«Человек переживающий: блокадный дневник Григория Зуймача» – это очередной шаг в огромной и кропотливой работе сотрудников музея обороны и блокады Ленинграда по планомерному возвращению из небытия честных и откровенных свидетельств о жизни в осажденном городе.

Грустные шутки

И в данном случае ценность опубликованных записей заключается совсем не только в хронологической фиксации событий блокадной жизни. «В нашей немаленькой коллекции – а у нас в фондах хранится около 80 дневников той страшной поры – это, пожалуй, единственный документ подобного рода, где присутствуют юмор и даже ирония, – подчеркивает кандидат исторических наук заведующий научно-просветительским отделом музея обороны и блокады Ленинграда Юлия Буянова. – И это притом, что автор прекрасно отдает себе отчет, что его жизнь может оборваться в любую минуту».

Тем более что свои записи Григорий Зуймач начал вести как раз в разгар самого смертного времени: первая запись датируется 31 декабря 1941 года. И еще одна характерная деталь: судя по стилю изложения, 37-летний сотрудник студии «Ленфотохудожник» вел дневник исключительно для себя самого, не допуская даже малейшей возможности, что эти строки кто-нибудь когда-нибудь прочтет.

«…Альфред пошел на рынок. Но там все меняют – ничего на деньги. Себя предложить не решился – кому я такой худой нужен… Часто выражался: мой желудок гвозди переваривает. О, если бы это было так. Гвозди-то у меня есть, даже разных размеров…»

Но главное, что подобные и грустные в тех условиях шутки – это способ не только психологической «разгрузки», предназначенной, как говорится, исключительно для личных нужд. Нет. Григорий Зуймач таким образом пытается спасти себя для того, чтобы оказывать помощь другим. Например, соседям по коммунальной квартире, которые нашли приют в комнате, где он живет вместе с мамой. Или соседям по дому, которые из-за истощения уже не могут подняться с постели.

«…У меня как у врача спрашивают, не умрут ли они. Я отвечаю уверенно, что нет. Подбадриваю, просят заходить умоляющим голосом. Обещаю. Хочется их вытянуть до конца, не только их. Себя и остальных…»

И это при том, что физическое состояние автора дневника лишь очень немногим лучше, чем у его «пациентов». Но в своих действиях он не видит ничего героического или заслуживающего особого внимания: Григорий Зуймач искренне считает, что в тяжелых условиях люди не могут не помогать друг другу. И в его записях находятся свидетельства этому, касающиеся уже его знакомых и коллег.

«В последнее время встречается немало утверждений, что в блокадном городе царили беспросветные ужас и духовная тьма, когда каждый думал только о себе, – отмечает Юлия Буянова. – Но дневник Григория Зуймача показывает, что это было далеко не так».

Ведь мы же с тобой ленинградцы

К слову, о коллегах автора дневника. Записи заодно косвенно проливают свет и на обстоятельства, связанные с работой в блокированном городе одного из известных ленинградских фотокорреспондентов – Альфреда Сэккэ. Несмотря на то что тот входил в крайне узкий круг специалистов этого профиля, имевших специальное разрешение для фотосъемки на улицах, снимков блокадного времени, сделанных им, пока нигде обнаружить не удалось. Хотя сотрудники музея не теряют надежды, что «пропажа» рано или поздно найдется, и это открытие позволит взглянуть на блокадную пору с еще одной,  ранее неизвестной, точки зрения.

Впрочем, и в дневнике Григория Зуймача тоже достаточно крайне интересных подробностей повседневной жизни осажденного Ленинграда. Например, как выглядел Невский проспект. Ведь автор жил на углу с улицей Маяковского, а студия «Ленфотохудожник», где он работал, располагалась примерно напротив Гостиного Двора. И поэтому у нас есть редкая возможность увидеть панораму центральной магистрали города, задыхавшегося в тисках голода и холода. Есть в дневнике и малоизвестные детали блокадного рациона.

«…Мама получила банку, как они были названы, мясных консерв (так в тексте – прим. Ред. ). Смаковал уже аппетитный бульон. Но мама скептически заметила – бабы толкуют, что в консервах бывают куриные косточки и рис. Я авторитетно заявил, что нечего бабий вздор слушать. Но мне от своих слов пришлось отказаться. При дальнейшем исследовании оказалась куриная косточка, щепка, а в основном рисовая каша….»

Последняя запись в дневнике была сделана 24 сентября 1942 года – той же осенью Григорий Зуймач тяжело заболел и был эвакуирован. Он остался жив, но в Ленинград больше не вернулся. А вот дневник – две обычных школьных тетрадки – не покинул пределы города и сохранился в семье. И в 2015 году дочь автора передала этот бесценный документ в музей.

«Записи после прочтения оставляют самые теплые чувства. И мы уверены, что читатели заодно проникнутся теплыми чувствами и к этому человеку, – делится Юлия Буянова. – Этот дневник – лучший образец ленинградской взаимопомощи, который не может не подкупать своей искренностью и откровенностью».

Текст дневника при этом оцифрован, и планируется в дальнейшем выложить его в открытом доступе на интернет-ресурсе музея. Зато в книге есть также два больших материала, где содержится малоизвестная информация об эвакуации и имеющихся в музейном фонде снимках блокадной поры.