– Анастасия Олеговна, считается, что громкая фамилия ко многому и обязывает. Входит ли в список обязанностей сохранение, как теперь вновь стало принято говорить, родового гнезда?

– Да, конечно. Этот доходный дом на 3-й линии Васильевского острова построил мой прапрадед Леонтий Николаевич Бенуа в 1897 году. И здесь же он спроектировал на четвертом этаже для себя и своей семьи квартиру. Она была значительно больше, чем сейчас, и соединялась с дворовым флигелем, где находилась знаменитая на весь Петербург мастерская Леонтия Николаевича.

В советское время начались перепланировки, сокращения. Отрезали и мастерскую. Там сегодня приватизированная квартира. Но и теперь я ее вижу через окно. Вон она, совсем рядом.

– Испытываете грусть?

– Я считаю, что человек должен быть доволен тем, что у него есть. В этом и заключается счастье. К вызовам времени я отношусь так же, как и мой прапрадед. В нем не было ни единой капли русской крови, но он считал себя русским человеком и патриотом России. И таковым остался. После революции об эмиграции даже не думал, несмотря на то что в 1921 году провел в заключении полгода. А ведь он был уже очень немолод. Через семь лет здесь же, в этой квартире, он скончался, завещав своим наследникам служить Отечеству. Это завещание проявилось в том числе и в том, что мы по-прежнему здесь все живем.

– С именем вашего прапрадедушки связана и одна из жемчужин коллекции Эрмитажа?

– Леонтий Николаевич женился на Марии Александровне Сапожниковой. Это был счастливейший брак, хоть они и принадлежали к разным мирам: он – архитектор, она – дочь богатейшего астраханского купца, мецената и коллекционера, владельца домашней картинной галереи, в которой, в частности, были полотна Рубенса, Гвидо Рени, Тропинина. На свадьбу Александр Александрович Сапожников подарил своей дочери лучшую картину из своей коллекции – Мадонну с цветком кисти Леонардо Да Винчи.

Это полотно находилось в нашей квартире, и отсюда же было передано в Эрмитаж в 1914 году: Леонтий Николаевич и его супруга хорошо понимали, что этот шедевр принадлежит всему человечеству и недопустимо его хранить в частной коллекции – он должен находиться России, в крупном музее. Причем эту картину у него пытались за огромные деньги выкупить иностранные коллекционеры. Один из них даже предлагал за нее сразу полмиллиона франков. Но Леонтий Николаевич уступил ее Эрмитажу за 150 000 рублей в рассрочку. И сегодня эта картина известна как Мадонна Бенуа.

– Возвращаясь к истории квартиры: она ведь превратилась в коммунальную?

– Это произошло еще при жизни Леонтия Николаевича. Когда в городе в 20-х годах начались уплотнения квартир, мой прапрадед сам пригласил к нам жить родственников. Правда, со временем здесь все равно появились коммунальные соседи. Так что я родилась в классической коммуналке.

Теперь здесь живут только родственники, причем несколько семей. Так что наша квартира сохранила свой статус – это своеобразная коммуна. Да, достаточно необычный пример для нашего времени, но так бывает. Тем более что жизнь в кругу родственников – большое искусство. Нас объединяет семейная история. Но семья Бенуа привыкла так жить. К примеру, так было в XIX столетии в фамильном доме на нынешней улице Глинки и на дачах в Петергофе.

– А сколько всего сегодня живет в Петербурге членов семьи Бенуа?

– Этого никто точно не знает. Искусствоведы даже не могут сказать, сколько нас всего в мире. Есть данные, что около 450 человек, но, думаю, на самом деле гораздо больше. У основателя нашего рода, повара-кондитера Луи-Жюля Бенуа, прибывшего в Россию в конце XVIII века, было 18 детей и 10 из них дали потомство. Так что я совсем не особенная. Нас очень много.

– Но зато велика ваша роль в существовании уникального музея, в который, по сути, превратилась ваша квартира-коммуна и куда открыт доступ всем желающим. И, кстати, если не секрет: почему именно вы являетесь его директором?

– Правильнее было бы сказать – хозяйкой. Почему именно я? Так уж сложилось. В свое время закончила Военмех, потом работала преподавателем в институте им. Бонч-Бруевича. Затем окончила психологический факультет СПбГУ. А дальше идет длинная череда декретов: у меня четверо детей и семь внуков. Я же не зря упоминала, что многодетность – визитная карточка нашей семьи.

Всю жизнь я увлекалась изучением семейной истории. Поэтому я с радостью делюсь с моими гостями всем, что знаю и помню. Нашему музею уже почти 13 лет. Сейчас я целиком и полностью посвятила себя этой работе.

– Вся обстановка здесь и предметы подлинные?

– Да. Но многие экспонаты здесь принадлежат не мне – их предоставляют наши родственники, причем экспозиция постоянно меняется. Наш музей – это поистине семейное дело. А что касается самой квартиры, то мы не проводили никакой реставрации – был только косметический ремонт. Поэтому детали интерьера сохранились, как были при Леонтии Николаевиче. За одним исключением – мы сохранили стену, которую возвели в советское время, чтобы отделить гостиную от коридора: у каждой эпохи должен быть свой памятник.

– А для вас таковым и наиболее значимым в квартире что является?

– Окно в гостиной. Оно пережило все эпохи: три революции, две войны, советское время, перестройку. Причем сохранились подлинные рамы оригинальные граненые стекла, шпингалеты и даже карниз с кольцами. Но главное – дубовый подоконник, на котором остались зарубки: здесь кололи дрова во время блокады. Это живая память.

– Что еще помнят эти стены о том страшном периоде?

– 3 февраля 1942 года в этой же комнате скончался мой прадед – Владимир Александрович Фролов, профессор Академии художеств, создатель мозаик в храме Спаса на Крови. Во время блокады он до конца оставался на работе и успел завершить две свои последние работы: мозаики для московских станций метро «Автозаводская» и «Новокузнецкая». Это его военный подвиг.

Но жизнь есть жизнь, какой бы она ни была. И во время блокады в нашей семье были не только печальные события. Младший брат моего деда Александр Владимирович Фролов 21 июня 1943 года женился на своей однокласснице – Варваре Митрофановне Мясоедовой. Платье невесты было сшито из ночной рубашки бабушки жениха (и оно сохранилось), а фата – из оренбургского платка. Для более чем скромного застолья гости и молодые сдали кровь и получили кое-какие продукты. Во время блокады, между прочим, в городе было зарегистрировано около 14 900 свадеб.

– О чем вы чаще всего рассказываете своим гостям?

– О том, что их больше всего интересует. И рассказываю им по времени столько, сколько они же сами пожелают. Причем совершенно неважно, сколько пришло гостей. Даже для одного посетителя проведу полноценную экскурсию. Ведь наш музей – это не только соединение прошлого и настоящего, но и место встреч родственных по духу людей.

– А о чем же тогда чаще всего спрашивают гости?

– О том, кто построил дачу Бенуа (смеется). Это стандартный вопрос всех петербуржцев. А возвел ее Юлий Юльевич Бенуа, двоюродный брат Леонтия Николаевича. До революции все магазины в городе высоко ценили молоко с его фермы. А он возле своего дома на Моховой улице даже построил флигель, где проводились пастеризация молока и его разлив в бутылки.

– Какова значимость музыки в семейной истории Бенуа?

– У нас в семье есть три крупных композитора: Катарино Кавос (его произведения были настоящими шлягерами в России позапрошлого столетия), Николай Черепнин и Иван Вышнеградский, один из лидеров музыкального авангарда ХХ века. Сегодня это очень редкая музыка, которую можно услышать у нас. У нас выступает большое количество профессиональных артистов-виртуозов. Они очень разные. Но все они становятся друзьями нашей семьи.

– Гостеприимство – тоже визитная карточка вашей семьи?

– Думаю, что это еще и петербургская традиция. Именно поэтому и я не устаю от гостей. Счастливым ведь может считаться еще и тот человек, кто живет на… любимой работе.

– Вы упомянули о настоящих петербуржцах. Как еще их можно отличить?

– Настоящие петербуржцы умеют ценить искусство. Кроме того, они очень бережно относятся к вещам, оставшимся от предков. Причем это могут быть и нематериальные «экспонаты» – например, воспоминания. Или же семейные торжества и традиции, скажем.

– Дни рождения?

– Это действительно прекрасные семейные праздники. Для нас, к примеру, одной из таких значимых дат является 1 июля – день рождения Николая Леонтьевича Бенуа (в честь него, кстати, эта дата объявлена Днем архитектора). Он вместе с его семьей похоронен в семейной усыпальнице в крипте храма Посещения Святой Девой Марией Елизаветы – на Минеральной улице. Я часто бываю там с моими гостями нашего музея. А еще одна наша значимая семейная дата: день свадьбы Леонтия Николаевича и Марии Александровны – 17 февраля 1880 года. Так что историческая память – это не простые слова для Северной столицы.

– Слово «скромность» из лексикона семьи Бенуа?

– Конечно. Ведь человек не может никак влиять на свое происхождение. Это не его заслуга. Поэтому быть членом семьи Бенуа – это не только честь, но и ответственность и обязанность перед обществом. И я это хорошо понимаю.

Скажем, считается, что гений должен быть со сложным характером. Но пример Леонтия Николаевича это опровергает. Между прочим, он часто повторял любимую поговорку своего отца: чтобы злиться много ума не надо.

– Благородство – это тоже петербургская черта?

– Настоящий петербуржец очень остро чувствует, когда переходят границы дозволенного. И очень четко на это внутренне реагирует.