– Мы сегодня говорим с вами как с Генриеттой Гербертовной или как с Екатериной?

– Скорее как с Екатериной, Генриетту уже инте рвьюировали для хосписа.

– Екатерина, а что вас направило в творческое русло?

– Наверное, образ жизни в детстве. Я вот гуманитарий, и мне было крайне сложно корпеть над точными науками, которые давались с трудом. К тому же я была и остаюсь крайне неусидчивой особой. Ввиду этого мне было очень сложно сосредоточиться на скрипке, куда меня отдала мама. А паясничать – это за милую душу!

– Что вам дало обучение в школе-студии «Лицедей-Лицей»?

– Со всей ответственностью заявляю, что поступление в студию – это СУДЬБА. А дало мне это прежде всего знакомство с настоящей собой и своим внутренним ребенком.

– Что вас саму смешит как человека, который занимается юмором профессионально? Тэффи, Аверченко?

– Да, это классика, на которой нас воспитывали во время обучения. Я бы еще сюда добавила пьесы Вуди Аллена, который привлекателен своим здоровым юмором и цинизмом, ироничным отношением к теме смерти. Он меня многому научил. Кстати, мы больше читали не что-то вызывающее смех, а что-то про нутро, про драматизм и надлом внутреннего состояния.

– Что именно вам интересно в том, как смерть рисует Аллен?

– Это реалистичное изображение. На похоронах так всегда бывает: сначала горечь утраты, плачем, провожаем, а потом какой-то неловкий момент за столом – и начинается хохот, воспоминания об ушедшем. Комичное и трагичное всегда лежат рядом, в одной плоскости.

– Расскажите о том, как вы впервые решили принять участие в благотворительном мероприятии в хосписе?

– Первые выступления состоялись около 22 лет назад. Это все было в рамках нашего театрального курса. Существовала такая практика, как выступление перед детьми из хосписов.

– Как получилось, что вас туда затянуло? Почему вы продолжили этим заниматься?

– Знаете, кто-то из ребят чувствовал себя во время таких встреч не очень комфортно. Кто-то легче переносил такого рода «вторжения». Из-за последних я и заинтересовалась выступлениями в хосписах. И вот уже 5 лет делаю это со своей подачи.

– Как проходят ваши выступления?

– Я веду себя с ребятами, которые там находятся, довольно неаккуратно. Не делаю никаких реверансов. Я начинаю взаимодействовать с ними так, будто они здоровы, без особой манеры общения, без придыхания. Мне кажется, им именно этого не хватает – бодрячка, небольшого «электрошокера».

– Приведете пример?

– Если на моем выступлении присутствуют дети на каталках, то я могу им сказать: «Ну опять расселись тут» – и складываю на них свои вещи.

Я заметила, что эти дети куда сообразительнее обычных ребят, поскольку они много времени проводят в палатах – им надо чем-то себя занимать. Поэтому они с удивительным интересом откликаются на мои викторины, участвуют в них.

– Вы говорили, что не отождествляете себя с образом Генриетты. А какая она?

– Добрая, жизнерадостная, довольно оптимистичная. Она может быть резкой и торопыгой, которая не всегда сразу ловит суть. Но она иногда в тяжелые дни спасает и меня. Бывает, приезжаешь с каким-то шлейфом плохого настроения, и, когда гримируешься, все разом меняется.

– Смех помогает не только детям, но и вам самой?

– И детям, и мне, и их родителям. Я вижу, как последним это важно. Не все шутки понимают ребята, но родители считывают мои остроты.

Принцип клоунады – это не то, что ты делаешь, а как. У детей же эта призма встроена априори. Тем, кто занимается клоунадой, нельзя об этом забывать. Поэтому клоун – друг.

Моя одноклассница как-то привела меня в пример своей дочке: мол, в классе была девочка, у которой не всегда все получалось, но она шла своим путем и нашла дело жизни.