– Николай Витальевич, вы являетесь первым заместителем председателя Санкт-Петербургского отделения Союза театральных деятелей России. Какую роль, на ваш взгляд, играет союз?

– Это старейший творческий союз страны, а не только нашего города. Он родился в Петербурге в то время, когда город был еще имперской столицей. Первое название было «Императорское театральное общество». Потом мы стали называться Союзом театральных деятелей.

Дом актера живет здесь уже многие десятилетия, и все привыкли так его и называть. Хотя первое его название – «Дом работников искусств имени К. С. Станиславского». На центральной лестнице есть даже абрис Станиславского. Я каждый раз, проходя мимо, вспоминаю главную фразу, которую ему приписывают: «Не верю».

Это дом, в котором происходят таинственные дела создания новых самостоятельных спектаклей. Для этого придуманы творческие мастерские, аудитории, где могут репетировать актеры, собравшиеся из разных театров, чтобы выпустить самостоятельную работу. Мне кажется, это важно.

– В здании Союза театральных деятелей есть и концертный зал…

– Да. Здесь идут спектакли и творческие вечера. При этом есть несколько театральных премий, и главная, которую опекает Союз театральных деятелей, – «Золотой софит». Я горжусь тем, что много лет возглавляю номинационный совет «Золотого софита».

– По вашему мнению, зачем актерам нужны премии и награды, помимо зрительской любви?

– Любому человеку в любой профессии хочется признания и наград, каких-то плюсовых отметок. Например, если в биографии молодого актера поставлена отметка лауреата высшей театральной премии города «Золотой софит», то это очень помогает ему в дальнейшем. Что уж говорить, например, о всероссийской театральной премии «Золотая маска»!

– Среди лично ваших многочисленных наград есть медаль Жукова. Расскажите о ней.

– Она немного случайная. Сложилось в моей актерской практике так, что мне довелось озвучивать 200 фильмов по заказу нашей Военно-медицинской академии. И вот тогда меня представили к медали Жукова, которую я получил с глубокой благодарностью. Горжусь этой наградой.

– В фильме «Блокадная кровь» (12+) вы читали текст, рассказывали правдивые страшные истории. Что для вас значит эта работа?

– «Блокадная кровь» – это один из проектов Дмитрия Каралиса. Он автор сценария и сорежиссер. Я сделал немного, просто прочел текст так, как я его чувствую.

Блокада – тема для меня очень сложная, трудная и даже болезненная. Я вырос среди блокадников, при этом все мои родственники, которые оставались в Ленинграде, погибли. Родители мои были в действующей армии. Конкретно их блокада не коснулась. Но родители почти всех моих одноклассников или друзей пережили это… Ощущение большой беды, которая случилась с нашим городом, и огромной гордости, что удалось выстоять, осталось.

– Расскажите про своих родителей.

– Мой отец был старше меня на 53 года, он родился в 1900 году, еще в империи. В 17 лет он встретил в Петрограде Февральскую революцию, стал адептом новых идей, был убежденным коммунистом. Это рассорило его с семьей. Он принимал активное участие в Гражданской войне. Позже, в 1920-х годах, гонялся в частях особого назначения за басмачами. Окончил высшие командные курсы Красной армии в 1929 году. Эти курсы назывались «Выстрел» и до сих пор существуют при Военной академии Генерального штаба. Но военная стезя его увлекала меньше, в итоге он переключился на транспорт, юридическую составляющую транспортной отрасли. 

То есть можно сказать, что я родился в семье юриста. В момент моего появления на свет папа был председателем окружного линейного суда Северо-Западного транспортного округа. Это важный вопрос. Можно провести такую параллель: все в организме человека основывается на здоровье кроветворной системы и системы кровообращения. Так вот, железная дорога, которая была главной в зоне внимания моего отца, – это кровеносная система нашей страны. Она остается ею и сейчас, а тогда, в послевоенные годы, это было особенно важно.

Я был маленьким мальчиком, когда папа вышел в отставку. Потом он 10 лет работал в адвокатуре, вел самые сложные с точки зрения морали дела. В 70 лет он бросил работать, и в 72 года его не стало. Мама в основном занималась домом. У меня было трое братьев. Большая семья. Мама была домохозяйкой, была всем: поваром, швеей, учителем, чтецом, экскурсоводом… Всем для нас четверых. Я ездил во Дворец пионеров, где нашел свое подлинное счастье на 5 лет – Театр юношеского творчества (ТЮТ). Это особая территория, государство в государстве. ТЮТ жив до сих пор. Я пришел туда в девятом или восьмом сезоне, а сейчас Театру юношеского творчества за 60!

– Театр юношеского творчества повлиял на выбор профессии?

– Напрямую. Мне довелось достаточно активно поиграть в тютовских спектаклях. Я сыграл здесь, наверное, одни из своих лучших ролей. Это было время, когда мы узнавали друг друга и учились главному делу – управлению нашей республикой внутри: у нас была подлинная внутренняя детская демократия.

А что касается поступления в театральный, то я не очень верил, что поступлю. Я вообще не замахивался на невозможное и не страдал чрезмерной самоуверенностью. Мне повезло, что я попал на Моховую на курс Татьяны Григорьевны Сойниковой, известного и общепризнанного мастера театральной педагогики, ученицы Станиславского. Также я попал в руки Ксении Владимировны Куракиной, учителя речи. Она из последнего выпуска Смольного института благородных девиц. Нельзя всех перечислить, потому что нужно будет останавливаться на каждом предмете, которые у нас назывались «теорией». Каждый учитель оставил в голове и в сердце очень многое.

– В 1974-м Зиновий Корогодский пригласил вас в Театр юных зрителей им. А. А. Брянцева. Помните, какие роли играли?

– Конечно! Мне очень повезло, что меня позвал Зиновий Яковлевич. В то время ТЮЗ был полетный, высокий театр. В 23 года мне было поручено сыграть Бориса Годунова.

– Как это?

– Вот и я не понимал. Но так кропотливо со мной занимались этим вводом! Премьеру играл Георгий Тараторкин, мне вообще досталось много его ролей по наследству. В тот год, когда меня пригласили, он уехал работать в Москву. С Борисом Годуновым у меня получилась такая история. Я снимался у Сергея Федоровича Бондарчука в фильме «Красные колокола» (12+), играл министра иностранных дел Михаила Терещенко.

Когда Бондарчуку захотелось обратиться к Борису Годунову, он, узнав, что я играл его в 23 года, вызвал меня в Москву. И целый день провел со мной, пытая меня побуквенно: узнавал, где мне было больно, где возникали мозоли… Настолько он кропотливо подходил к экранизации пушкинского «Бориса Годунова».

– На протяжении нескольких десятилетий вы служили в Александринском театре, однако очень много работали и работаете в кино. Вы себя ощущаете больше актером театра или кино?

– Конечно, театра. Если ты овладел театральным делом, то на съемочной площадке могут лишь упрекнуть в том, что ты «укрупняешь». Если ты работаешь только на съемочной площадке, то тебе почти недоступно непрерывное действие на протяжении всего спектакля. Это другая история, другое дыхание и настрой.

– Вашим голосом говорят мировые звезды, такие как Морган Фримен, Дастин Хофман, Брюс Уиллис… Именно благодаря вам эти актеры, возможно, нравятся российскому телезрителю.

– К дубляжу я отношусь трепетно, ведь от того, как ты дублировал актера, зависит, как его воспримет зритель. У меня была пауза почти 15 лет, потом я вдруг согласился на три-четыре предложения. Горжусь, что озвучил героя Сильвио Берлускони в фильме «Лоро» (18+). 

– Девять лет вы возглавляли государственный музей-памятник «Исаакиевский собор». Принято считать, что музейный работник должен сохранить, изучить и показать. А на ваш взгляд, что важно в этой работе?

– Я не случайно пришел в музейное пространство. Этому предшествовали четыре года работы на посту председателя Комитета по культуре Санкт-Петербурга. Там приходилось заниматься всем: и библиотеками, и музеями, и музыкальными и художественными школами, и театрами… Тогда я ближе познакомился с обратной стороной работы музеев.

Когда я пришел в государственный музей-памятник «Исаакиевский собор» и когда уходил оттуда, он был комплексом из четырех великих храмов – Исаакиевский, Смольный, Спас на Крови и Сампсониевский. Музей тогда занимал по обороту посетителей второе-третье место в России. В музее был хор, который сейчас называется камерным хором Санкт-Петербурга под управлением Владимира Беглецова. Это особая история.

Я вообще считаю, что музей в театре – это богатство театра. А музыкальное подразделение в музее – это громадное богатство музея! Все это я описал в книге «Маятник Фуко», которую выпустил в прошлом году.

Уже шесть лет для меня основным является телевизионное пространство. Кстати, первый раз на телевидении (на Чапыгина, 6) я появился в 1967 году, когда еще учился в школе. В то время выходили цикловые передачи «Тебе, юность!». Это точка отсчета работы на телевидении. Но при этом я не изменяю своим привязанностям, продолжаю выходить на концертные площадки, обожаю Большой зал Филармонии. Я не владею музыкальным инструментом, но я владею микрофоном. И могу что-то почитать в помощь музыке или хотя бы не мешая музыке.

– Какой он – ваш Петербург?

– Есть счастливые места, где у тебя что-то получилось. Есть места, в которые тянет, как на место преступления, это места, где что-то не получилось… Нужно себя пытать все время мыслью: «А почему не получилось?» Я люблю, как ни странно, кладбища. Например, Никольское, которое долгое время было заброшено, люблю два кладбища при входе в Александро-Невскую лавру. Люблю бывать уже у своих знакомцев и друзей на Литераторских мостках. Кладбище – место, где можно подумать и куда надо ходить. Особенно к друзьям, к родителям, к родным. Это естественно. Доколе ты их помнишь и ты им благодарен, до тех пор ты жив и ты человек.

– 2024 год объявлен в России Годом семьи. Что для вас семья?

– Однажды мой сын поблагодарил меня за то, что он вырос в полной семье. Семья для меня – это начало всех начал, начало всех радостей и всех сложностей, бед и забот. Если рождается ребенок, то это только начало. Бесконечная история. Радость, которую ты начнешь понимать, когда твой ребенок вырастет в самостоятельного человека, подойдет к тебе и скажет: «Я хочу тебе помочь», «Я хочу сделать тебе подарок», «Я благодарен тебе»… Человеку нужно иметь основополагающие вещи. Веру. Родину. Семью. Идеально, если дальше он будет иметь счастье.

– А что для вас счастье?

– Это любимая работа, которую можно делать. Если она дает плод, результат, если такое есть, тогда это счастье. Счастье – это еще осознавать, что те друзья, которых ты больше всего ценишь, ни разу в жизни не предали.

– В чем секрет успеха?

– Надо подумать: а был ли успех? Если да, то, значит, ты сделал правильные ставки. И, наверное, сделал это с той степенью легкости, которая позволяет сказать: «Не работа тяжелая и каторжная закончена, а радостный труд увенчался успехом».