В областном суде продолжается процесс, посвященный событиям 80-летней давности, целью которого стал поиск доказательств учиненного гитлеровцами геноцида. Военные преступления нацистов никто не отрицает – но сейчас перед прокуратурой стоит задача: определить, чем были эти преступления – намеренным уничтожением русских как нации или простым пренебрежением завоевателей к жителям покоренных деревень. Специалисты ищут доказательства принудительного донорства: это подтвердило бы, что к людям солдаты вермахта относились хуже, чем к животным.

Бывший пионерлагерь

Этот «санаторий» – одна из самых страшных страниц Великой Отечественной войны, хотя четко установить его местонахождение пока не удалось никому.

Государственный обвинитель Сергей Виноградов опросил несколько узников фашистского лагеря, расположенного в поселке Вырица, доживших до наших дней. Большим подспорьем для суда стал документальный фильм «Лагерь» Рашида Ганцева, а для фильма, в свою очередь, – многолетняя работа директора вырицкой школы Бориса Тетюева, который задался целью лично установить факты издевательств над детьми: облегчить жизнь тем, кто выжил, и поставить памятник тем, кто не дожил. Не секрет, что в послевоенные годы проживание на оккупированных территориях было клеймом на всю жизнь не только для самого оккупированного, даже если он был еще ребенком, но и для его семьи. Вырицкий педагог и его ученики (среди которых был и Рашид Ганцев) попытались хоть как-то исправить эту несправедливость.

Пожилых узников не стали привозить в суд, а включили для них видеосвязь. Так, в суде выступил Валентин Исаев, который рассказал, как пытался вместе с мамой и братьями бежать от немцев в не занятую еще Петрокрепость, как на дороге маму убило снарядом, как он остался с двумя братьями 12 и 14 лет. Мальчиков приютила другая семья, но потом гитлеровцы все равно отобрали детей и отправили их в детский дом. Как потом выяснилось, это был бывший пионерлагерь ленинградской трикотажной фабрики. Там дети с 13-14 лет работали на лесозаготовках. Содержались в ужасных условиях, голодали.

«Куда-то уводили и не возвращали»

«Иногда детей уводили куда-то якобы для лечения, а назад они не возвращались», – так свидетели отвечали на вопрос о принудительном донорстве.

Но потом все-таки вспомнили некоторые подробности. Например, Валентин Исаев рассказал, что его однажды гитлеровцы пытались отнести на какую-то процедуру, но спасла медсестра: она сказала, что у мальчика тиф и он не подходит. Тифозных больных было много: мыться детям не давали, вшей – переносчиков болезни можно было вывести только с помощью утюга, но для него не было углей... Тогда пугали, что как только в детдоме наберется 40 тифозных больных, его сожгут вместе с детьми, поэтому многим, кто реально был болен, писали другой диагноз. А с Валентином Исаевым поступили наоборот: почему?
Взрослых свидетелей этого бесчеловечного донорства не осталось. Отчасти потому, сказано в фильме «Лагерь», что в советские годы замалчивалась тема плена и оккупации. Страшные события становились сюжетами кинофильмов, но документальное кино на эту тему почти не снималось. А когда наступила перестройка, время было упущено. Рашид Ганцев рассказал, что разыскивал сведения о «донорах» в архивах, но ничего не нашел. Еще тяжелее свидетелям, которых в суде пытаются вернуть в их страшное детство. Сначала они рационально, по-взрослому, отвечают, что брать у них кровь было бессмысленным делом: детей почти не кормили, не лечили, «продукт» получился бы некачественным. Потом вспоминают, как потеряли однажды сознание в медкабинете, а очнулись в кровати с перевязанной рукой.

«Когда Красная армия погнала фашистов из Вырицы, они пытались с нами расправиться. Я помню, как забился в подвал, а дверь прошили автоматной очередью, – вспоминает Валентин Исаев. – Хорошо, что я стоял сбоку».

А еще одна узница, Нина Кожарская, рассказала, что ее на барже увезли в Эстонию. Вернувшись домой, ее семья не смогла заселиться в свою квартиру, хотя дом был цел. Как жителей оккупированных территорий, их лишили жилья.

Символично, что многие из спасенных детей потом воспитывались в областном детском доме на Фонтанке, 6, – то есть в том самом здании, где ныне помещается областной суд, в котором и слушается дело.