Какие задачи и проблемы стоят перед современными архитекторами, зачем сегодня сохранять советскую архитектуру, чем богат и интересен Русский Север – об этом в интервью «Петербургскому дневнику» рассказал историк архитектуры, искусствовед и педагог Михаил Мильчик, которому сегодня исполняется 89 лет.

– Михаил Исаевич, как планируете отметить свой день рождения?

– К своему дню рождения, надо сказать, я отношусь с печалью. Думаю, понятно почему. Но куда от него денешься? Как правило, юбилеи я отмечаю в широком кругу близких друзей, которых, увы, становится все меньше, и коллег.

– У вас довольно непростой профессиональный путь. Расскажите, пожалуйста, как появился интерес к архитектуре.

– В 1952 году я окончил 69-ю школу имени А.С. Пушкина на Каменноостровском (тогда Кировском) проспекте. Когда-то в этом здании располагался Александровский лицей, переведенный из Царского Села. Еще жив Сталин. Я подал документы на филологический факультет Ленинградского университета, тогда носившего имя Жданова. Во время одного из вступительных испытаний мне задали такой вопрос, из-за которого я буквально впал в ступор: «Как называются в Сибири березовые рощи?» Конечно, я тогда не знал, что это колки! В итоге я получил только «4», а это означало, что я не прохожу по набранным баллам. Это потом мне стало понятно, что с моей фамилией поступить в крупный университет в 52 году, когда начиналось печально знаменитое «дело врачей» – в самый разгар антисемитизма, было делом заведомо провальным.

Тем не менее у меня получилось пойти учиться на заочное отделение в Педагогический институт только, что лишившийся имени М.Н. Покровского, который находился на Малой Посадской улице. Первый год я изучал немецкий язык, затем перешел на историческое отделение, что было мне ближе. Так прошел год, а в 1953 году, после смерти «вождя и учителя», у меня появляется возможность перевестись на очное отделение, где еще три года я продолжал изучать историю.

После окончания института по распределению я был направлен на работу в деревенскую школу Новгородской области, в которой некоторое время преподавал историю во всех классах – от 5-го до 10-го – и к тому же проводил для ребят еще два факультатива: по музыке и литературе.

К слову сказать, с одной из своих учениц той школы, Людмилой Подобед, я общаюсь до сих пор. Она окончила исторический факультет Новгородского педагогического института, возглавив в дальнейшем краеведческий музей в городе Боровичи. Не так давно мне передали книгу по истории этого города, которую она и написала, изучая чуть ли не всю свою жизнь историю этого города.

Затем я вернулся в Ленинград, где преподавал историю в двух школах. К слову, до сих пор с одним из классов раз в два-три года мы собираемся вместе. Конечно, мои ученики теперь уже сами стали дедушками и бабушками, но наши давние походы по старинным городам вспоминают до сих пор.

В итоге из этих школ я ушел, поступив в аспирантуру на искусствоведческий факультет в Академию художеств (ныне Санкт-Петербургская Академия художеств имени Ильи Репина. – Ред.). В ней я проучился еще три года, изучая изображения монастырей на древнерусских иконах. Начал работать в областных реставрационных мастерских, а затем в петербургском НИИ «Спецпроектреставрация» вплоть до его закрытия. Так у меня появилась новая сфера интересов – архитектура и проблемы, связанные с реставрацией памятников архитектуры.

– Михаил Исаевич, как сегодня сохранять культурное наследие, и нужно ли?

– В первую очередь, я твердо убежден, что преподавать в университетах на кафедрах, связанных с реставрацией и архитектурой, должны педагоги-практики. Помимо теоретических знаний, которые, безусловно, нужны, чрезвычайно важна практика. Студенты должны параллельно с учебой в аудиториях изучать памятники, участвовать в разработке проектов их реставрации под руководством опытных реставраторов, археологов, инженеров. Это синкретическая сфера человеческой деятельности, в которой особенно легко ошибиться...

Одна из существующих проблем не только в Петербурге, но и во всей России, – это вопрос преемственности в реставрации. Безусловно, реставрация – это очень сложная отрасль человеческого знания, в которой взаимодействует сразу несколько отдельных направлений: органически соединены строительство, архитектурное проектирование, история архитектуры, технология, археология, архивоведение и многое другое.

Сегодня уже нет того поколения реставраторов, которые восстанавливали город и пригороды после Великой Отечественной войны. Конечно, методика тех работ вызывала вопросы... Я напомню, что 1944 году, когда шла еще война, в Ленинграде был основан проектный институт «Ленпроектреставрация», который вел всю работу с памятниками, имея производственный, научный и проектный отделы. Благодаря тем специалистам – А.Э. Гессену, А.А. Кедринскому, И.Н. Бенуа, В.М. Савкову и многим другим у нас есть возможность сегодня гулять по возрожденным дворцам в Павловске, Пушкине, Гатчине, понимая при этом, что они в значительной мере лишь копии безвозвратно утраченного, но тщательно воссозданные.

Сегодня в городе работает много различных реставрационных фирм, я ничего не имею против них, но, к сожалению, во многих из них уже утрачена модель тех «трех отделов» и, к огромному сожалению, не действует механизм передачи знаний «от старшего к младшему».

– Вы как эксперт часто посещаете различные объекты. Один из них – деревянный особняк Бремме на Васильевском острове. Расскажите, на каком сейчас этапе работа по реставрации особняка?

– Да, действительно, я несколько раз посещал особняк Бремме на Васильевском острове. В нашем городе деревянных строений сохранилось очень немного, и потому чуть ли не каждый из них, образно говоря, на вес золота. В результате длительных переговоров вместе с владельцем здания и специалистами Комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры (КГИОП) мы пришли к компромиссному варианту.

Этот памятник включает в себя как изначальный особняк, так и еще несколько более поздних пристроек. Последние дошли до нас в очень плохом состоянии. Поэтому в этом случае придется использовать метод переборки, то есть буквально пересобрать бревна, максимально сохранив те, которые еще находятся в работоспособном состоянии. Что касается первоначального объема, то его деревянный конструктив вычинен, и мы надеемся, что в отношении него можно не прибегать к переборке. Иными словами, подлинность и в отношении основного сруба, и в отношении обшивки будет сохранена.

Не так давно вместе с коллегами из КГИОП мы осмотрели здание бывшей лечебницы А.Э. Бари на 5-й линии Васильевского острова – это еще один деревянный памятник, находящийся в аварийном состоянии. Скорее всего, здесь без переборки не обойтись.

Эти два примера вновь сталкивают нас всех с таким непростым вопросом, как сохранение подлинности здания. К сожалению, сегодня многие владельцы исторических построек не понимают, что значит сохранить подлинность. Недостаточно просто сохранить объемно-пространственное решение, используя новые строительные материалы. Я часто слышу вопросы: «Почему нужно сохранять пусть и несколько поврежденные бревна? Почему нельзя их заменить на аналогичные, но новые?» Действительно, в отдельных конкретных случаях бревна в здании приходится заменять, особенно если они полностью сгнили и больше не выполняют своей основной функции. Но далеко не во всех случаях.

Подлинность в реставрации нас связывает с прошлым. Она дает нам знания о вкусах и пристрастиях в разные эпохи, о строительных приемах, даже о прежних инструментах и, благодаря дендрохронологии, позволяет уточнить время строительства вплоть до года...

Второй момент – это вопрос сохранения признаков долгой жизни здания. Мы знаем, что пожилой человек не может всю свою жизнь выглядеть на 18 лет. Так и здание, которое прожило долгую жизнь, не должно выглядеть так, будто бы его построили только вчера.

Один из ярких примеров, когда принцип сохранения признаков долгой жизни объекта учтен, – это прошедшая реставрация в мемориальной части квартиры, в которой жил мой друг, поэт и писатель Иосиф Бродский. Сегодня, как известно, в доме Мурузи работает музей «Полторы комнаты» Иосифа Бродского.

В мемориальной части каждый гость видит старый, но укрепленный паркет. Сохранены даже следы протечек на потолке. Таким образом, можно увидеть признаки сравнительно долгой жизни коммунальной квартиры, в которой жила семья Бродских и которая теперь навек запечатлена в знаменитом эссе поэта «Полторы комнаты».

– Мы поговорили про деревянную архитектуру. Последнее время город немало внимания уделяет вопросам сохранения советской архитектуры 50-80-х годов. Какие, на ваш взгляд, объекты в городе необходимо сохранить в первую очередь?

– С советской архитектурой, как и с деревянной, все довольно непросто. Оценить историко-архитектурные и художественные достоинства объекта, как правило, можно только спустя многие десятилетия. Вам могут нравиться какие-то современные здания, но станут ли они памятниками – важной частью культурного наследия, сейчас сказать невозможно.

Поэтому советская архитектура, особенно периода постконструктивизма, то есть советская неоклассика, находится на грани по времени. Другими словами, трудно сказать однозначно: достаточно ли уже прошло времени, чтобы можно было оценить ее художественные и архитектурные достоинства? Если нет, то когда будет можно? Это очень субъективный вопрос.

У зданий 1940-1950-х годов действительно повторяются многие архитектурные приемы. На этом фоне часто возникают вопросы среди коллег: «Мы охраняем объект А, зачем нам брать под охрану соседний дом, если он выполнен с использованием тех же архитектурных приемов, что у соседа?»

И что же делать? Этот вопрос вместе с моими коллегами мы обсуждали на одном из последний заседаний Совета по сохранению культурного наследия при правительстве Петербурга.

Решили, что прежде всего нужно провести полную ревизию объектов советской архитектуры, чтобы понять, что мы имеем. Собрать информацию о дате постройки здания, архитекторе, провести фотофиксацию современного состояния здания, найти чертежи, старые фотографии. И самое важное – изучить месторасположение этих объектов.

Советская архитектура – это целый пласт, большой этап в развитии отечественной архитектуры. Многие здания, в частности выполненные в стиле классицизма, расположены на периферии исторического центра. Классицизм, как известно, «правит бал» в Петербурге. Таким образом, признаки петербургской архитектуры – объекты, построенные в 40-60-е годы – находят свое место в зданиях советского периода. Они напоминают жителям новых районов, что они живут в Петербурге с его богатым архитектурным прошлым.

Один из примеров: ВНИИ целлюлозно-бумажной промышленности на 2-м Муринском проспекте, 49. В этом микрорайоне вокруг здания почти все дома – новые, за исключением того самого ВНИИ. Можно ли назвать его шедевром архитектуры? Нет! Но постройка настолько характерна для своей эпохи – сталинского неоклассицизма, настолько передает дух того времени, настолько важна с градостроительной точки зрения, что если ее снести, то это приведет к утрате акцента и обеднению значительной территории города.

– Михаил Исаевич, в нашем разговоре вы упомянули Музей Бродского. Какую работу сегодня ведет Фонд Музея Иосифа Бродского? Работаете ли вы вместе с Максимом Левченко или у фонда свои задачи?

– Сейчас у нас идет очень непростая работа. Не так давно ушла из жизни литературовед, исследователь творчества Иосифа Бродского Валентина Полухина, прожившая значительную часть своей жизни в Англии. Она еще при жизни завещала передать Фонду Музея Бродского свои архив и библиотеку. В ближайшее время мы как раз должны получить очередной транш с рукописями, книгами и автографами. Наша задача – систематизировать и описать архив, а затем решить его дальнейшую судьбу. Библиотека очень большая, много английской литературы, не всегда имеющей отношение к Бродскому.

В прошлом году в стенах музея прошла конференция, посвященная творчеству поэта: «Вокруг Бродского: неподцензурная литература Ленинграда 1950-1970-х годов». Сейчас мы готовим выход издания по материалам конференции. Кроме того, мы уже подготовили и издали набор открыток «Иосиф Бродский в Норинской», где в 1964-1965 годах поэт находился в ссылке.

Не так давно Максим Левченко (инвестор, который вложил средства в создание музея. – Ред.) купил квартиру №34 – пространство над «полутора комнатами» семьи Бродских в доме Мурузи. С 1889 по 1892 год ее снимали Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. Сейчас в ней уже завершает работу выставка «От руки», посвященная значению рукописных текстов для русской культуры. В экспозиции представлены рукописные списки советского времени – переписанные на обрывках листов, в школьных тетрадях тексты неподцензурных поэтов: Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака и, конечно, Иосифа Бродского.

Показываем мы и подлинную черновую тетрадь самого нашего героя – редкий пример его рукописного черновика. Каждый посетитель может создать свой экспонат для выставки, переписав понравившейся текст Иосифа Бродского от руки и закрепив его на стенах квартиры. Так он как бы приобщается к уже ушедшему времени...

– Михаил Исаевич, в следующем году вам исполнится 90 лет. Чтобы вы пожелали себе?

– В первую очередь здоровья, благодаря которому у меня были бы силы подвести некоторые итоги своей многолетней работы. Всего их три. Один из итогов уже, слава богу, подведен: работа, которой я занимался всю жизнь, собрана в книге «Древнерусская иконография монастырей, храмов и городов XVI-XVIII веков». Это издание – сборник статей, написанных начиная с 1973 года.

Второй итог – книга, работа над которой еще не завершена. Это история деревянной архитектуры Русского Севера. Собрано огромное количество материалов и документов. По следам этой работы вместе с моим ныне уже покойным другом Юрием Ушаковым мы в 1980 году выпустили книгу «Деревянная архитектура Русского Севера».

За много десятилетий собрался большой материал по исчезнувшей архитектуре Русского Севера: документы, фотографии, обмеры... Это будет попытка рассказать об архитектуре, которая до наших дней не дошла, а в ряде случаев представить те церкви, монастыри, хоромы и крепости в графических реконструкциях.

И наконец в-третьих: я много лет ездил в экспедиции по России в 70-90-х годах и изучал росписи крестьянских домов – живописный декор на фасадах и в интерьерах. В результате зафиксировано на цветной пленке примерно полсотни крестьянских домов с уникальной живописью. Это в основном Каргопольский, Онежский, Плесецкий, Шенкурский и Важский районы Архангельской области. Сегодня из тех домов сохранились только 10-12 строений. Лишь один из них перевезен в Вельск и стал музеем. Я хотел бы издать книгу по итогам этих экспедиций.

Вместе с тем уже завершается работа над историко-архитектурными очерками по городам России. Написаны и вышли в свет несколько книг, среди которых очерки по градостроительной истории Старой Ладоги, Тихвину, крепости Копорье, истории и культуре Заонежья, архитектурно-реставрационный каталог памятников Великого Новгорода и многие другие. В рамках этого же цикла я недавно закончил работу над книгой о крепости Корела – Кексгольм в городе Приозерске.

Как поется в известной песенке, «умирать нам рановато, у нас есть еще дома дела». Очень надеюсь, что удастся успеть их завершить...