– Владислав Александрович, на ваш взгляд, стал ли хоккей в нашей стране национальной идеей?

– Хоккей у нас развивается. Растёт количество занимающихся, строится много новых катков. Популярность хоккея очень высока. Наша сборная выиграла серебряные медали Олимпиады в Пекине. 55 наших игроков выступает в НХЛ.

– Сохранилось ли чувство, что хоккей объединяет, сплачивает нацию, как это было в советское время. Это сохранилось?

– Стало меньше побед, чем во времена СССР. Но тогда мы на чемпионатах мира не играли с сильнейшими профессионалами. С ними были товарищеские матчи. Да, боролись с чехами, шведами, но в остальных странах хоккей был развит слабо. А сейчас много сильных команд. Если играть не в полную силу, то нельзя ни одну команду обыграть просто так. Ни Францию, ни Норвегию. Везде хоккей развивают, строят ледовые стадионы. И наша сборная редко собирается в оптимальном составе. Я уже сказал, что 55 человек выступают в НХЛ. Если бы они все играли в России – Овечкин, Малкин, Капризов, то представляете, какая у нас была сборная?

– Вам не обидно, что в свое время не отпустили в НХЛ?

– Сейчас не обидно. Наоборот, рад, что здоровье сохранил. Я трёхкратный олимпийский чемпион, десятикратный чемпион мира. Ну не стал обладателем Кубка Стэнли, так популярность моя не меньше. А в Зал хоккейной славы меня включили из наших самого первого. Тогда хотелось в НХЛ. Я закончил играть в 32 года. Мне нужен был новый вызов. В СССР уже всё выиграл, стал 13-кратным чемпионом страны, а хоккей такая игра, что нужен вызов, чтобы себя настроить. Когда уже всё выиграл, трудно себя заставлять. НХЛ стала бы таким вызовом. Но не получилось.

– Вы закончили играть, потому что не было к чему стремится?

– Да, стал бы 11-кратным, 12-кратным чемпионом мира. Но это уже не то, что в первый раз. Свою репутацию зарабатываешь по крупицам, годами, а растерять всё можно в один день. Конечно, в НХЛ мне было бы трудно, каждый стремился бы мне забить. Но было бы интересно. Меня не отпустили в НХЛ, объяснили, что у меня отец большой военачальник, генерал армии, командующий Дальневосточного округа. На самом деле это был мой однофамилец, мой отец – майор. Не отпустили и всё.

– Вы в 18 лет становитесь чемпионом мира, в 19 лет – олимпийским чемпионом. Не было у вас головокружения от успехов? Звёздной болезни?

– Звёздную болезнь испытывают все, другое дело, насколько долго. Конечно, популярность была огромная. На улицах узнавали, на обложках всех журналов фотографии печатали. Письма от девчонок получал по пятьдесят штук каждый день. Не только меня, всех из сборной так хорошо знали. Тогда же было всего три телеканала, Брежнев любил хоккей, матчи показывали каждые три дня. Но я играл в ЦСКА, где были такие партнёры, что зазнаться было трудно, – Фирсов, Рагулин, многократные чемпионы мира. Тарасов был очень строгим тренером. На чемпионате мира в Швеции в 1970 году купил модный костюм, такой в клеточку, брюки клеш. Тарасову это не понравилось, он распорядился в комсомольской стенгазете карикатуру на меня нарисовать, Третьяк – пижон. Мне очень обидно было.

– Пятьдесят лет назад состоялась Суперсерия СССР – Канада. Если почитать канадские и американские газеты 1972 года, то самым слабым звеном они называли вратаря. Вы из-за этого переживали?

– А я тогда этого не читал. Это сейчас в интернете можно прочитать всё, даже если ты находишься в самом маленьком городке. В те времена можно было от нежелательной информации оградить. И я не знал, что обо мне пишут канадцы.

– Начало первого матча Суперсерии, первые шесть минут – и две шайбы в ваших воротах. Это была такая тактика – сборная специально слабо начала первый матч суперсерии, чтобы усыпить бдительность канадцев? Пропустили две шайбы, а потом заиграли в полную силу?

– Это все выдумки прессы. Такая же, как и то, что специально для скаутов из Канады я пропустил много шайб. Перед отъездом в Канаду был контрольный матч сборной и вторым составом ЦСКА, его посетили канадцы. Бобров меня поставил играть за ЦСКА, я отказывался, у меня на следующий день была свадьба. ЦСКА проиграл сборной, я пропустил восемь шайб, но не специально, а потому, что все мысли были о том, что мне предстоит на следующий день. Первый матч в Монреале мы начали так неудачно потому, что соперники были очень сильные. Еще были причины: площадка была маленькая, непривычная, очень сильный шум канадских болельщиков. Все это психологически сильно на нас подействовало в первые минуты. Потом мы взяли себя в руки и заиграли в свой хоккей.

– Решающий заключительный матч Суперсерии в Москве, 34 секунды до конца игры – и вы пропускаете шайбу, которая приносит победу в суперсерии сборной Канады. Вам не снится эта игра?

– Не снится. Мы хорошо начали тот матч, перед третьим периодом вели в счете 5:3. Что мы проиграли, это стечение обстоятельств. Надо было Валере Васильеву немножко шайбу подержать, и не было бы гола канадцев. Если сыграли бы 5:5, то итог суперсерии был бы в нашу пользу. Так судьба решила. А вообще хочу сказать, что все – и у нас, и в Канаде так много говорят о Суперсерии 1972 года. И почему-то не вспоминают Суперсерию 1974 года, а ведь в ней играли и Бобби Халл, и Горди Хоу, звезды мирового уровня. И Фрэнк Маховлич тогда против нас играл, и Пол Хендерсон из состава сборной Канады 1972 года, девять человек из той команды. Почему-то никто эту серию не вспоминает, а мы ведь уверенно выиграли. В Канаде понятно, а у нас? Стесняемся, что ли… А о Суперсерии 1972 года сами канадцы считают, что они выиграли, но говорят, что выиграли тогда все, выиграл хоккей. Потому что и мы, и канадцы показали такой хоккей, который раньше никто не видел. Сыграли две команды с совершенно разным стилем. Сошлись два разных хоккея. Поэтому эти матчи будут помнить всегда. Это была настоящая революция в хоккее.

– Сборную СССР возглавил в 1972 году Всеволод Бобров. Вы наверняка знали о нем до этого назначения, кем он был для вас?

– Боброва я знал как выдающегося футболиста и хоккеиста. Это звезда высочайшего класса. Конечно, моим кумиром был Лев Иванович Яшин, но Боброва я уважал, знал о нем много историй, что он родился в Санкт-Петербурге, что он великолепно играл за ЦСКА, за ВВС, за сборную, легенда! Такого человека невозможно было не знать, таких людей вообще очень мало. Он был капитаном сборной СССР и по футболу, и по хоккею на Олимпийских играх. А еще и в хоккей с мячом играл прекрасно. Я не понимаю, как это вообще было возможно. А каким он был тренером! Помню, как в первом матче Суперсерии он после первого периода зашел в раздевалку и сказал спокойно так: «Ну что, мужики, а с канадцами-то можно играть. Ну приедете домой без уха, без глаза – ничего, заштопаем. Вратарь у них как-то не очень себя чувствует, бросайте ему почаще. Играем в свой хоккей! Больше в пас»

– Хотелось понравиться ему, чтобы он вас похвалил?

– Нет, я делал свое дело, то, что был должен. Всеволод Михайлович был человек демократичный. Это Анатолий Владимирович Тарасов мог кого-то похвалить, кого-то поругать. А Бобров со всеми общался ровно. Я выполнял свою работу. Хоккеист не девочка, чтобы хотеть нравиться.

– 1974 год, чемпионат мира в Хельсинки, после которого Боброва отстранили от работы со сборной. Как команда тогда восприняла эту ситуацию?

– Для нас это было неожиданно. Мы же стали чемпионами мира. Правда, в начале турнира крупно проиграли сборной Чехословакии, со счетом 2:7. Но тогда нам пришлось много играть в меньшинстве, Геннадия Цыганкова удалили на пять минут.

– Есть легенда, что в тот момент в раздевалку приходили высокопоставленные функционеры и пытались сами воспитывать хоккеистов, а Бобров доступно объяснил им, что это не их задача.

– Было такое. Ошибка Боброва в том, что он вообще пустил этих людей в раздевалку. Тарасов бы точно никого не пустил, а Всеволод Михайлович был человек демократичный, мягкий, он пустил. Среди них был посол СССР в Финляндии, он начал кричать на нас. Не знаю, почему он решил, что имеет такое право. Кричал: «Я доложу Брежневу, что вы позорите страну! Позорите советский хоккей! Мы с вами разберемся!» На следующий день к нам приехал заместитель министра спорта Смирнов. Он нас успокоил, сказал, что разные бывают случаи, что все нормально. После чемпионата мира был банкет, и этот посол нас хвалил, говорил, что мы герои. От любви до ненависти всего один шаг. Но не знаю, насколько эта история повлияла на отставку Боброва. Это сейчас есть слухи, есть какая-то информация, а в Советском Союзе не было никаких слухов, никакой информации. Как они там решали на верху, почему, – никто ничего не знал. Поэтому за что уволили Боброва, мы в сборной могли только догадываться.

– В 2020 году вас включили в символическую сборную страны как лучшего вратаря, а Всеволода Боброва как лучшего нападающего. Для вас Бобров в первую очередь – игрок или тренер?

– Для меня он все-таки больше игрок. Бобров был великим и в футболе, и в хоккее, это надо иметь огромный талант, я даже представить себе такого не могу. Это был неудержимый нападающий. Как игрок он добился большего, чем тренер, одержал больше побед. Думаю, что его больше вспоминают как игрока. Конечно, как тренер он тоже добился больших успехов, мы выиграли с ним чемпионаты мира 1973 и 1974 года. Но тренеры у нас есть и другие великие – Тарасов, Чернышев. А как игрок Бобров был фантастическим, его не с кем сравнить.

– Вопрос, который я задаю всем нашим собеседникам. Все-таки Бобров, его талант – это врожденный диагноз или приобретенный?

– Врожденно-приобретенный, я бы так сказал. Конечно, это дар от природы, но это и большая работа под руководством тренеров, дисциплина, самодисциплина. Без труда нельзя на протяжении многих лет поддерживать талант. А талант был уникальный, если в хоккее еще кого-то можно поставить рядом, и в футболе тоже, то человека, который был бы лидером и в футболе, и в хоккее, кроме Боброва, нет.

– Значит, нет никого близкого к Боброву по масштабу таланта?

– Это был феноменальный спортсмен. Я не вижу тех, кого можно с ним сравнить, кто мог бы блистать в сборной и по футболу, и по хоккею. Может быть, Овечкин, если его выпустить на поле в футболе и сможет забить гол за московское «Динамо». Но чтобы быть лидером…

– Сейчас, когда будут отмечать 100-летие со дня рождения Боброва, идут споры – чей он? Московский, ленинградский, тамбовский?

– Он народный. Принадлежит всему нашему народу. Это как если бы нашли бриллиант весом в килограмм или огромный самородок золота. Он принадлежит всем, не только той местности, где его нашли. Бобров – такой бриллиант. Мы его вспоминаем в год его столетия, это о многом говорит. У нас много разных талантов, у них тоже бывают юбилеи. А вспоминаем очень немногих. Почему о Боброве так много говорят, пишут книги? Это был человек с непростым характером, у него были положительные качества, были отрицательные Но он настоящий герой, выдающийся футболист и хоккеист. Мы должны помнить таких людей.

– Когда мы беседовали с вдовой Всеволода Михайловича, Еленой Николаевной Бобровой, то спрашивали ее, достаточно ли в стране сделано, чтобы память о ее муже была жива, она ответила, что достаточно. Ваше мнение об этом?

– Я считаю, что недостаточно. Мы всегда как-то слишком скромно чтим память наших героев. Хотелось бы, чтобы больше было спортивных школ имени Боброва, больше памятников ему. Мы же воспитываем нашу молодежь на примерах героев спорта. Это очень важно. Чем больше мы вспоминаем наших героев, тем больше шансов, что появятся их продолжатели, новые герои. Поэтому надо больше сделать для памяти Боброва.

– О продолжателях Боброва. Существует мнение, что в нынешней России хоккей – это очень затратный вид спорта для родителей спортсменов. И многие не ведут детей в секции хоккея.

– Да, это так. И дорого, и пока еще не хватает катков, из-за чего детям приходится тренироваться и в семь утра, и в восемь. Для родителей, если они работают, это сложно. Конечно, трудно вырастить хоккеиста. Чтобы в пять лет начать заниматься хоккеем, надо уже в четыре года научиться кататься на коньках, иначе в секцию не возьмут. А я только в 11 лет встал на коньки, то есть в наше время было легче. Поэтому надо, чтобы в семье была хоккейная мама или хоккейная бабушка, которая бы рано вставала, везла бы мальчика на тренировку, а это иногда через пол-Москвы. Понятно, что в пять лет он сам не может нести баул со своей формой, то есть маме или бабушке надо все это принести, одеть мальчика, зашнуровать ему коньки, потому что он сам не может. Постоять тренировку у катка, потом отвезти его домой, накормить. Это целый процесс – воспитание хоккеиста. И еще неизвестно, что из него получится. Многие родители очень любят хоккей, хотят, чтобы дети играли в хоккей. Но это очень трудно. Я в 11 лет мог сам привезти свою форму, сам ее надеть. Другое время было, а сейчас в 11 лет тебя и близко не подпустят к хоккейной секции.

– Правда ли, что ваши родители по-разному относились к вашим занятиям хоккеем? Папа был против, а мама за?

– Все так и было. Моя мама – учительница физкультуры, она сама играла в русский хоккей с мячом. Она хотела, чтобы я стал хоккеистом. А папа не любил большой спорт. Он был физкультурник – делал зарядку, обливался холодной водой. И нас, детей, приучал к физкультуре, ставил на лыжи, на коньки. Большой спорт его не интересовал, когда по телевизору показывали чемпионат мира по хоккею, то он уходил в другую комнату. Папа был летчиком и хотел, чтобы я стал летчиком. Получилось, что я исполнил мечты и мамы, и папы – стал хоккеистом, а играл за ЦСКА, дослужился до полковника, а папа был майором. Я окончил военную академию, а летчиком не стал.

– Не жалеете?

– Нет. Я в хоккее прожил большую жизнь, играл против великих команд, против самых знаменитых звезд – Бобби Халла, Горди Хоу, Уэйна Гретцки. Выиграл все, что можно. Президент Федерации хоккея России. Мне надо благодарить Бога за то, что мне удалось всего этого достичь.