Режиссер-постановщик Сергей Новиков в прошлом году представил на сцене Мариинского театра оперу Лео Делиба «Лакме» (12+). Тогда он перенес Индию XIX века в современный город. Теперь на сцене Мариинского театра с успехом прошла опера Рихарда Штрауса «Ариадна на Наксосе» (16+), в которой соединились классическая мифология и комедия дель арте. Как сегодня популяризировать оперное искусство, Сергей Новиков рассказал «Петербургскому дневнику».

В детстве он учился в музыкальной школе (по классу виолончели), окончил музыкальное училище им. М. А. Балакирева по специальности «саксофон-альт, дирижер эстрадного ансамбля». В качестве режиссера-постановщика поставил оперы «Русалка» Александра Даргомыжского (Концертный зал им. П. И. Чайковского Московской филармонии, 2016), «Иоланта» Петра Чайковского («Геликон-опера», 2019; Шведская королевская опера в Стокгольме, 2021), «Опричник» Петра Чайковского (Михайловский театр, 2021), «Синяя Борода» Жака Оффенбаха (Красноярский театр оперы и балета, 2023), «Онегин» Петра Чайковского (Нижегородский театр оперы и балета, 2023) «Лакме» Лео Делиба (Мариинский театр, 2023), «Черевички» Петра Чайковского («Геликон-опера», 2024).

– Сергей Геннадьевич, вы охарактеризовали «Ариадну на Наксосе» как изящную шутку над театром…

– Так ее охарактеризовали сами авторы – либреттист Гуго фон Гофмансталь и композитор Рихард Штраус. Первоначально они хотели сделать посвящение режиссеру Максу Рейнхардту в благодарность за прекрасную постановку их оперы «Кавалер Розы». Предполагалось, что это будет 30-минутная театральная шутка. Однако в процессе работы Гуго фон Гофмансталь переиначил «Мещанина во дворянстве» Мольера, где господин Журден, решивший в одночасье стать не только богатым, но и образованным человеком, нанял себе массу учителей. А вместо турецкой церемонии там предполагалась опера – seria «Ариадна» на музыку Рихарда Штрауса.

В итоге получился многочасовой эклектичный формат, который зрители не очень приняли. Не оценили. Авторы сильно переживали по этому поводу. И через четыре года появилась вторая редакция «Ариадны на Наксосе»: музыкальный пролог, где разворачивается интрига, и сама опера. Но суть все равно осталась та же – тонкая насмешка мастеров оперы над оперными штампами. Эта идея была в начале XX века распространена – Сергей Прокофьев с похожей целью сочинил «Любовь к трем апельсинам».

– Впервые на сцене опера была представлена в далеком 1912 году. А как она воспринимается современными зрителями сегодня?

– Надо спросить зрителей. Но сюжет не поменялся. Некий богатей заказывает оперу и «танцевальный балаган», а потом по своему хотению решает, что оба этих произведения должны быть исполнены не только на одной сцене, но еще и одновременно. Для оперной труппы это катастрофа – серьезное произведение будет сожительствовать с бульварным. И для молодого композитора это ужас. Однако учитель танцев ему говорит: «Сотни великих мастеров шли и не на такие жертвы, чтобы услышать свое произведение впервые». Танцмейстеру вторит и комедиантка Цербинетта, которая привыкла импровизировать: «Ничего страшного: вы пойте свое, а мы подстроимся».

– Есть ощущение, что это про нас…

– Да, это актуально и в наши дни. В жанре оперы вообще много актуальных сюжетов. Но здесь противоречие заложено еще и в противопоставлении музыка – текст. Музыка продолжает соответствовать высоким требованиям оперного жанра, воздействуя на душу. А текст местами кажется абсурдистским. Кстати, это (наивный текст) тоже характерно для ранних опер: «Чу, я слышу топот его коня» (партия Наташи из оперы «Русалка» Александра Даргомыжского).

– Считается, что «Ариадна» – сложная опера, потому что в ней происходит сочетание драматического и оперного. Именно поэтому она не так популярна? Вы согласны с тем, что это может быть некое упущение?

– Как я уже сказал, была первая редакция, почти на пять часов. Ведущие оперные дома не имели драматической труппы и не были готовы репетировать драму по законам драмы, а драматический театр не мог позволить себе высококлассный оркестр, который нужен был Рихарду Штраусу. И вот провинциальная опера в промышленном Штутгарте взялась создать необходимые для авторов и режиссера условия. В итоге публика, которая приехала на новый шедевр Макса Рейнхардта, осталась недовольна тем, что после драматического спектакля их заставили еще слушать и часовую оперу. А те, кто поехал слушать новую оперу Рихарда Штрауса, жаловались, что им пришлось до начала музыки несколько часов смотреть переписанного Мольера.

– Идея поставить «Ариадну» была ваша?

– Идея принадлежит Валерию Абисаловичу (Гергиеву, художественному руководителю и генеральному директору Мариинского театра, генеральному директору Большого театра. – Ред.). Мне бы в голову не пришло браться за немецкую оперу, поскольку я не знаю немецкого языка. Мне пришлось осваивать его в срочном порядке. Зато сейчас в немецком либретто чувствую себя свободно.

При этом важный нюанс, что это абсурдистский текст на немецком, где нужно чувствовать игру слов. Композитор Александр Чайковский после премьеры сказал: «Жаль, что титры художественно пригладили, потому что в оригинальном немецком либретто иногда нарочно используются прямолинейные, примитивные обороты». Здесь на ум приходит опера «Вампука, невеста африканская» Владимира Эренберга, написанная также в начале ХХ века с той же целью – поиронизировать над оперными клише, о чем говорит уже само название. Оно происходит от анекдота со слушательницами Смольного института, которые, встречая принца Ольденбургского, сочинили куплет: «Вам пук, вам пук, вам пук цветов подносим…» После этого слово «вампука» стало нарицательным – так именуют шаблонные, исключительно банальные и нелепые театральные ходы.

– Что оказалось наиболее сложным в работе над оперой?

– Когда я впервые слушал запись, еще без партитуры, то не мог понять: что должно происходить? Логика музыкальной драматургии постоянно ускользала. Многослойные «приветы», метафоры, символические указания никак не складывались в стройную картину. Потом друг перевел мне и текст, и многочисленные ремарки в партитуре, замысел авторов начал проясняться. А когда я исследовал историю создания и первоначальное целеполагание, мне пришло еще больше ответов на мои вопросы.
Кстати, окончательно я убедился в правильности выбранного пути, когда прочитал переписку Штрауса и Гофмансталя. А когда опера уже была поставлена, то я вдруг узнал, что излюбленными приемами Рейнхардта были вращающаяся сцена и слом четвертой стены. Когда ты получаешь подтверждение своим интуитивным решениям, то это дает просто невероятный прилив сил. Но вначале этот музыкальный язык напоминал арабскую вязь: не слева направо, а справа налево, знакомых букв нет, а есть только плавные линии и диакритики.

– Вы знаете три иностранных языка, а сейчас активно обсуждается вопрос, что мировые оперы должны быть русифицированы. Как вы относитесь к этому?

– На мой взгляд, у нас должна быть возможность слушать оперу и на языке оригинала, и на русском языке. При этом скажу честно: если бы все было на языке оригинала в оперном театре, куда я ходил в детстве, то я бы никогда не полюбил оперу. Однако проблема заключается в том, что перевод не всегда соответствует замыслу композитора, который сочиняет вокальную партию и вкладывает конкретный смысл в каждую ноту. При переводе порядок слов приходится менять, а добиться, чтобы мелодический рисунок дословно соответствовал смыслу текста, получается крайне редко.

Но с точки зрения популяризации оперы, чтобы воспитывать новое поколение слушателей, конечно, проще будет начинать на русском языке. 

– А что еще, на ваш взгляд, можно делать для популяризации оперы? Например, в Петербурге на этой неделе стартует традиционный массовый фестиваль «Опера – всем» (6+).

– Во всем мире есть знаменитые фестивали, «опенэйры», например «Арена ди Верона», который идет больше трех месяцев в году – все лето. Это фактически туристический фестиваль, который делает Верону центром притяжения. Но сказать, что «Арена ди Верона» – это высочайший уровень исполнительского искусства, наверное, нельзя.

– Вы ставили Чайковского, Даргомыжского, Штрауса – кто дальше? Можете ли вы поделиться с нами планами на следующие постановки?

– Конечно, планы есть, но пока твердо анонсировать не могу. Это зависит не только от меня, но и от театров, дирижеров. Бессмысленно говорить, что я хочу поставить что-то. Должно быть взаимное совпадение, должна возникнуть химия.