О том, почему трамвай – это маленькая жизнь, и мог ли этот вид городского транспорта найти отражение, допустим, в романе «Преступление и наказание», рассказал «Петербургскому дневнику» Дмитрий Достоевский, правнук великого писателя, который в свое время сам 10 лет проработал вагоновожатым.

– Дмитрий Андреевич, на что бы вы в первую очередь обратили внимание, если бы оказались в кабине суперсовременного «Достоевского»?

– На то, как теперь выглядит стоповая ручка. (Смеется.) Без нее, по сути, невозможно было «оживить» вагон. Со времен появления первого трамвая это была самая ценная вещь для каждого вагоновожатого, с которой он не расставался буквально ни на минуту. Можно даже назвать эту ручку символом профессии.

Навсегда запомнил рассказ пережившей блокаду женщины из нашего трампарка о том, как путь вагону, который она в сентябре 1941 года вела в Стрельну, неожиданно перегородили немцы. Так вот, больше всего ее потрясло то, что офицер отобрал у нее стоповую ручку и забросил в кусты.

– Бывших вагоновожатых не бывает?

– Если бы мне в молодости рассказали, что в трамвае может быть такая мощная электронная начинка, я бы ни за что не поверил. И предложи мне сейчас вывести на маршрут такой вагон, я его даже не сумел бы запустить. Но если кто-нибудь мне поможет «подтолкнуть» такой трамвай, то, думаю, минут через 5-10 я бы уже освоился в кабине и показал класс вождения. Это как с велосипедом: если один раз научился на нем ездить, то это уже на всю жизнь.

– А в чем заключается мастерство вагоновожатого?

– Знаете, в мою бытность мы все старались в первую очередь ездить не просто строго по расписанию, но еще и ритмично. К примеру, если видишь в наружное зеркало, что кто-то спешит на твой трамвай и не успевает, то, будь любезен, пожди его и дай человеку спокойно сесть. Ведь если ты мастер, то без проблем наверстаешь на маршруте упущенное время. И сделаешь это так, что никто из пассажиров даже не заметит твоих усилий. Я лично всегда этому правилу неукоснительно следовал. А как иначе? Это же важный элемент в рамках общегородской вежливости.

– Но ведь и трафик на улицах в те времена был совсем иным.

– Да. Хотя дело ведь еще и в правилах ПДД. Раньше же выезд автотранспорта на трамвайные пути был запрещен. Помню, когда в 80-х отменили это правило, мы все никак не могли понять, как кому-то в голову могла прийти такая дурацкая мысль. Ведь четкое расписание было очень удобным для людей, которые подверстывали свои планы к нему, когда ехали на работу и обратно. И для нас было делом чести не подводить трудящихся.

– А ваша профессия считалась престижной?

– Об этом тогда никто и не думал. Но, кстати, говоря, нам доплачивали за развоз рабочих по заводам. Ведь трамвай тогда считался стратегическим транспортом. Благодаря этому я очень прилично зарабатывал. И свою первую машину – «Москвич-401» – купил в начале 70-х как раз на зарплату вагоновожатого. Легковушка, конечно, была не новой, но и не рухлядью. Заплатил я за нее 800 рублей. И, к слову, столько же тогда стоили первые советские цветные телевизоры.

– Значит, пунктуальность – одна из главных добродетелей вагоновожатого?

– Я вам так скажу: всем полезно держать перед глазами расписание своего движения. А трамвай – лучшая иллюстрация этого правила. И если, к примеру, вижу, что в кабине вагона расписание у вожатого лежит не на пульте, а прикреплено к лобовому стеклу, сразу понимаю, что это человек серьезный.

Когда мой сын Алексей подрос и стал тоже интересоваться трамваями, он практически сразу спросил, что это за штуки висят перед вагоновожатыми. И я ему абсолютно всерьез объяснил, что в этих штуках заключается пульс трамвайной жизни. И города, кстати, тоже.

– Надо понимать, что к трамваю в вашей семье относятся с особым трепетом?

– Конечно. Ведь мы жили напротив трампарка. Мой сын и невестка тоже не один год проработали вагоновожатыми. (Смеется.) Да и вообще, как можно быть равнодушным к этому виду транспорта?

– А вы свою любовь к нему как демонстрировали?

– Я, например, чисто по собственной инициативе объявлял по трансляции не только названия остановок, но и точное время (у меня были хорошие точные часы, в которых я был уверен). И пассажиры нередко подходили и благодарили меня за это. Особенно по утрам. (Смеется.) А некоторые восторгались нашими начальниками, которые придумали такое приятное нововведение. Но я не разубеждал их: главное, чтобы они были довольны. Между прочим, некоторые вагоновожатые тоже потом стали применять мое ноу-хау.

– А были ли среди пассажиров какие-нибудь традиции, связанные с трамваем?

– Я долгое время проработал на 34-м маршруте и безумно его любил не только за то, что он проходил по достоевским местам, но и за его, так сказать, «лиричный характер». Трамвай шел из центра города в Приморский парк культуры и отдыха, и самыми ранними рейсами пользовались люди из категории «кому за 50», ездившие туда на прогулки. Причем среди них немало было одиноких.

А поскольку у меня хорошая память, то многих своих постоянных пассажиров знал в лицо. И как же поднималось настроение, когда замечал, что кто-то из них возвращается в трамвае из парка уже со спутником или со спутницей. Не говоря уже о том, что на этом маршруте пассажиры частенько угощали меня то яблочком, то апельсинчиком, то пирожком. Не знаю, как на сегодняшний день, но было бы жаль, если бы такая традиция благодарить вагоновожатого отмерла в нашем городе.

– А вы, оказывается, еще и романтик.

– Как и все, кто не мыслит наш город без трамвая. (Смеется.) Не случайно же столько поэтов посвятили ему свои произведения. Я, правда, к стихам отношусь прохладно, но одно из них, написанное Николаем Гумилевым, мне очень нравится: это «Заблудившийся трамвай». Тем более что я и сам однажды заблудился на своем трамвае.

– Разве это возможно в городе с четкой системой маршрутов?

– Ну, честно говоря, сам же этого и захотел. Я в то время подрабатывал ремонтником. И поскольку очень хорошо знал электрическую схему трамвая, то мне с удовольствием доверяли эту работу. Причем я имел право выводить отремонтированные трамваи на линию, чтобы проверять собственный труд: ездил от трампарка Кировского района до Оборонной улицы, там разворачивался и двигался обратно.

– И что же в этом отработанном алгоритме можно нарушить?

– Так дело-то было в новогоднюю ночь! Такая у меня рабочая смена получилась. И я незадолго до боя курантов вывел трамвай на линию, подобрал в условленном месте своих друзей и вместо разворота на Оборонной улице свернул в район порта. А я на этом маршруте никогда и не был! Очень волнительные впечатления от той поездки остались. Тем более друзья в вагоне веселились, были музыка, угощения. Я, конечно, не пил, но был в приподнятом настроении. Вот такой заблудившийся трамвай однажды по городу ездил.

– Не могу не спросить вот что: как вы думаете, ваш прадед тоже полюбил бы трамвай?

– Я раньше часто сам себе задавал этот вопрос! Пока не нашел ответ в письмах Анны Григорьевны к уже повзрослевшим детям. В одном из посланий она говорит, что побывала в Дрездене: там, где они с Федором Михайловичем останавливались. И отмечает, что по бульвару возле их отеля пустили трамвай. И как жаль, что Федора Михайловича уже нет, а то он непременно бы прокатился на этой чудо-машине.

Но лично мне очень жаль, что писатель не увидел трамвая в Петербурге. Уверен, что он обязательно бы запечатлел его – если не в произведениях, то в своем «Дневнике писателя». Ведь Федор Михайлович живо откликался на все появлявшиеся новинки и осмысливал их воздействие на людей. Ему же мешки писем приносили, все пытались получить от него ответы на животрепещущие вопросы.

– Вы согласны с тем, что трамвай в нашем городе уже стал частью культурного кода?

– Расскажу вам следующую характерную историю. Я одно время работал на 52-м маршруте, часть которого пролегала вдоль аллеи Славы, то есть практически параллельно бывшей линии фронта, где остановили немцев. Участок там был абсолютно прямой, и все вагоновожатые разгонялись на нем по максимуму, и вагоны долго катились потом накатом, по инерции.

Я так тоже, конечно, делал. И вот однажды разогнался, еду себе спокойно, и вдруг ко мне в кабину пожилой дядечка заглядывает и говорит: «Мне очень плохо с сердцем. Вы ничего не можете сделать?» Я страшно испугался. А он поясняет: «На холостом ходу двигатель вашего трамвая издает лающий звук, очень похожий на вой мотора немецкого самолета. А мне этого уже не выдержать…» Ну, и я, разумеется, тут же перевел работу вагонного двигателя в иной режим работы. В каком еще городе могло такое произойти?