Зимний луч солнца прорезал комнату Осипа Грушевского надвое. Сначала свет блеснул на широком ноже, который торчал из горла убитого, затем слегка потускнел и с облегчением рассыпался бликами на стеклянных дверцах массивного буфета. Из углов выглядывали пустые бутылки пива. Казалось, они были рады, что столпились вдали от черневшей под мертвым телом луже.

– Двадцать пять лет было парню, – сказал сержант Никифоров. – Соседи говорят, что дебоширил много, проходной двор тут у себя устроил… Криминалисты только что закончили снимать отпечатки пальцев, говорят, что тут их целая куча.

– За что убили – неизвестно? – спросил Путилин.

– Сложно сказать, следов взлома нет. Деньги из заначки не взяли, кошелек тоже на месте.

– Значит, Грушевский сам открыл преступнику двери. А что с орудием убийства?

– Убитый работал помощником повара в грузинском ресторане сети «Гинза». У него на кухне полно ножей, – ответил Никифоров.

– Покажите, – попросил Путилин.

К удивлению главного консультанта МВД, по контрасту с гостиной и прихожей на кухоньке царил полный порядок. Вымытая столешница, чистая плита… Ножи разных размеров торчали из деревянной подставки для ножей. Открыв ящики кухни, Путилин заметил, что нож, которым убили Грушевского, не поместился бы по ширине ни в одну из ячеек.

Вернувшись в комнату, Путилин несколько раз, словно концентрическими кругами, обвел ее взглядом. Затем он подошел к буфету. На стеклянную перегородку падал слабый свет, но этого было достаточно, чтобы разглядеть пустоту среди набора хрустальных бокалов и стопок: на пыльной стеклянной подставке отпечаталась прозрачная линия от какого-то круглого предмета.

– Так вы сказали, что ничего ценного у Грушевского не пропало? – спросил Путилин, фотографируя буфет.

– Да, вроде все ценное на месте, – ответил сержант.

– Запросите выписку звонков с его телефона.

На улице подул холодный ветер, и Путилин остановился застегнуть пальто. Дом Грушевского выходил одной стороной на Дегтярную улицу, а второй – на двор, в котором стояли полуразвалившийся домик от детской площадки и две такие же старые скамейки. На одной из них дремала бабуля. Воробьи клевали выпавший из ее рук кусок черствого хлеба.

– Ы-ы-ы! – зазвучал в ушах ветер, и Путилин не сразу понял, что в домике кто-то тихо плачет. Подошел. У порога сидел мальчик и размазывал по лицу слезы грязной перчаткой. Его красная вязаная шапочка съехала набок.

– Из-за чего ревем? – спросил Путилин.

В этот момент одно из окон на втором этаже дома открылось, и оттуда высунулась мать мальчика:

– Денис, с кем это ты там болтаешь? Опять с Муськой играл? Давай домой!

Мальчик виновато посмотрел на Путилина и, еще раз всхлипнув, кивнул в сторону домика:

– Муська умер. Все остальные ушли, только он оставался у нас жить, а теперь и его нет.

Путилин нагнулся и посмотрел в домик. На полу лежал труп кота, причем голова его была повернута вбок так, что сразу становилось понятно: бедному животному кто-то свернул шею.

– Если хотите, я его на помойку унесу! – донесся голос сзади. Путилин повернулся: за спиной подметал дворник. – Со вчерашнего дня тут валяется, а в ЖКХ говорят, что это не их дело. Отнести? Мне не впервой будет. А то дети же ходят…

– А что, вам уже доводилось выносить на помойку и других котов? – спросил Путилин.

– Отравы, что ль, крысиной нахватались, не знаю… За последние три месяца я уже семь котов вынес. То в погребе валяются, воняют, то просто на дороге… Проклятье с этими котами, вот Светлана Васильевна может подтвердить! – засуетился дворник, показывая на бабулю на скамейке.

Светлана Васильевна медленно встала и, опершись на палочку, закивала:

– Да. Наши коты мяукали только по утрам, вот и весь шум. Но все равно от них решили избавиться! Не люди, а изверги какие-то!

– Светлана Васильевна, а вы часто здесь птиц кормите? – спросил Путилин.

– Часто тут сижу. Ноги-то уже не ходят…

– А сегодня в районе часа тоже здесь сидели?

– Сидела, а что? – спросила бабуля, поправляя свой платок.

– Не видели, никто незнакомый из дома не выходил? Из второй парадной?

– Дайте подумать… Колька с первого этажа выходил, так он на почту пошел и вернулся потом, а больше никто… Ах да… Выходил из дома блондин. Зыркнул на меня вот так. Тьфу!

– По фотографии его опознать сможете? – спросил Путилин.

– Смогу, чего не опознать-то? У него на руках и на шее татуировки были. Думаете, это он Оську-то нашего того?..

– Да к Оське кто только не приходил, любой мог грохнуть! – ответил вместо Путилина дворник.

Поздно вечером в управление милиции к консультанту МВД привели блондина с татуировками. Ему Грушевский звонил незадолго до смерти. Оказалось, что они с Грушевским бывшие коллеги. Осип в кафе музея Фаберже работал, когда Антонов был там охранником.

Путилин любил допрашивать вечером, когда на улице уже было темно. Ночная тишина всегда помогала подозреваемым настроиться на правильный лад.

– Был сегодня у Грушевского? – спросил Путилин. – Соседи сказали, что видели, как ты выходил из его дома.

Антонов развалился на стуле и оскалился.

– Был, а что? Меня из-за этого сюда приволокли? Что, теперь и к другу нельзя сходить? Боитесь не выполнить квартальный план по арестам?

– А что это у тебя столько татуировок на теле? Боишься отстать от моды? – спросил Путилин.

– Не ваше дело! – Антонов скрестил руки на груди.

– Грушевскому ножом сегодня перерезали горло, – сказал Путилин, наблюдая за реакцией парня.

Антонов вздрогнул.

– Что? Так вот почему… Но я его не убивал! Мы с Грушевским просто приятели. Встречаемся иногда поболтать, пиво попить…

– И во сколько ты сегодня от него ушел? – спросил Путилин.

– В половину первого. Примерно, – ответил Антонов.

– Он закрыл за тобой дверь?

– Дверь у него автоматически закрывается, просто надо посильнее захлопнуть и все.

– И ты захлопнул? – спросил Путилин.

– Да… Но точно не помню…

– Ладно. Посмотри на фотографии комнаты. Хорошенько посмотри: ничего странного не замечаешь? – Путилин разложил на столе перед Антоновым фотографии и замер.

– Да… Ну Оська дает! Замечаю! – сказал парень.

– Что?

– Пропала диадема с изображением кошки.

– Вы уверены? – спросил Путилин.

– Да, он ее, наверное, без меня продал, черт бы его побрал. От матери она у него. Когда мать умерла, он в память о ней только диадему себе оставил, – ответил Антонов. – Диадема в стиле модерн. Это нам так музейный работник объяснил. У нее впереди еще кошка была с выгнутой спиной. Она вот так голову поворачивала, словно она смотрит и готовится к нападению.

На следующее утро из ЗАГСа пришло подтверждение, что мать Грушевского умерла, когда ему еще не исполнилось и десяти. Воспитывала его бабушка, но и ее год назад не стало.

Зачем преступнику понадобилась эта диадема? Может, она представляла какую-то особую ценность? Тогда обычно воры хотят сразу избавиться от украденной вещи. Путилин велел обойти все ломбарды Центрального района, чтобы узнать, не пытался ли вчера кто-то заложить диадему. А сам вызвал к себе того самого работника, который говорил с Грушевским и Антоновым.

Младший научный сотрудник музея Фаберже Виктор Павлович Мерзляков то и дело одергивал рукава своего костюма, но в целом держался молодцом.

– Грушевский хотел, чтобы я оценил и купил у них диадему для музейной коллекции, но вы же знаете, какие у нас бюджеты…

– Это действительно была ценная вещица? – спросил Путилин.

– Для более точной экспертизы нужно провести дополнительные анализы материала, из которого диадема была сделана, но у меня не вызывает сомнений тот факт, что ее создали в 1910-х годах XX века. Такие украшения были весьма популярны в театральных кругах Петербурга, – скороговоркой ответил Мерзляков.

– Грушевский не сказал, откуда у него эта диадема? – спросил Путилин.

– Сказал, что матери она досталась от его прабабки и что та велела беречь диадему как семейный талисман, – сказал Мерзляков.

– Он дорожил этим украшением?

– Грушевский нуждался. Мне показалось, что он хотел побыстрее от него избавиться.

Через час из ломбарда на 8-й Советской улице пришло подтверждение, что диадему несколько раз закладывал сам Грушевский, но потом всегда ее выкупал. По телефону работник ломбарда также сказал, что диадема была сделана не из золота, а из самого простого серебра. Никакого клейма знаменитого ювелира на ней тоже обнаружено не было.

Путилин отложил дело и задумался. Казалось, он кружился вокруг черной дыры, в которой не мог ничего разглядеть. В таких случаях Путилин начинал снова пересматривать все собранные сведения и возвращался на место преступления, чтобы убедиться, не пропустил ли он какой-то важной детали.
В выписке из телефона Грушевского за последние три месяца повторялся еще один номер. Пробив его по базе данных, Путилин с удивлением обнаружил, что номер принадлежал дворнику Бабаеву.

Через час он уже снова стоял во дворе на Дегтярной улице и допрашивал дворника.

– За какой надобностью вам звонил Грушевский?

– Так он просил мусор вынести… – растерянно отвечал Бабаев.

– Чтобы вынести мусор, дворникам не звонят. Ты давай, не юли! Зачем он тебе звонил?

– Он… В общем… Это он.

– Что он?

– Это он кошек-то наших, – Бабаев не договорил, а вместо этого провел большим пальцем по горлу.

– Это он перебил всех дворовых кошек? – спросил Путилин.

– Думаю, да. Он звонил и просил меня их убрать.

– И платил за это, правильно?

– Ну… – развел руками дворник. – Зарплата-то у меня маленькая, каюсь, деньги брал. Он звонил и говорил, где лежит труп кота. Говорил, что просто их находит то там, то там… Я делал вид, что верю.

Между тем часы показывали уже тринадцать. Из второй парадной вышла мама мальчика, которая звала вчера сына домой.

– Простите, я из полиции, – Путилин показал ей удостоверение. И продолжил:

– Вы всегда выходите из дома в это время?

– Это по поводу убийства Грушевского? Какой ужас!.. Да, я обычно иду за Никиткой в школу.

– Светлана Васильевна, ваша соседка сказала, что она видела, как в районе часа из дома выходил незнакомый ей блондин. Вы его случайно не заметили?

– Нет, не заметила... Странно.

– Что странно?

– Так и Светланы Васильевны тут в час тоже не было. Я каждый день выхожу в одно и то же время. Светлана Васильевна вышла позже, когда я из школы с Никиткой возвращалась. Мы с ней на лестнице пересеклись.

Сделав несколько дополнительных звонков в полицейских участок, Иван Дмитриевич Путилин поднялся на четвертый этаж.

– Кто? – спросил знакомый голос.

– Светлана Васильевна? Я из полиции, можно задать вам несколько вопросов?

Бабуля приоткрыла дверь и сказала:

– Я уже на все вопросы ответила: и сержанту вашему, и вам.

Затем она собралась снова захлопнуть дверь, но из квартиры на лестницу выскочил черный котенок. Пришлось за ним выйти, а потом впустить полицейского к себе.

Путилин зашел в комнату и обомлел. В каморке, которая когда-то служила комнатой для прислуги, кроме бабули, жило еще пять кошек. Одна из них зашипела на Путилина и прыгнула на потертый диван. Путилин быстро вышел на кухню и открыл ящики, где хранились вилки, ложки и ножи. Одно из отделений было пустым…

– Как же вы попали в квартиру Грушевского? – спросил Путилин поникшую Светлану Васильевну. – Только не отпирайтесь, я знаю, что раньше вы работали в столовой на Кировском заводе и с ножами обращаться умеете…

– Он убийца! Всегда ненавидел кошек. Да и мать свою тоже, наверное, убил. Она ветеринаром работала. Больных животных домой к себе таскала, а Оська всегда ревновал ее к кошкам. Я тогда ничего не сказала, но после смерти Тамары Григорьевны, его бабушки, он совсем свихнулся. Я уже давно заметила. Он наших кошек дворовых убивал. Шею им скручивал. Утром я мусор выносить пошла, смотрю – Муськино тельце свисает из домика… Изверг! Тут я и решилась.

– Как вы попали к нему в квартиру?

– Так этот блондин, дружбан его, ушел, а двери-то за собой не захлопнул. Вот и вошла.

Путилин огляделся. На кухне в корзинке для конфет лежала диадема. Спереди ее украшал кот с выгнутой спиной…

– Вот зачем вы диадему-то взяли себе… На ней тоже кот.

– Диадему эту мать Оськи очень любила. А Тамара Григорьевна при жизни еще мне рассказывала, что диадему эту ее матери подарил в 1925 году Осип Мандельштам. Оську-то нашего в честь поэта и назвали… Только тот любил животных, а наш Оська болезным стал, – Светлана Васильевна села на стул, подняла черного котенка и погладила его. – Если вы меня арестуете, то обещайте, что кто-то позаботится о моих кошках…

Вернувшись домой, Путилин взял из библиотеки жены томик Мандельштама и стал читать его стихи за 1925 год. Его внимание привлекло стихотворение «Жизнь упала, как зарница…». В нем поэт говорил о своей запретной любви к какой-то женщине. Особое внимание Путилина привлекли следующие строки:

Разве кошка, встрепенувшись,
Черным зайцем обернувшись,
Вдруг простегивает путь,
Исчезая где-нибудь...