После открытия в Филармонии выставки, посвященной юбилею блокадной премьеры Седьмой симфонии, в «Петербургском дневнике» был опубликован материал о том, что авторы этого историко-музыкального проекта просят откликнуться внучку Василия Юдина – одного из музыкантов легендарного оркестра, исполнявшего произведение Шостаковича в августе 1942 года.

Дело в том, что самую первую запись в книге отзывов оставила именно эта женщина, о которой создателям «Партитуры памяти» ничего не было известно. А ведь на выставке среди многочисленных экспонатов представлен концертный фрак ее дедушки, в котором он исполнял Седьмую симфонию. И вот теперь внучка музыканта вышла на связь с Филармонией, где бережно собирают любую информацию об истории этого знакового для города учреждения.

– Наталья Борисовна, как вы узнали о том, что вас просят откликнуться?

– Я отдыхала на даче в Подмосковье, и вдруг мне звонит одна моя родственница и говорит: «Наташка, ты же была на 80-летии блокадной премьеры? Так вот теперь тебя Филармония с помощью «Петербургского дневника» разыскивает. Что будешь делать?» Отвечаю: «Да ничего не буду. Это же мой дедушка подвиг совершил, а не я». После этого мне позвонила Лариса Георгиевская, директор Центрального государственного архива литературы и искусства, в котором я проработала 10 лет, с тем же сообщением и с тем же вопросом. Я и ей ответила так же. Но она оказалась более настойчивой и спросила разрешение сообщить мой телефон сотрудникам Филармонии. Ну что же, я согласилась. Вот так меня и отыскали.

– А что было потом?

– Правильнее было бы сказать – будет. Собираюсь лично встретиться с автором проекта «Партитура памяти» Юлией Кантор и заместителем художественного руководителя Филармонии Евгением Петровским. Пока же передала в Филармонию из семейного альбома фотографию дедушки и мою собственную. На ней, кстати, я запечатлена вместе с любимым котом. Мне сказали, что для архива такой снимок не подходит, но я объяснила, что этот кот – член нашей семьи, он прожил у нас 17 лет.

– А как вы узнали о проекте «Партитура памяти»?

– Да тоже благодаря статье в «Петербургском дневнике». Такая громкая и значительная дата... Я ведь была в Филармонии и на 50-летии блокадной премьеры Седьмой симфонии. Тогда на концерте были несколько оставшихся в живых музыкантов. Помню, в зале многие плакали. Но что касается нынешнего празднования, то меня очень взволновало, что на выставке в Филармонии будут впервые показаны фрак моего дедушки и его тромбон. Я страшно захотела увидеть эти вещи. Мы по этому поводу даже с дочерью поругались. Она все твердила: «Ну, куда ты в твоем возрасте на жаре потащишься? Да еще и билеты летом обратно в Питер не достать. Сиди спокойно на даче до осени!» Но я с боем все-таки прорвалась.

– Что вы почувствовали при осмотре экспозиции?

– Вы знаете, я ведь далеко не сразу подошла к витрине с вещами дедушки. Все оттягивала этот момент. Сначала внимательно осмотрела другие экспонаты и только потом решилась на это свидание. И как увидела фрак и тромбон – все, раскисла. Слезы потекли… И я стала благодарить дедушку за то, что его трудами оказалась спасенной в блокаду моя семья. И я, получается, родилась тоже благодаря ему.

– Эти вещи ведь были переданы в музей в 70-х годах младшим сыном Василия Ивановича Юдина?

– Да. У нас тогда тянулись бесконечные пертурбации с решением, так сказать, жилищного вопроса, и поэтому были проблемы с хранением имущества. И дядя Игорь предложил с фраком и тромбоном поступить именно так. Я согласилась – целее будут. В какой именно музей дядя Игорь передал их, сказать уже точно не могу, потому что расписка из-за многочисленных переездов оказалась утерянной. Знаю только, что позднее дядя Игорь несколько раз пытался узнать о судьбе вещей дедушки, но ему объясняли, что где-то они лежат, но добраться до них нет возможности. Он даже решил, что их потеряли. И вот теперь оказалось, что фрак и тромбон целы и находятся в запасниках Музея истории Санкт-Петербурга. Я очень рада этому.

– Каким вы запомнили дедушку?

– Он скончался в 1952 году, когда мне было всего семь лет. Но помню, что он был молчаливым и строгим, я его даже побаивалась. Хотя теперь-то понимаю, что он очень любил детей. А еще помню «страшный» музыкальный фон в нашей квартире, ведь тромбонистом был и мой папа. И тоже очень хорошим, кстати. Его даже приняли в оркестр Утесова, но маэстро после нескольких репетиций расстался с ним – ему не понравилось, что отец опаздывал.

Так вот, когда дедушка и папа начинали играть на тромбонах дома, то начинался такой кошмар, что нас с сестрой иногда даже уводили куда-нибудь. Но, несмотря на это, я очень люблю классическую музыку и джаз. А еще обожаю творчество Виктора Цоя. Когда хожу навестить на Богословское кладбище дедушку, папу и дядю, всегда захожу и к нему на могилу. Есть в песнях Цоя что-то цепляющее. Не случайно их сегодня на фронте поют бойцы.

– У Василия Ивановича были какие-нибудь награды?

– Он не успел получить медаль «За оборону Ленинграда». Знаю, что бабушка по этому поводу писала даже Сталину, но ответа не последовало. Может быть, сейчас еще можно наградить дедушку хотя бы посмертно? Я бы тогда хоть чуть-чуть выполнила бы свой долг перед ним. А медаль осталась бы в семье как связующее звено памяти.

– А что-нибудь сохранилось в доме от дедушки?

– Целый архив нот, в том числе и с партиями для тромбона, которые найти непросто. Да и вообще ноты сегодня стоят очень недешево. Поэтому я хочу подарить все эти записи музыкальной школе из какого-нибудь маленького городка в ДНР или ЛНР. Пусть это будет еще одним добрым порывом, сближающим нас. И пусть детки, пользуясь этими нотами, вспоминают, что их держал в руках музыкант из блокадного оркестра в непокоренном городе.