Этот двухэтажный особняк в классическом стиле, бывшая дача Дурново, можно увидеть на Свердловской набережной Петербурга. Здесь в свое время встречались государственные деятели, дипломаты, литераторы, композиторы, происходили значимые исторические события.

НА ОБЕД БЫЛИ ПРИГЛАШЕНЫ…

…Летнее утро купалось в прудах, цветочной росе, влажной траве. Павел Дмитриевич Дурново любил этот раскатистый соловьиный момент. Обходил дворовые постройки виллы. Высказывал наставления управляющему. Задавал вопросы садовнику. Заглянул в оранжерею, где каждое лето работали не менее десяти рабочих, кроме садовника и его учеников.

Незаметно время подкатывало к обеду. На этот раз на обед были приглашены литератор и государственный деятель Петр Андреевич  Вяземский с женой, Федор Иванович Тютчев с женой. Первыми приехали супруги Тютчевы. Федор Иванович, сойдя с пролетки, тотчас же направился в парк, к прудам.

Он шел по дорожкам парка, наслаждаясь тишиной и прохладой. Остановился у беседки. Откуда-то из глубины парка донеслась знакомая мелодия романса. Что почувствовал Федор Иванович Тютчев, когда вдруг услышал здесь, у полюстровских прудов на вилле Дурново, романс на свои слова «Я встретил вас, и все былое»? Вилла Дурново чем-то напоминала ему его родовой дом в Овстуге. Но именно здесь, среди полюстровских садов, Федор Иванович увидел «березы томное лицо».

Незаметно подошел хозяин виллы. Павел Дмитриевич извинился, что не встретил гостей: был занят делами. Предложил пройти в дом и сыграть на бильярде.

Павел Дмитриевич Дурново был одним из первых, кто посетил в доме на Марсовом поле вернувшихся из-за границы Тютчевых. Они неоднократно встречались на светских раутах. И, конечно, хозяин и хозяйка полюстровской дачи были рады новой встрече с друзьями. Друзьями были и Петр Андреевич Вяземский с супругой и четой Тютчевых.

Федор Иванович Тютчев служил в Государственной коллегии иностранных дел, Петр Андреевич Вяземский – в департаменте внешней торговли, Павел Дмитриевич Дурново – в департаменте морских отчетов. Жена Тютчева посылала Вяземскому стихи и статьи поэта, комментировала обстоятельства их создания.

Вяземские писали Тютчевым не только о луне над Босфором, но и о политическом, экономическом, военном положении на берегах Босфора и вокруг него. Сообщая в письмах новости, они просили Тютчевых быть осторожными в распространении полученной информации: «Итак, мы связаны по рукам и ногам, дожидаясь распоряжений из Петербурга, чтобы понять, остаемся мы или уезжаем. Если бы речь шла только о турках, то в развязке не было бы сомнения, но нити интриги находятся в руках англичан, а лорд Каннинг не из тех, кто выпускает поводья из рук, пока может их держать. Австрия так же энергична, как и мы в своих требованиях, а может быть, и больше. Не забывайте, что все, о чем я вам говорю, пока тайна, и не вздумайте разглашать ее в Петербурге. Это предупреждение относится не к вашему мужу. Мне известна его скромность. Но я опасаюсь именно ваших политических страстей…»

ПРЕДЛОЖИЛИ САМОУБИЙСТВО

Здесь, на даче, Павел Дмитриевич Дурново с Федором Ивановичем Тютчевым и Петром Андреевичем Вяземским вспоминали прошлое, говорили о настоящем, заглядывали в будущее. Федор Иванович Тютчев говорил о том, что в Европе давно существуют две силы: революция и Россия. И они могут схватиться друг с другом. Ибо между ними невозможны никакие соглашения и договоры. И от исхода этой борьбы зависит будущность человечества. Речь шла о состоявшемся в феврале 1848 года во Франции народном восстании.

По-видимому, уже тогда Тютчев полагал, о чем напишет несколько позднее: «Давно уже можно было предугадать, что эта бешеная ненависть, которая тридцать лет, с каждым годом все сильнее и сильнее, разжигалась на Западе против России, сорвется же когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал… России просто-напросто предложили самоубийство, отречение от самой основы своего бытия, торжественное признание, что она не что иное в мире, как дикое и безобразное явление, как зло, требующее исправления… Больше обманывать себя нечего – Россия, по всей вероятности, вступит в схватку с целой Европой».

С ОСОБЫМ ЧУВСТВОМ

Разговор мог бы продолжаться долго, но Павел Дмитриевич решительно поставил свой кий в киевницу и пригласил гостей пройти в гостиную.

Свежий ветерок тянул с Невы. По реке сновали небольшие баркасики и пароходики, рыбацкие ялики. У берега толпились баржи. А вдалеке виднелись купола Смольного собора, церкви Святого Духа, по набережной тащился дилижанс из двух лошадей.

Когда стемнело, женщины перешли в гостиную, а мужчины спустились в игральную комнату, сыграть в вист. Павлу Дмитриевичу на этот раз никак не удавалось запомнить ходы и противников, и партнера. Он снова проиграл.

Чтобы успокоиться, Павел Дмитриевич пригласил всех снова в гостиную, к клавесину. С особым чувством он слушал исполнение романсов. Особенно любил слушать романс «Что ты клонишь над водами» на стихи Тютчева.