одно. И зритель плакал, и мы почему-то стояли на сцене и рыдали – происходило такое сплочение, такое единение сцены и зала... Деньги, полученные от этих выступлений, мы начали отправлять на фронт. Вот так я морально подготовила своих актёров – сначала к работе над «Ополченским романсом», а потом и к личной встрече, к знакомству с настоящими ополченцами.

– В человеческом отношении работа над этим спектаклем как-то вас изменила?

– Знаете, я почувствовала облегчение. У меня словно упали розовые очки. Я подружилась с военными, бывала у них в гостях, общалась с их жёнами и детьми. Видела их отношение к семье, к жизни. Они – более настоящие чем наша театральная братия. Настоящие мужчины, способные защитить свою страну, рискующие ради нас своей жизнью. Ты же не будешь им врать. Потому общение с ними – совершенно иной уровень правды.

Режиссёр всегда находится в поиске героя своего времени. Я нашла этого героя, и он вернул меня к острой правде. Если мы, люди театра, создаем новый театральный язык, то он должен идти в ногу со временем. А если ты не замечаешь, чем живут люди вокруг тебя, какое горе они переживают, как и о чём ты будешь говорить с ними со сцены?

– Как вы сами для себя объясняете, в чём причина этого мировоззренческого разрыва между страной и вашими коллегами?

– Я могу рассказать про себя. Я получала образование в 90-е годы, и уже тогда в театральных вузах поиск современной драматургии и воспитание студентов зачастую сводились к выискиванию негатива, к бесконечному осуждению собственной страны и её истории. К примитивному «у нас всё плохо, а там всё хорошо». В итоге мы получили то, что получили.

После показа спектакля в Нижнем Новгороде Захар Прилепин сказал, что это – женский взгляд на происходящее, что у меня совершенно по-иному расставлены акценты, нежели в его книге, у меня всех жалко – и русских, и украинцев... Да, ведь я ставила спектакль не для того, чтобы агитировать за или против СВО, а чтобы показать человеческую беду. И чтобы самой во всем разобраться. Я просто не могла смотреть новости, не понимая, что вообще происходит. Я разобралась. Теперь я знаю, что сейчас это моя миссия: ездить по городам, встречаться с бойцами, поддерживать их родных, их детей... Почему другие театральные деятели не хотят разбираться в ситуации, не хотят встречаться с военными, разговаривать с ними? Не знаю. Я не могу залезть им в голову.

– Как зритель реагирует на «Ополченский романс»?

– Очень эмоционально. На каждый показ мы приглашаем ветеранов. Просим их прийти в форме и с наградами – мы так решили спектакль, что военные всегда доигрывают финал вместе с актёрами. Недавно один из военнослужащих сказал: спектакль так передаёт реальную атмосферу, что он в какой-то момент словно бы вернулся в Донбасс и почувствовал запах тех, степных трав. А в Красноярске к нам на спектакль пришла врач-психотерапевт, которая уже 27 лет работает с ветеранами военных конфликтов. Она призналась, что раньше была уверена: участников боевых действий нужно отвлекать от того, что они пережили, в театре им нужно показывать что-то спокойное, нейтральное... А тут она была потрясена – спектакль вдруг соединил в одно целое зрительный зал и актёров, гражданских и военных. И военные чувствовали, что люди вокруг – с ними. Что за них молятся, в них верят, их ждут. Сейчас нам остро необходимо это ощущение единения страны.

Я хочу поименно перечислить всю нашу команду, которая работала над спектаклем и была награждена благодарностью Министерства обороны. Это драматург Михаил Гришкеев и сценограф Николай Чернышев, композитор Андрей Федоськин и художник по свету Сергей Крылов. Это актёры: Роман Лесик, Лариса Ребрий, Николай Качура, Инесса Талашкевич, Павел Авдеев, Евгений Нестеров, Александр Петряев, Сергей Даданов, Степан Мамойкин, Евгения Камбалина. Конечно, это автор «Ополченского романса» – Захар Прилепин. И отдельно хочу поблагодарить директора нашего театра Ирину Куцую – без поддержки директора режиссёру трудно.