– Александр Борисович, расскажите, пожалуйста, как возникла идея детективного мюзикла?

– Детективный мюзикл – довольно редкая птица в театрах, причем не только в российских, но и мировых. Хотя некоторые черты детектива или триллера есть в таких мюзиклах, как «Вестсайдская история», «Суинни Тодд», «Чикаго» «Призрак оперы»… Но встретить мюзикл, целиком посвященный расследованию какого-то преступления, довольно затруднительно. Я видел на Бродвее давно, 30 лет назад, мюзикл Nick and Nora («Ник и Нора»), и это был настоящий музыкальный детектив… Но уже все его давно забыли. Так что мюзикл «Мышеловка» в каком-то смысле – это представитель редкого для российской (и мировой) сцены жанра.

– «Мышеловка» – довольно камерная история, для мюзикла привычнее более «многонаселенные» сюжеты с масштабными танцевальными сценами. Отступает ли от канонов жанра ваше произведение?

– «Мышеловка» – это камерный мюзикл. Такой жанр существует давно, и в России разные театры его эксплуатируют. Да, конечно, камерный мюзикл всегда предполагает небольшой зал, небольшой оркестр, немного действующих лиц. Но в то же время – это более тонкая и изысканная музыка, интересный сюжет, необычные повороты. Такие мюзиклы есть и в Москве, и в Питере, и в Екатеринбурге. И очень часто они имеют успех и долго идут на сцене.

В США они называются офф-Бродвей, и это ничуть не уменьшает их ценности. Напомню, что мюзикл The Fantasticks («Фантастикс») является абсолютным чемпионом среди нью-йоркских мюзиклов по длительности исполнения: он игрался 42 года подряд (с 1960 по 2002 год) практически каждый день. И был сыгран около 18 000 раз, его посмотрели все театральные люди обоих полушарий. При этом там всего четыре персонажа, а оркестр состоит из двух инструментов – пианино и арфы. Так что, как говорится, «маленький да удаленький»… в этом случае «размер не имеет значения».

– В руках композитора самый мощный инструмент эмоционального воздействия на аудиторию – музыка. Имея в виду музыкальные характеристики персонажей, велик ли у композитора риск раскрыть «убийцу» в его музыкальной теме?

– На самом деле в этом мюзикле понять, кто убийца, непросто, это неизвестно до самой последней сцены. И задача композитора как раз не указывать на убийцу, а наоборот – указывать на всех персонажей с одинаковой степенью подозрения, что именно этот персонаж – убийца. Здесь очень важно поддерживать то, что по-английски называется «саспенс», то есть напряжение, неизвестность, догадки… Именно это мы делаем в спектакле по знаменитой пьесе Агаты Кристи…

– У вас есть мюзикл «8 женщин». Если продолжать тему детектива на музыкальной сцене, какой сюжет взяли бы еще в работу?

– Как вы угадали? Действительно, я с самого начала задумал трилогию музыкальных детективов. Первый английский – это «Мышеловка», второй французский – это «8 женщин». И у меня есть еще один мюзикл-детектив, он называется «Чисто российское убийство». Пока его никто не поставил. А история там очень классная и очень актуальная. Либретто написал Валентин Красногоров. Так что жду, когда какой-нибудь театр решится поставить это произведение.

– Находясь в непосредственной близости от Бродвея, вы наверняка следите за последними тенденциями в этом жанре. Насколько трансформировался мюзикл в XXI веке? Есть ли удачные новинки?

– Бродвей сейчас переживает серьезную «перестройку». Два года ковида, социальные потрясения, закрытия спектаклей, которые не прожили на сцене и месяца, – а денег-то вложили кучу.

Сейчас стоимость постановки нормального среднего размера мюзикла на Бродвее примерно 15-20 миллионов долларов. Ясное дело, никто не хочет рисковать такими деньгами. Поэтому новые, недавно написанные мюзиклы появляются на Бродвее крайне редко. Молодым авторам, композиторам и либреттистам пробиться даже на офф-Бродвейскую сцену очень трудно, что уж говорить о больших бродвейских театрах. Продюсер смотрит на таких вот юных гениев и думает про себя: ну вот, вложу я в него 10 миллионов… А если шоу провалится, кто мне эти деньги вернет? Придется закладывать дом, дачу, лодку, автомобиль. Нет, лучше поставлю что-нибудь проверенное. И ставит что-то из 40-х или 50-х годов.

– А что из классических образцов жанра, на ваш взгляд, можно считать эталоном?

– Все эталоны написаны пятью великими бродвейскими композиторами: Портером, Роджерсом, Берлином, Гершвином и Керном. К ним надо добавить Кандера и Эбба, и Стивена Сондхайма. Этим список исчерпывается и пока не дополняется. То есть несколько десятков названий – и всё. Ну что же, будем ждать, когда появятся новые классики… Хотя несколько имен уже можно назвать. Это Том Китт, Лин-Мануель Миранда, Джейсон Роберт Браун…

– Какое из произведений вы считаете своей визитной карточкой?

– Меня по-прежнему называют автором первой советской рок-оперы «Орфей и Эвридика». Поскольку это действительно так и есть, я с этим соглашаюсь. Но если вы спрашиваете, что мне самому больше всего нравится из того, что я написал, то это будет несколько названий: «Чайка», «Униженные и оскорбленные», «Куртизанка», «Фьоренца», «Биндюжник и Король». Эти названия еще себя покажут.

– А какое сочинение самое любимое?

– Любимые – все. Банальное сравнение: все мои сочинения – мои дети. Одни более яркие, другие менее, одни высокие, другие маленькие, одни красивые, другие нет. Но я люблю их всех. Они – моя плоть и кровь… И кто знает, вдруг через сто лет то, что я написал и забыл, положив в архив, станет хитом. Такое бывает.

– Чего вы ждете от постановки в Театре музкомедии? Важно ли для вас, как автора, быть в согласии с режиссерским взглядом на произведение или вы легко соглашаетесь на вольную трактовку?

– Вы знаете, это довольно сложный вопрос. Сегодня режиссеры – полновластные хозяева в театре. Некоторые даже используют на афише такую формулу: пьеса такого-то, музыка такого-то, автор спектакля… и тут режиссер вставляет свою фамилию. Конечно, ни один западный театр не может такого написать на афише. Все-таки автором пьесы будет по-прежнему Шекспир, автором музыки – Шостакович, а постановщиком – некий Икс. И чтобы он там ни придумал, это все забудут, а текст, написанный авторами, останется.

У меня были всякие отношения с режиссерами, от самых дружеских до враждебных. Если режиссер начинает ломать сюжет и выкручивать руки всем персонажам, а иногда и менять музыку – меня это очень раздражает. Однако если режиссер, оставаясь в русле авторских идей, действительно что-то придумывает, дополняет и укрупняет авторский замысел – я всегда только рад. Режиссера Николая Покотыло, который работает над моей «Мышеловкой», знаю уже много лет, надеюсь, он не подведет.

– В свое время вы открыли первый русско-американский театр в США. За кем, на ваш взгляд, в театральном предприятии последнее слово – за художественным руководителем или финансовым менеджером?

– Лучше всего, когда и то, и другое соединяется в одном человеке. Так бывает и в России, и на Западе. Худрук и директор в одном лице – это сложно, но возможно. Однако худруку часто не хочется заниматься финансами, документами, ремонтом, аппаратурой, жильем для артистов, прессой, и тогда он это сваливает на своего директора. А чаще всего получается так, что именно директор, имея в руках все каналы и веревочки власти, постепенно становится диктатором в театре, а худрук или подчиняется, или уходит. Или его «уходят». Никакого правильного рецепта нет. У всех по-разному. Мне, как композитору, приходилось наблюдать со стороны разные варианты. И было очень жаль, когда талантливые люди покидали театр. Примеров – миллион.

Для меня главное – чтобы искусство стояло выше денег. А когда все подчиняется деньгам, гонорарам, премиям, искусство исчезает… Будем помнить: ars longa, vita brevis. Искусство живет долго, а все побрякушки – медали, мебель, тряпки, лодки – исчезают в реке Стикс. Кто сегодня помнит, кто был курфюрстом при жизни Бетховена? Никто. А музыку Бетховена помнят все…