О том, почему в XXI столетии нельзя обойтись без древних рукописных книг и что не так с надписями в современном петербургском метро, нашему изданию рассказал преподаватель курса шрифта и каллиграфии в Высшей школе печати и медиатехнологий при Университете промышленных технологий и дизайна, поэт, фотограф и дизайнер-график Дмитрий Петровский.

– Дмитрий Ильич, сегодня каллиграфия становится все более модным занятием. И это в наш-то компьютерный век. С чем же связано желание людей сменить компьютерную мышку на железное перо?

– А вот как раз глобальная и поголовная компьютеризация и вызвала настоящий бум каллиграфии. Все мы интуитивно ощущаем, что нейросети нас съедят. Каллиграфия же дает возможность нам быть людьми, а не приставками к электронным машинам.

Психологи давно уже отметили, что при занятиях каллиграфией у человека полноценно и одновременно работают два полушария головного мозга. Никакими компьютерными симуляторами и обучающими программами этого не добиться. И это просто незаменимая вещь для развития любого человека.
Кстати, президент Национального союза каллиграфов Петр Чобитько в свое время работал в школе для детей с задержками в развитии. И он утверждает, что несколько его воспитанников благодаря занятиям каллиграфией смогли поступить в наш университет.

Кроме того, каллиграфия – это еще и способ сохранения традиций. К примеру, в Японии в каждом городке есть своя галерея каллиграфии, которая спонсируется государством для поддержания национального духа.

– А в России есть своя традиция каллиграфии?

– Конечно. Более того, это может служить еще и мощным толчком к желанию изучать нашу историю. Ведь для того, чтобы освоить каллиграфию, необходимо погрузиться в мир наших рукописных книг. Ведь необходимо изучить древние русские шрифты. Это старший устав (XI-XIII века), новый устав (первая половина XII – начало XV века), полуустав (начало XV века, причем на основе именно этого шрифта Иван Федоров сделал первые наборные шрифты для печати), вязь (XV век) и скоропись (бурный расцвет начался в XVII веке).

Тяга к этим шрифтам заложена у нас у всех на генном уровне. Они нам близки. Это наше. Это отражение мировоззрения и религиозности, которые, хотим мы этого или нет, находятся у каждого из нас в подсознании. Мы, конечно, еще тот народ-богоносец, но, по крайней мере, хотим им быть. А хотеть – это уже наполовину что-то сделать.

– Современные школьные прописи, над которыми мы все корпели, тоже имеют отношение к этим древним шрифтам?

– Нет. Это уже отголосок пушкинских времен, когда в России стал популярен английский курсив (который так и называется – англе), адаптированный для кириллицы. Ведь после Петра I, благодаря заимствованиям из Европы, значительные изменения произошли и в нашем письме.

Поэтому я свой курс каллиграфии выстраиваю следующим образом: первый семестр посвящен исключительно изучению древних русских шрифтов, а второй – европейских. Иначе каллиграфию не освоить. При этом мои студенты даже западные шрифты подвергают, так скажем, кириллизации. Ведь самые популярные сегодня у нас, повсеместно используемые латинские шрифты – тот же Times New Roman – тоже в свое время прошли соответствующую адаптацию. Я уже не говорю про официально зарегистрированные стилизованные отечественные шрифты. Об этом говорят даже их названия: Fita Poluustav, Fita Viaz, Psaltyr (Псалтырь) или PT Izhitsa (Ижица).

– Есть ли люди, неспособные освоить каллиграфию?

– Полагаю, что нет. Главное, чтобы было желание и терпение. Ну и, конечно, требуется труд, труд, труд и еще раз труд. Скажем, для освоения только одного шрифта, необходимо каждую буковку прописать не менее 100 раз. Поэтому для постановки руки я бы всем будущим каллиграфам советовал на начальном этапе делать все прописи только на миллиметровке. Я, кстати, сейчас работаю над своей уже пятой книгой из серии «Зримый глагол», где рассказываю и о тонкостях каллиграфии и истории рукописных книг.

– А есть сегодня такая профессия – каллиграф?

– Если хотите – это своего рода дизайнер. Мои студенты по окончании обучения могут работать в дизайнерских бюро, создавая новые шрифты или логотипы. Последние, кстати, тоже можно с полным правом считать «продуктом» каллиграфии.

– Но тут не могу не вернуться к разговору о нейросетях. В условиях, когда девиз «Время – деньги» стал доминантой, именно с помощью нейросетей можно легче и быстрее создавать те же шрифты. Разве не так?

– Так. Но только с помощью пера и руки можно понять, насколько гармоничным получается конечный результат. Ведь шрифт – это единый и чуткий организм, живущий по четким законам, которым столько же лет, сколько и перу. Простой пример. На станциях метрополитена «Адмиралтейская» и «Звенигородская» в их названиях неправильно написана буква Д: черта с «ножками» должна по всем правилам находиться ниже базовой линии остальных букв. А здесь она «подпрыгнула». Так делают в граффити «самопальщики». Поэтому и надписи с названиями станций смотрятся несколько странно, дисгармонируя с интерьерами. И это на уровне подсознания очень точно фиксируется.

Впрочем, ошибки бывали и прежде. Скажем, в надписях на станциях метро советского времени перевернута вверх ногами буква Н: центральная перекладинка по всем законам должны быть чуть выше середины высоты буквы, а здесь она, наоборот, ниже. Но не думаю, что это промах архитекторов – скорее всего, такое «новшество» появилось на этапе строительства.

– Иными словами, каллиграфия – это даже больше чем традиция или модное хобби?

– Каллиграфия и шрифт – это зримые глаголы. Это воплощение того, что мы говорим и как. Если наша речь корявая, то у нас и шрифты такие же. И мировоззрение соответствующее.

Поэтому тот же шрифт – еще и способ воспитания культуры у людей. Он приучает к точности, четкости и образности. И именно люди, освоившие каллиграфию, – в первую очередь это касается как раз дизайнеров – должны прививать чувство стиля окружающим.