Каких-то всего лишь 30-40 лет назад модное ныне слово «генеалогия» считалось практически табуированным, а сама генеалогия – едва ли не репрессированной наукой. Реабилитировал ее Игорь Васильевич Сахаров, создавший на рубеже 90-х первое в новой истории страны Русское генеалогическое общество (РГО).

– Вы недавно отметили свое 90-летие. Менялось ли с течением времени ваше отношение к генеалогии?

– Еще как менялось! В юности она меня почти не интересовала. И по отцовской линии (Сахаровы, Зверевы, Москвины), и по материнской (Гитовичи, Паперновы) мои предки казались мне не заслуживающими большого внимания. Правда, отец гордился тем, что его дед-музыкант в 1878 году во время русско-турецкой войны заслужил Георгиевский крест. А мать рассказывала, что ее отец, лесопромышленник, когда цены на древесину после начала Первой мировой войны взлетели вверх, стал миллионером.

Но в целом родители неохотно говорили о своих предках и плохо разбирались в родословной. При этом я практически не знал своих бабушек и дедушек: родители папы умерли от голода во время блокады Ленинграда, а родители мамы жили в Москве. Вероятно, я долго оставался бы, как говорится, сапожником без сапог, если бы не…

– «Если бы не» что?

– …Если бы я не познакомился со своей будущей женой – Наталией Юрьевной Татариновой. Она сразу очаровала меня не только масштабом своей поистине выдающейся личности, но и необычной биографией и родословной. Ее родной дед Федор Татаринов был орловским помещиком, членом I и II Государственных дум от кадетской партии. Среди его предков были фон Рутцены, Потемкины, а среди близкой родни – Пущины, Якушкины, Вадковские и многие другие заметные фигуры в России.

Мать жены – урожденная княжна Тенишева была более знатного происхождения, ее прапрадед был казанским губернатором, а прадед – астраханским. Да и сама фамилия весьма значима для Петербурга: достаточно вспомнить о знаменитом Тенишевском училище.

Неудивительно, что родители жены в 1918 году бежали за границу и обосновались во Франции, где Наталия родилась и выросла. А после войны, движимые чувством патриотизма, они вернулись в Россию, вернее, в Советский Союз. Кое-как устроились в Тамбове, где Наталия окончила местный пединститут. Потом она перебралась в аспирантуру в Ленинград.

Так что знакомство с ней – вот точное время, когда я «заболел» генеалогией. К тому же супруга, воспитанная с детства в духе православия, оказала огромное влияние и на мою духовную жизнь. Всегда чувствовал, что я по сравнению с супругой – личность рядовая.

– Зато ваше увлечение – не рядовое. Это действительно сродни болезни?

– В моем случае – абсолютно. Возникший живой интерес к генеалогии вскоре перерос в увлечение, и я уже никак не мог остановиться, шагнув в своих исследованиях далеко за рамки родственных связей. Важную роль сыграло и знакомство с таким уцелевшим после репрессий корифеем генеалогических изысканий и коллекционером архивных материалов, как москвич Юрий Борисович Шмаров. Он стал моим наставником.

– И все это в то время, когда интерес обычных граждан к родословным изысканиям считался по меньшей мере неуместным?

– Ситуация усугублялась тем, что я в это время имел совершенно другую научную специальность – активно занимался изучением этнолингвистической проблематики Индии. У меня было опубликовано около ста печатных работ, в том числе в Индии. Я защитил кандидатскую диссертацию и готовил докторскую. Иными словами, индология сулила мне научную карьеру.

Но генеалогическая «болезнь» приняла столь острую и необратимую форму, что в 1980-х годах, вопреки здравому смыслу, я расстался с востоковедением, перейдя из московского Института востоковедения в Публичную (ныне Российскую национальную) библиотеку в Ленинграде. И, как оказалось, вытащил счастливый билет, ибо, с одной стороны, эта библиотека имела универсальный научный характер, а с другой, в ней хранилось самое большое в стране собрание литературы по генеалогии и смежным областям знания. Так что, устроившись там, я окончательно «свихнулся»!

– Вас не пытались «вылечить»?

– Когда Андропов объявил борьбу за трудовую дисциплину, обо мне пошли разговоры, что, дескать, я на работе неизвестно чем занимаюсь и неизвестно на кого работаю. Над моей головой стали сгущаться тучи. Не знаю, чем бы дело кончилось, но именно в это время я, будучи беспартийным, получил неожиданную поддержку от видного работника всесильного ЦК КПСС Николая Михайловича Чернова. И к своему немалому изумлению, я стал первым в СССР признанным генеалогом по занимаемой должности. Более того, мне удалось основать в библиотеке единственное в своем роде научное подразделение – Институт генеалогических исследований, в котором ныне работает пять сотрудников.

– То есть генеалогия не просто обрела права гражданства, но и получила важный толчок для своего развития?

– Именно так! Продолжает в РНБ свою регулярную деятельность ежемесячный научный семинар «Генеалогия и история семей». Проводятся многочисленные конференции по генеалогии и смежным сферам знания. Возник и успешно существует журнал «Известия РГО». Работает Школа практической генеалогии. РНБ стала признанным центром родословных исследований не только на российском, но и на международном уровне. Российские генеалоги стали активно участвовать в жизни всемирного генеалогического сообщества. Мог ли я в свое время об этом мечтать?

– Какие же задачи стоят ныне перед отечественной генеалогией?

– За годы Советской власти наши соотечественники потеряли память о том, где коренится начало их рода, где находится их малая родина. Поистине это можно назвать коллективной амнезией, не изжитой до сих пор. Исчез традиционный жизненный уклад, базировавшийся на семейных ценностях, на церковном благочестии. И в итоге среди нашего населения преобладают, как издавна говорили, Иваны, не помнящие родства, которые не понимают, что они по существу обокрадены. И даже не подозревают, насколько интересно и полезно изучать историю своей семьи.

С этим национальным бедствием и призвана бороться генеалогия. Важнейшая задача Центра генеалогии РНБ и, можно сказать, спаренного с ним Русского генеалогического общества – пробуждать и поощрять растущий интерес к истории своих семей и повышать уровень генеалогической культуры населения. А в области науки – содействовать росту родословных исследований.

– Стоит ли доверять многочисленным генеалогам-частникам, которые теперь в Сети активно рекламируют свои услуги?

– Тут очень легко нарваться на людей недобросовестных. Нередко такие «генеалоги» предлагают клиентам составить родословную их семьи до XVII и даже до XVI века. Но ведь для того, чтобы докопаться до этого времени, требуются колоссальнейшие усилия! И главное, они, как правило, оказываются безнадежными. Особенно если речь идет о крестьянах. Даже я свою родословную не сумел пока что довести дальше середины XVIII века. Поэтому вам за ваши же деньги, и немалые, в лучшем случае могут выдать неглубокие изыскания, касающиеся только нескольких поколений ваших предков. А в худшем – просто фальшивый документ.

– Какая информация важна прежде всего?

– Если люди знают хотя бы название деревни, откуда родом их бабушки и дедушки, – это уже полдела. Потому что можно определить, в какой церкви крестили, венчали, отпевали предков. Эти сведения фиксировались в приходских метрических книгах, которые ныне хранятся в государственных областных архивах. Раньше ведь только так и проводилась регистрация актов гражданского состояния. Аналогичные сведения за послереволюционный период можно отыскать в загсах.

– Бывает ли так, что ваши ученики становятся вашими соратниками?

– Бывает, и нас это радует. Русское генеалогическое общество насчитывает более двухсот членов. Мы не заинтересованы в его значительном расширении, потому что многие люди через год забывают о своем членстве: первый порыв проходит – и все. Даже ежегодных взносов не платят. Поэтому сейчас принимаем только тех, кто ходит на наши заседания, делает доклады или прошел обучение в Школе практической генеалогии. Эти люди нередко становятся активными членами РГО.

– А со своими профессиональными коллегами делитесь опытом?

– По последним субботам каждого месяца в РНБ проходят неформальные встречи читателей, интересующихся генеалогией. Собравшиеся знакомятся друг с другом, обмениваются опытом, делятся своими успехами, начинают сотрудничать друг с другом и дружить. С другой стороны, в стране раз в год проводится всероссийский библиотечный конгресс, куда съезжаются сотни библиотекарей со всех регионов. И проходит он каждый раз в новом городе, который объявляется библиотечной столицей России. Так вот в рамках этих конгрессов я всегда провожу по три генеалогических мероприятия: круглый стол (где мы как раз обмениваемся опытом), обучающий семинар (где я рассказываю, как работать с источниками информации) и научную конференцию, посвященную местным родам (с участием местных генеалогов и краеведов).

– Можно ли сказать, что ваш проект задает определенный тон в стране?

– Во всех областных библиотеках существуют отделы краеведения, в которых занимаются также изучением генеалогической литературы и составлением картотек. Это хорошо. Правда, такие отделы иногда возглавляют чиновники, а не люди, болеющие генеалогией. Но, думаю, со временем все это изменится. Ведь все больше появляется настоящих энтузиастов. Всюду теперь возникают генеалогические общества по примеру нашего. Например, в Петрозаводске. Горжусь тем, что я нашел там удивительную женщину – Ольгу Юрьевну Кулаковскую, которую избрали президентом республиканского генеалогического общества и у которой в руках все спорится. Она так удачно повела дело, что уже почти во всех районах этой республики появились отделения и филиалы этого общества. Короче, в Карелии у генеалогии всеохватывающий успех. А, скажем, в Екатеринбурге возникло даже два генеалогических общества. На этот процесс, несомненно, повлияло существование РГО.

– Вас еще можно чем-нибудь удивить при составлении родословных?

– Да! Генеалогия же похожа на детектив, где в раскрытии «дела» многое зависит и от таланта исследователя, и от интуиции, и от случая. Однажды, например, сижу в Вологодском архиве, разыскиваю документы, касающиеся некоего лица. Ищу и не нахожу. И вдруг совершенно случайно беру в руки архивное дело, не относящееся, как выяснилось, ни к населенному пункту, ни ко времени, ни к фамилии, которые меня интересовали. И в этой папке нахожу вложенный листок с информацией о так долго разыскиваемом мной человеке! Вот как так получилось? Видимо, кто-то очень давно (может быть, более ста лет назад) вложил этот листок специально, чтобы поразить меня. И я этому «фокуснику» очень благодарен.

– А благодарны ли вы своей судьбе?

– Для меня генеалогия и смысл существования, и добровольная каторга. У меня нет другой жизни (за одним исключением: уже более 40 лет я пою в церковном хоре Духовной академии), и иного мне не надо. Дома, в том числе даже находясь в отпуске, я занимаюсь тем же, чем на работе. Тем более, что в квартире у меня есть все возможности для этого. Например, моя личная библиотека, которую я собираю всю жизнь и продолжаю пополнять. В ней есть немало изданий, которыми не располагает ни одна государственная или личная библиотека у нас в стране (это относится прежде всего к периодике, мемуарам и книгам по генеалогии, напечатанными за рубежом). Кстати, все свое собрание, имеющее большое государственное культурное значение, я завещал РНБ, куда оно перейдет после моей кончины.

– Сколько же всего в вашей библиотеке книг? И сколько папок с бумагами, содержащими родословную информацию, и карточек в ваших обширных картотеках? И о скольких фамилиях имеются сведения?

– На эти вопросы дать ответ невозможно, ведь, как я уже сказал, пополнение происходит чуть ли не каждый день. Могу сказать лишь, что общая длина полок – более ста метров.

Факты

Игорь Сахаров имеет звание Заслуженного работника культуры РФ. Кроме того, он занимает пост Первого вице-президента Международной академии генеалогии (Франция). Долгие годы был членом Геральдического совета при президенте России.

Является автором более чем пятисот печатных трудов (в том числе опубликованных за рубежом) по генеалогии и смежным дисциплинам.