– Инна Сергеевна, не скучаете ли вы по своей  профессии – по журналистике?

– А я из нее никуда и не уходила. То, чем я сейчас занимаюсь, – это то же самое! Но как бы зеркально. Трудности, с которыми я столкнулась, воспринимаю как восстановление справедливости. Объясню: здесь я поняла, что бывала несправедлива по отношению к своим собеседникам, решая сугубо журналистские задачи. Мы же все делаем шоу. А по его законам задача журналиста в том, чтобы своим вопросом поставить собеседника в сложное положение, заставить проявить слабость. Ты же чиновник, ты отвечаешь за то, чтобы людям жилось лучше? Вот давай и доложи, что ты для этого делаешь! Была уверена, что нет плохих вопросов – есть хорошие ответы. Ты не умеешь дать ответ? Твоя проблема.

И сейчас я вижу, что это не самая зрелая позиция, если говорить о журналистике как о четвертой власти, инструменте совершенствования общества, жизни. Для меня важная составляющая – это ответственность. За себя, за свои действия, за свою жизнь. Так вот, прежде чем задавать вопросы и взывать к ответственности другого, спроси себя: ты все сделал, что от тебя зависело? Поэтому, возвращаясь к вопросу: моя нынешняя работа – это своего рода восстановление справедливости по отношению к тем, кому я задавала такие вопросы. Теперь я сама ищу ответы.

– Трудно это делать?

– Это действительно требует очень серьезной работы, иногда настолько тяжелой и кропотливой, что не хватает сил. На гражданский пафос опираться гораздо проще! И требовать, чтобы кто-то пришел и позаботился о твоих интересах. Но так не бывает. Если только в какой-то очень инфантильной парадигме. Работая во власти, ты обязан знать основания, на которых принимаются решения, понимать их природу, учитывать и уважать весь спектр интересов общественных групп. А еще – запастись терпением. Решение задач требует времени. И нужно быть готовым к тому, что универсального решения, удовлетворяющего каждого, не существует.

Это большой труд, он требует глубокого погружения, осведомленности. Сейчас я точно знаю, что быть журналистом – работа трудная, но не самая тяжелая. И если мне казалось раньше, что я очень устаю, то я не все о себе знала.

– Однажды вы сказали, что до этого занимались профессией исключительно «по любви», а в Смольном пришлось решать много рутинных и незнакомых задач...

– Дисциплина не мешает никому. Даже творческим людям. Да, перестраиваться трудно. Только что ты чувствовал себя центром мироздания – и вот новые требования, которые тебе предъявляют твоя работа и график. Они определяются другими людьми и другим уровнем задач. И только это – приоритет. Конечно, радикально меняется область интересов. Перестраивается даже пластика движений. Можно даже сказать, что с этого все начинается. Александр Дмитриевич (Беглов. – Ред.) – человек невероятно деятельный, активный и очень быстрый. Мне казалось, что уж быстро ходить я умею. Оказалось – нет. Чтобы успеть за руководителем, нужно постараться.

– Сменили обувь?

– Обувь – само собой. А вместе с ней и «замашки солиста». Это не отменяет твоей квалификации, но теперь ты – часть глобального механизма, на качество которого влияет уровень твоего личного мастерства.

– На ваши первые три с половиной года в Смольном пришлись сложнейшие испытания – пандемия, сейчас идет спецоперация. Что вам открыли эти годы?

– Конечно, никого из нас не готовили ни к пандемии, ни к жизни в условиях санкций. Но для меня эти обстоятельства сблизили ценности журналистики и исполнительной власти.

Каждый день мы сталкиваемся с нестандартными ситуациями, в которых по закону не положено, а помогать надо. Это только кажется, что найти деньги в бюджете – вопрос доброй воли чиновника. За нецелевое использование – уголовное наказание. Но сегодня в городе многие могут сказать спасибо не только журналистам, но и людям из власти. Тем, кто не просто признал проблему, но и нашел решение.

Кстати, в свое время Александр Дмитриевич на меня произвел очень сильное впечатление именно своей готовностью решать проблемы людей, обращающихся к нему. Обычных горожан. Используя в этом деле современные средства обратной связи. Могу подтвердить, что он лично изучает вопросы со своей страницы и из системы инцидент-менеджмента. Это к разговору о том, выгорает ли руководитель на такой емкой работе. Я перед глазами имею пример того, как можно остаться человеком в очень трудных обстоятельствах, под огромной нагрузкой и давлением.

– У вас было чувство дискомфорта, когда пришли сюда и понадобилось принимать первые решения?

– Первые полтора года – это постоянный дискомфорт. Опыт публичности, который у меня был, помогал, но не готовил. Повторюсь: это другой уровень ответственности. Журналист может позволить себе плохо подготовиться к интервью или к эфиру, подменить свою систему аргументов, извините, гражданским пафосом. Проще всего подхватить эту волну негодования. Но только волна негодования не решит проблему, это пустая трата времени.

– А если что-то не получалось?

– Бывает, нападает отчаяние. Когда ты чего-то не можешь, когда сталкиваешься с несправедливостью, когда нет сил, когда кажется, будто не на что опереться. Самая большая сложность – ты отвечаешь уже не за себя, ты отвечаешь за другого человека.

– А если этому человеку несправедливо достается?

– Тяжело переживаю. Я этим не горжусь – наверное, надо быть крепче. Но стараюсь находить плюсы в том, что за прошедшие годы я не утратила способности непосредственной реакции на происходящее. Как и желания найти решение трудной задачки.

– Что можете сделать, чтобы помочь разрулить?

– Сформулировать задачу. Определить, чем мы располагаем для ее решения. Выстроить систему аргументов. Часто мы натыкаемся на реакцию «я не слышал, не знаю, мне не объяснили». Но невозможно построить диалог с тем, кто не хочет в нем участвовать. Если человек не смотрит телевизор, не читает газет, бережет себя, ограждает от информации – как он узнает о своих возможностях?

Пользуясь случаем, хочу дать подсказку. Все, что касается принятых решений – и, как следствие, возможностей, – подробно описывается. Публикуется на официальных ресурсах. Нужно проявить интерес. Каждый из нас был бы рад, если бы проблемы решались по мановению волшебной палочки. Но так не бывает. Надо поучаствовать. Не зря, согласно поговорке, для танго нужны двое.

Порой у исполнительной власти бывают исчерпаны ресурсы возможностей. Тогда включаются другие инструменты гражданского общества. Власть – это ведь только часть глобального механизма, который обеспечивает жизнедеятельность города и государства.

Мне очень дорога одна история... Когда случилась пандемия, ко мне обратился сотрудник социальных служб и рассказал, что порядка пятнадцати очень пожилых беспомощных людей остались запертыми в четырех стенах. Столовая, где они получали обеды, закрылась на время пандемии, а возможностей одного соцработника не хватит, чтобы их всех накормить. Огромное спасибо одному из фондов – он просто взял на себя организацию горячего питания для этих стариков. Волонтеры развозили. Это длилось полтора года. Кто-то уходил из жизни, но не от того, что был голоден или брошен. Большое счастье быть инструментом «счастливой судьбы».

– Вы можете пойти к губернатору или к вице-губернатору и что-то попросить для других?

– Да, могу. И к бывшим коллегам в том числе. У каждого из нас есть прожитая жизнь, прежний опыт, совестливые друзья-товарищи. Очень многое в мире решается именно на основе таких контактов.

– Наверное, потому, что Инне Карпушиной никто не может отказать?

– Приятно слышать, что  кто-то не может мне отказать... Надеюсь, ни разу не злоупотребила. Но, думаю, главная причина в том, что сегодня в Смольном мы решаем общие задачи, от которых зависит будущее города. У каждого своя мера ответственности, но это командная работа. Приятно думать о том, что однажды, когда будущее наступит, будет с кем разделить радость победы.

– Возможны ли дискуссии с вашими руководителями?

– Александр Дмитриевич очень уважает профессионализм своих сотрудников и коллег. Именно поэтому дискуссии возможны.

– Как часто они происходят?

– Графика не существует. У нас живой диалог. Александр Дмитриевич ценит живую, но компетентную реакцию. Потому что только по-настоящему вовлеченный человек способен принести пользу городу и людям.

– В Смольном у вас есть друзья или, по крайней мере, люди, с которыми вам хорошо?

– В первую очередь это мои коллеги по пресс-службе. При том, что со мной, наверное, не очень просто. Работа у нас эмоциональная. Иногда шипим друг на друга. Но это всегда конструктивно.

Дружить с коллегами тоже можно. Если это именно друзья, то они не подведут. Но вместе с тем дружба – не повод нарушить правила и делиться, например, служебной информацией. И если ты друг – ты сам не станешь искушать. «По секрету» не рассказываю ничего и никому. В Смольном в ходу такое выражение: «Вот как на самом деле обстоит дело. Но рассказывать об этом сейчас мы не имеем права и не будем». Если когда-нибудь дойдет дело до мемуаров, многие проблемы Петербурга предстанут в совершенно ином свете, нежели сегодня видятся журналистам, блогерам и диванным экспертам.

– А враги у вас есть?

– Я о них не знаю. Нет никого, кого я сама считала бы своим врагом или недоброжелателем. Все те люди, к которым я не испытываю симпатии, об этом знают. И для меня это важно. Для меня самая некомфортная ситуация – когда ты улыбаешься неприятному тебе человеку.

– У вас работа такая...

– Наверное. Но именно эту опцию я пока так и не освоила. Поэтому неприятным людям я не улыбаюсь.

– То есть ваше лицо можно прочитать? Если вы на мероприятии не улыбаетесь, значит, в команде есть кто-то неприятный?

– Нет-нет. Вряд ли. Усталость и сосредоточенность никто не отменял. К сожалению, следить за лицом я никогда не умела. Учусь быть более светской.

Знаете, у меня есть дорогой для меня человек с такой невероятной расположенностью к миру. Я таких больше не встречала. Даже в минуты самого тяжкого отчаяния, в самых трудных жизненных ситуациях она находит в себе силы смеяться над тем, что смешно! Это для меня недостижимый ориентир.

– Вы можете одернуть какого-то коллегу, журналиста, спикера, если идет что-то не так, как надо?

– Я могу отреагировать непосредственно. Это правда. Не люблю начетничество и провокации. Но мы работаем и с теми, чья рабочая задача – найти изъян в любом решении. А когда речь идет о рабочем взаимодействии с коллегами, с журналистами, чья задача – разобраться, то тут разговоры могут быть паритетными.

– Для вас есть вражеские средства массовой информации?

– Нет вражеских СМИ. Есть люди, которые решают свою бизнес-задачу, основанную на прямом противостоянии с властью.

– Вам часто звонят и пишут из СМИ?

– Очень часто.

– Но почему вам? Есть же много профильных комитетов.

– Потому что я всегда беру трубку.

– Когда вас кто-то или что-то достает, что вы делаете?

– Поначалу выпивала несколько графинов воды. Когда плачешь – помогает. Но сейчас я уже не прихожу домой с красными глазами.

– Вам говорил кто-то из близких: «Зачем ты сюда пришла, бросай ты это дело!»?

– Нет. Родные меня знают. Хочешь повысить мой интерес к делу – предложи мне его бросить. Я училась в музыкальной школе, было трудно, мама предлагала оставить занятия. Но одна мысль, что я буду как все те, кто не дошел до конца, но рассуждает, заставила меня окончить школу по классу виолончели.

Когда мне предлагают что-нибудь бросить, сдаться – для меня это вызов. Это мои личные отношения с миром. Ты должен испробовать все, чтобы попытаться решить задачу.

– Вы обсуждаете дома рабочие моменты?

– Дома меня берегут. Могут сочувственно спросить о том или ином сюжете, но мы ценим эмоциональный комфорт друг друга. Я так много всего обсуждаю в течение дня, что возможность не пересказывать прожитый день дома – это помощь. Продолжаю работать и приходя с работы. Домашние это слышат и не просят за жареной картошкой поделиться деталями. У меня достаточно коллег, с которыми я могу обсудить проблемы. А с близкими нужно говорить о другом.

– Что помогает вам восстановить силы, переключиться?

– Дети. Сказки, которые я им читаю. Еще нужно следить за тем, чтобы поменять выражение лица и вернуть себе хорошее настроение, когда входишь в дом.

К сожалению для меня, дети уже сейчас играют в то, что собираются на работу, но делают это с улыбкой. А по выходным, когда они спят, тренируюсь в бассейне или в зале. Для меня огромная радость поработать над сценарием фильма или культурологического сюжета, связанных с межкультурным взаимодействием, этнографией, с чем-то, что расширяет представления о мире. Обсуждение этих тем – тоже наслаждение.

– Вот поэтому я хочу вернуться к началу нашего разговора: вы говорили, что раньше работали только по любви. А здесь – по любви?

– Да. Это тоже работа по любви. Врач-хирург стоит у стола по двенадцать часов – это очень тяжело, но без любви к профессии это невоз- можно. То, что это трудная любовь, не меняет самого факта любви.

– Вы всегда защищаете коллег. Но большинство относятся к чиновникам иначе...

– Чиновники – очень уязвимые люди, потому что они должны всем и каждому. С одной стороны, они стоят на страже соблюдения прав людей. С другой, они сами – живые люди со своим отношением к жизни. Лишать их права на естественную реакцию – не просто несправедливо, но и контрпродуктивно. Это превращает человека в функцию. И тогда – получите по закону. Не меньше и не больше. А никто из нас не должен быть заинтересован в том, чтобы лишить чиновника человеческого начала.