Городская наркологическая больница на 4-й линии Васильевского острова – головное учреждение Городской наркологической службы. О нынешних пациентах, методиках лечения и о том, почему решающими могут быть ответы на пять простых вопросов, «Петербургскому дневнику» рассказала заместитель главного врача Елена Куркова.

Ранним утром перед дверями больницы толпятся товарищи с характерным запахом перегара и выразительными лицами. Не скрываясь, пьют пиво прямо из горлышка. Это пациенты, которые через какое-то время окажутся в стационаре.

– Елена Сергеевна, что может сподвигнуть алкоголика добровольно утром прийти в наркологическую больницу, да еще и пьяным?

– Они сейчас не в состоянии выраженного опьянения, а в состоянии похмелья. Они сюда приходят, чтобы мы помогли облегчить их тяжелое состояние абстиненции, или похмельного синдрома, но некоторым просто для того, чтобы дойти до больницы, надо опохмелиться. Абстинентный синдром возникает у зависимых людей на фоне длительных запоев, когда деньги заканчиваются, а они это состояние не могут дальше физически выносить. Некоторых приводят родственники. Лечение начинается с детокса – медикаментозного лечения. Дальше с ними общаются врачи-наркологи, психологи, мотивируют на длительное лечение и на прохождение курса реабилитации. Тем, кто не дает согласие продолжать лечение, снимают острое состояние, и они выписываются. Это неотложная помощь. К нам с ним обращаются, как приходят в поликлинику, например, с ОРВИ.

– Лечение сугубо добровольное?

– Да, все происходит по воле больного. Недобровольная госпитализация может быть только в том случае, если человек находится в психотическом состоянии и представляет опасность для себя или окружающих. В народе это называется «белая горячка».

– Сегодня здесь, насколько я вижу, преимущественно выпивающие граждане. А наркозависимые тоже могут так же прийти за помощью?

– Причины обращаемости тех и других похожи: снятие абстинентного синдрома либо этого требуют социальные условия – на лечении настаивает семья или есть риск потерять работу. В последнее время начинает восстанавливаться еще побудительный механизм лечения. Правда, он действует только в отношении наркоманов – суд возлагает обязанность пройти лечение у врача-нарколога, но дальнейший процесс лечения и реабилитации – добровольный. Хорошо, если система контроля со стороны органов МВД эффективно работает и граждан привлекают к ответственности за невыполнение обязанности суда. Но часто бывает, когда мы сидим, ждем пациента, а он так и не появляется.

– Не слишком мы переборщили с демократией в этом отношении? Даже с больными туберкулезом надзор бывает строже. Может быть, пора вернуть принудительное лечение?

– Туберкулез – инфекционное заболевание, и в случае отказа от лечения человек опасен для окружающих. В нашем же случае он чаще всего вредит самому себе. Хотя и туберкулез, и алкоголизм с наркоманией включены в перечень социально значимых заболеваний. Что касается принудительного лечения, то сугубо мое мнение – я не считаю его достаточно эффективным для самого пациента. Человек отбывал свой «срок» в условном лечебно-трудовом профилактории, но не понимал, для чего это. ЛТП предполагали только изоляцию и труд и воспринимались как наказание, а не лечебное воздействие. И когда человек оттуда выходил, то продолжал употреблять. Я считаю, что некий принудительный этап нужен в самом начале лечения, чтобы изъять больного из употребления, иначе он даже подумать не успевает, что можно жить в трезвости. А дальше надо погружать его в программу лечения и реабилитации.

– Кто более настроен на выход из своего деструктивного состояния – алкоголики или наркоманы?

– Очень дискуссионный вопрос. Скорее, это зависит от длительности употребления психоактивного вещества (алкоголя, наркотиков). Чем раньше выдергиваешь из этой среды, тем выше реабилитационный потенциал. Механизм зависимости – одинаковый. Но тут еще интересный момент: почему у нас сложнее лечить алкоголиков? Наркоманию наше общество не принимает вообще, а алкоголизм у нас – социально приемлемое явление, к нему общество относится терпимее, и человек долго не может осознать, что есть проблема. Стандартный ответ: «Я же не алкоголик, я не валяюсь под забором». Это не единственный критерий заболевания. Изменения находятся на уровне психологии и физической зависимости задолго до этого.

– Как и когда можно понять, что человек уже – алкоголик?

– Преимущественное большинство населения выпивает в неких доступных социальных рамках, но даже среди них страдающих зависимостью намного больше, чем по официальной статистике. Если человек выпивает в пятницу, а в субботу ощущает, что ему надо опохмелиться, факт заболевания уже есть, потому что возникла физическая зависимость, и это уже начало второй стадии алкоголизма. А вот первую стадию у нас почти не регистрируют, потому что просто никто не обращается: сам человек не способен понять, что у него проблемы. Но насторожить должно то, что человек забывает часть событий во время алкогольного эксцесса, увеличивает количество выпитого для достижения нужной кондиции. Если раньше все помнил, понимал и регулировал, а теперь доза нужна все больше, а с памятью все хуже – это тревожный знак.

Быстрее вторая стадия развивается у тех, кто без семьи, социально не устроен. Протекание зависимости разнообразно. Это могут быть запои раз в год или постоянная форма пьянства каждый день. Все равно организм привыкает, что в его химическое существование встроен алкоголь. Что касается минимально допустимых доз, о которых иногда так любят говорить, то с точки зрения медицины их не может быть. Формирование зависимости больше зависит от длительности употребления, чем от количества выпитого.

Мой учитель говорил: «Где пить, что пить, зачем пить, когда пить, с кем пить – если ты четко знаешь ответы на каждый из этих вопросов, то ты в рамках, ты вне болезни, то есть ты полностью контролируешь алкоголизацию. Когда перестаешь отвечать хотя бы на один вопрос и тебе все равно, что пить и с кем, то появляются элементы зависимости». У нас две формы заболевания: есть пагубное употребление, но как таковой зависимости нет – ты не зависимый, и если вовремя удержать, то неблагополучный эпизод потребления просто пройдет. А если появляется психологическая зависимость – ты уже заболел.

– С наркотиками так же?

– То же самое касается и наркотиков. Не бывает легких и тяжелых наркотиков, потому что зависимость развивается независимо от того, какой наркотик человек принял. Просто есть наркотики, от которых зависимость развивается более длительно, а есть те, от которых – буквально за несколько раз употребления. Особенно за последние 6-7 лет с приходом к нам так называемой «синтетики», от которой за месяц-два человек подсаживается, от них очень сильно развита психологическая зависимость.

– Синтетика опасней опиоидов из 1990-х?

– Употребление опиоидов, в том числе героина, проявляется более ранним развитием физической зависимости. Сегодня зависимость от «синтетики» надолго находится на уровне эмоционально-поведенческих, психотических расстройств, у них нет «ломки», привычной для опийных наркоманов. Пока никто этот вопрос глубоко не изучал, но, возможно, когда дойдет до тяжелых физических последствий, мы получим вал больных наркоманией. Раньше профилактика строилась на образах: шприц – это смерть, а сейчас пришли наркотики, которые можно употреблять самыми разными способами. Но у людей в голове засело, что шприц – это смерть, а все остальное вроде бы не так страшно. Но это не так! «Синтетика» даже в незначительных дозах уже дает ужасающий в плане формирования зависимости эффект. Это так называемая степень наркогенности. У «синтетики» доза, которая вызывает психические изменения, намного меньше, а действует она сильнее. В плане первичной заболеваемости отмечается, что выявляемость зависимых от «синтетики» в разы превышает опийных наркоманов. Если в год мы выявим 70 опийных, то «синтетики» – ближе к 300. И это касается только тех, кто к нам обращается.

– Каков портрет современного наркомана и алкоголика?

– Наркозависимые – это возраст от 20 до 40 лет, эта когорта молодеет, минимальный зарегистрированный возраст зависимого был 12 лет. Но это не отражающая реальную картину цифра. У нас зарегистрированы 27 несовершеннолетних с наркоманией, это далеко от реальности. Родители ведь не приведут к нам своего ребенка в самом начале, приведут, к сожалению, когда полностью все сформировалось и сами справиться не могут. Это самая большая ошибка родителей. Надо бить в барабаны, когда первый раз увидели. Чем раньше начинаешь, тем выше эффективность лечения и профилактики.

Больные алкоголизмом постарше, типичный портрет – это в более 50 процентов случаев человек от 40 до 60 лет, на втором месте – старше 60 лет, и потом только – человек от 20 до 40 лет.

– Ваши пациенты считаются полностью излечившимися или они хронические больные?

– При установлении диагноза «алкоголизм» или «наркомания» понятия полное излечение нет. Это хроническое заболевание, как, например, хронический бронхит. Если не простыли – то не болеете, простудились – заболели. Только в нашем случае это психоактивное вещество: употребляешь – это обострение, не употребляешь – ремиссия. Наше дело – довести пациента до ремиссии, через 3 года при наличии стойкой ремиссии снимаем пациента с наблюдения и он идет в свободное плавание. Но как только начинает выпивать – вернется обратно. Мы всегда рекомендуем – если что-то начинает беспокоить, лучше сразу придите к нам. Единичные больные могут прийти, но, как правило, приходят уже в срыве, в обострении.

– Как и какие методы лечения вы подбираете?

– Методики подбираются исходя из личных особенностей пациентов. На каждую процедуру мозг по-разному реагирует, влияет множество факторов, их оценивает врач, и от его профессионализма во многом зависит эффект. Но самое главное – что последние годы мы переходим к комплексной терапии, которая включает несколько этапов: медикаметозную терапию или детокс, восстановление физического состояния. Дальше начинают работать психологи, психотерапевты и наркологи. Пациент должен понять, что это за болезнь и как себя вести. Мы должны научить, как жить с тем, что у него есть. Как распознать тягу, как снизить актуальность тяги, куда обратиться, постараться найти ту точку, которая является пусковым механизмом, и работать с этой проблемой. Это длительная психотерапевтическая работа, на фоне которой могут добавляться медикаментозные препараты.

С физической зависимостью – синдромом отмены – мы боремся очень хорошо, снимаем симптомы. С психической зависимостью сложнее. Мы учим с ней жить, но для этой работы должно быть желание человека. Без него не будет эффекта.

– Многие специалисты хвалят методики наподобие «Анонимных алкоголиков»...

– Это одна из программ, основанная на принципе терапевтического сообщества и взаимопомощи. Здесь зависимые получают хорошую психологическую поддержку от равных себе. Но бывает, что требуется вмешательство специалиста, только он может определить, как избежать определенных трудностей, связанных с болезнью. В хорошей реабилитационной программе у пациента нет свободного времени, идет постоянная смена занятий, человек постоянно работает над собой.

– Как зависимому человеку понять, куда ему идти, где действительно помогут, а не просто будут вымогать деньги?

– К нам надо идти, у нас помощь бесплатная и гарантированная. Но в государственной службе людей отпугивает возможность попасть на диспансерное наблюдение и под социально-правовые ограничения. До недавнего времени зависимые даже в состоянии стойкой ремиссии не могли получить разрешение на управление транспортными средствами, на оружие. Сейчас появились некоторые послабления.

Что касается частных наркологов, клиник «по выводу из запоя» и НКО, то их деятельность толком никто не регулирует, и что там происходит, мы не знаем. Это бесконтрольная деятельность. Сегодня частникам нельзя лечить наркоманов, а алкоголиков – можно. И можно всем проводить реабилитацию. Пока есть деньги – лечат. А потом мы сталкиваемся с тем, что частники берут пациента, не справляются, по скорой переводят к нам и мы возвращаем с того света.

– А есть излечившиеся, которые приходят к вам и благодарят?

– Конечно, и они активно нам помогают. У нас есть целая мотивационная бригада равных консультантов, они работают с НКО, приходят в УФСИН, в СПИД-центры, в токсикологии, в инфекционные больницы, объясняют и мотивируют зависимых на лечение.

– А как вы относитесь к идее вернуть вытрезвители?

– Если правильно понимать их предназначение, что они нужны сугубо для вытрезвления, то я отношусь положительно. Есть вопросы, что делать с той категорией пьяных, у которых нет показаний к госпитализации в медицинскую организацию, а домой отпустить нельзя. Но получается, что их просто отпускают и они становятся либо жертвами, либо преступниками.

– Что бы вы сделали для системы, будь вы главным наркологом Минздрава?

– Сделала бы акцент на первичную профилактику. В отличие от СССР, у нас сегодня никому не интересны эти люди. Раньше на предприятиях работали профилактические программы, «пьяниц» брали на исправление. Сейчас работодателям все равно: выпил – уволим. Заботы о человеке нет.

Я считаю, что надо немного ужесточить побудительный механизм привлечения к лечению и контроль за его прохождением. Сегодня у нас не очень хорошо отточен побудительный механизм, тебе не будет ничего, если не будешь лечиться. Не выполняешь решение суда добровольно – ужесточить наказание, направить в закрытый стационар...

Надо погружать больного в мотивационную среду и работать с ним. Самая большая трудность – отрицание болезни. Надо привести человека к осознанию и пониманию своей болезни.

На заметку
373 койки в Городской наркологической больнице, примерно 60 процентов пациентов – алкоголики.
100 коек – отделение реабилитации, примерно 60 процентов там занимают наркозависимые.
В 2021 году на диспансерном наблюдении в Петербурге состояло около 30 тысяч человек, из них около 11 тысяч – наркопотребители, из которых 8800 с установленным диагнозом «наркомания».
Алкоголиков на учете состоит более 18 тысяч. Реальная цифра всегда намного больше.