– Юрий, как вы впервые попали в зону боевых действий?

– Это было в 2014 году. Как только первые беженцы появились в Ростове, мы с друзьями начали им помогать. Я наклеил себе на машину плакат «Помощь беженцам». Сначала мы забирали людей с границы, потом постепенно начали ездить и через границу. К осени уже работали на передовой. Два раза в неделю ездили в Донбасс. Организовали первые центры по сбору помощи для беженцев. При этом мы с друзьями не оставляли основную работу, все делали по ночам или по выходным. Это сбивало с ритма, усталость была огромная. Тяжело вспоминается тот период.

– Так и началась ваша волонтерская деятельность?

– Нет, она началась раньше – в 2008 году, во время войны в Южной Осетии. Я тогда работал в пожарной службе. Мы узнали, что беженцев отвозят на побережье Азовского моря, там были организованы ПВР – пункты временного размещения. Мы с друзьями стали ездить туда, помогать. Потом я уволился из пожарной службы, и мы отправились восстанавливать Цхинвал. Тогда еще не было такого массового волонтерского движения. Люди не понимали, как нужны там, где случилась беда.

Все изменилось, мне кажется, в 2012 году, когда произошла трагедия в Крымске (наводнение. – Ред.). Город просто смыло, и вот туда уже со всей страны люди поехали широким фронтом. И мы с кумовьями тоже собрались – на своих машинах, взяли воду, посуду, лопаты...

– Поворотным моментом в вашей жизни стал 2014 год?

– Он стал поворотным для людей Донбасса. А я просто начал намного больше помогать, больше времени на это уходило. Пожалуй, рубежным моментом стала именно спецоперация. Я бросил работу, фактически живу в Донбассе, не вижу семью, детей.

– А за время восьмилетней донбасской трагедии что было самым сложным?

– Смотреть, как там живут люди. Видеть их незавидное положение. Еще меня поразило, как там много разбитых храмов. Помню, мы в Красный Партизан приехали, а от местного храма остался один металлический остов, словно скелет. Красивый и одновременно страшный. В селе Никишино украинцы подъехали и четко, прямо с танка, расстреляли храм. Мы с друзьями его потом восстановили. Это дало мне понимание, что идет не просто междоусобица или война за территории, а нападение на наши ценности, уничтожение нашей цивилизации.

– Сейчас вы помогаете и мирным, и военным?

– Да, всем. Я руководитель Штаба Захара Прилепина в Луганске и волонтер его фонда. Но с нами вместе работают многие добровольческие организации, мы друг друга выручаем.

Сейчас у нас около полутора тысяч самых разных задач, в том числе частных: в определенную семью привезти лекарства, стариков вывезти за паспортом, починить крышу в больнице Лисичанска. Она простреливаемая – туда ни один подрядчик не зайдет... Это помимо того, что приезжаешь в село, раздаешь 600 пакетов с гуманитаркой, выясняешь, кому адресная помощь нужна.

Государство людям помогает, но есть те, у кого утрачены документы, нет прописки. Они, например, бежали из Красного Лимана, спасаясь от нацистов. Пока оформиться не могут и уповают только на гуманитарную помощь. С такими людьми мы целенаправленно работаем.

А сначала мы просто залетали в освобожденные города, везли минимум еды, максимум воды. В Мариуполе были в марте – в нескольких кварталах от «Азовстали», по нам снайперы прицельно стреляли. С моим товарищем Александром Крештопом, его позывной «Араб», ездили туда, куда еще регулярная армия не заходила. Нам помогали разведчики. Штурмовики, спецназ, а между ними мы – воду по подвалам разносим. Когда видишь в подвале коричневый ржавый «шмурдяк», которым мама поит двухлетнего ребенка... Сердцу плохо становится.

– А страх попасть в плен?

– Мне выдали табельное оружие. Своих ребят я стараюсь не пускать туда, где можно попасть в плен. Конечно, никто не застрахован, все может случиться. Элементарно заблудиться можно. И от смерти никто не застрахован.

Вот недавно, к сожалению, погиб очень хороший человек – Сергей Тветинский. Мы много лет были с ним знакомы, он возглавлял движение «За правду» Калининградской области, с началом специальной военной операции поехал в Донбасс, потом работал в Херсонской области. С нашим волонтером Дашей Ланько они везли груз военным. Уже у самого Днепра Сергей подорвался на мине. Даша чудом не пострадала. Она и до этого была почти на передовой.

Однажды наших военных на танке подорвали, они пешим порядком покидали машину – под обстрелом. Даша оказалась рядом, оказывала им первую медицинскую помощь. У нас девчонки вообще героические.

Совсем недавно наши волонтеры попали под обстрел. Ехали в один поселок, чтобы уговорить семьи с детьми эвакуироваться.

– Почему люди не уезжают? Где у них инстинкт самосохранения?

– Это главный вопрос, который я задаю себе уже год. Многие не хотят бросать хозяйство или работу, кто-то боится мародеров, а кто-то, возможно, ждет украинскую власть. Я даже не пытаюсь это понять, просто уговариваю не рисковать жизнями детей. Рассказываю о трагических примерах.

Недавно нам написала девочка: «Мне страшно, а мама уезжать не хочет, помогите». Мы тут же примчались, были настойчивыми, объясняли, пугали... А мама только про своих коз твердила, что бросать их не хочет. В итоге уговорили, перевезли их в Старобельск. Через полтора месяца приезжаем в Сватово, а мне говорят: «У нас тут два ребенка-сироты, определяем их». Я спрашиваю, кто такие, откуда, потому что в том районе более или менее ситуацию знаю. Оказывается, эта женщина вернулась домой! Пошла своих коз доить, попала под украинский обстрел. Погибла. Дети, слава богу, живы. Кому ее козы теперь нужны?

Под Новый год чудом спасли мальчика. Оказались в нужное время в нужном месте. Мы проводили акцию, исполняли новогодние желания детей на передовой. Начался обстрел. Парень 15 лет – тяжелейшее ранение, весь позвоночник в осколках, от кровопотери потерял сознание. Еле успели довезти до Сватово, а оттуда его отправили в госпиталь имени Бурденко.

– Как детей оттуда забирать, если родители против?

– Да, вот с этим беда! Я не знаю, как их оттуда вытягивать! Государство не имеет права вывозить детей из зоны боевых действий без согласия родителей. Я иногда думаю, что нужно выработать какой-то правовой механизм, увозить без согласия... Детям не место в горячих точках. С другой стороны, пообщался недавно с беженцами из Артемовска. Они с таким ужасом рассказывали, как украинцы забирали детей силой!.. А эти люди ждали нас, пересиживали бои в подвалах, только чтобы попасть на нашу территорию. Хотя у них была возможность эвакуироваться на ту сторону.

– Что бы вы сказали тем, кто продолжает твердить, что на Украине «нацизма нет»?

– Знаете, до 24 февраля еще можно было думать, что на Украине есть несколько нацистских батальонов и садисты из «Торнадо», которым просто нравилось пытать и убивать местных жителей. Но после общения с беженцами, после рассказов людей из Мариуполя, Красного Лимана, Изюма о зверствах украинских военных... С этим нужно заканчивать силовым путем, и как можно быстрее. Потому что это вопрос нашей безопасности.