– Сергей Константинович, вы ведь отличник по жизни?

– Почти отличник. В принципе я учился хорошо и в школе, и в институте. Мне особенно легко давались точные науки.

– Вам легко давались точные науки, но одновременно вы демонстрировали отличные результаты в спорте. Нечастое сочетание…

– Да, если кто-то занимается серьезно спортом, то меньше сил и времени остается на учебу. Но мне хватало и на то, и на другое. А когда я поступил в институт, то увлекся летным делом.

– Родившись в Ленинграде, вы учились в 77-й школе?

– Первые два класса я учился в 91-й школе, которая находилась тогда на улице Олега Кошевого (ныне Введенская. – Ред.). Но с третьего класса там ввели вторую смену, и это стало мешать моим занятиям спортом. Я перешел в 77-ю специализированную химическую школу, которую и окончил.

– И после этого пошли в Военмех?

– Да, хотя до поступления у меня и были некие колебания. Например, я думал о том, чтобы пойти учиться в летное училище. Но решил сначала получить инженерное образование. Не сразу определился с институтом, потому что, листая справочники для поступающих в вузы, не обратил внимания на специальность «проектирование и производство летательных аппаратов». Уже позже выяснилось, что под летательными аппаратами имелись в виду ракеты. В этот момент полетел в космос первый ленинградский космонавт, выпускник Военмеха Георгий Михайлович Гречко. И мои сомнения в выборе института и специальности отпали.

– Закончили учебу, пошли работать… Но как случилось, что в феврале 1988 года вы начали готовиться к своему первому полету?

– Я изначально понимал, что наибольшая вероятность попасть в отряд космонавтов – начать работу в научно-производственном объединении «Энергия», более известном как «Королевское КБ» (по имени советского ученого, конструктора ракетно-космических систем, председателя Совета главных конструкторов СССР Сергея Королева. – Ред.), ведь все гражданские космонавты приходили оттуда. Когда я окончил институт с отличием, у меня было право выбора распределения. В итоге по окончании дипломного проекта я уехал работать в подмосковный город Калининград (сейчас – Королев). Тогда на предприятии было немало молодежи, и многие подавали заявления в отряд инженеров-испытателей (так называли на предприятии будущих космонавтов). Дальше шел достаточно сложный период отбора: сначала медицинские комиссии, потом экзамены на профессиональные знания, после чего самых-самых принимали кандидатами в отряд космонавтов.

– И затем несколько лет подготовки?

– В 1983 году я начал проходить отбор, а кандидатом в отряд меня зачислили в 1985 году. Перед этим были достаточно сложные экзамены. В 1986 году, закончив общекосмическую подготовку, я сразу попал в экипаж. Так как я был мастером спорта по высшему пилотажу, мне предложили принять участие в новой программе космического корабля «Буран», и почти два года я проходил подготовку в составе экипажа.

– Но в 1988 году ситуация меняется, и вы вместо «Бурана» оказываетесь участником подготовки к основной экспедиции на корабле «Союз»?

– Да, с начала февраля у меня была очень интенсивная подготовка к участию в качестве бортинженера основного экипажа. И в ноябре 1988 года я отправился в свой первый космический полет – это была четвертая длительная экспедиция на орбитальную станцию (ОС) «Мир».

– Вы пробудете там 151 день, а когда в апреле 1989 года вернетесь обратно, сразу начнете готовиться ко второму полету?

– Перед возвращением на Землю нам пришлось законсервировать станцию. Мы улетели домой, и после реабилитации я был назначен в экипаж с Анатолием Арцебарским в девятую экспедицию на ОС «Мир».

– С вами в экипаже была женщина?

– На время пересменки с предыдущим экипажем была возможность ненадолго доставить на борт станции гостя. Так и произошло с Хелен Шарман – космонавтом из Великобритании. Она вместе с нами готовилась и стартовала, мы отработали неделю, а затем восьмая экспедиция, улетая, забрала ее с собой на Землю. Надо сказать, что до этого по такому же сценарию летали японский и французский космонавты, а затем и другие международные партнеры.

– Можно сказать, что они были первыми космическими туристами?

– Нет. Они были космонавтами-исследователями, потому что для них это была профессиональная работа. И они были представителями своих космических агентств. Так что они летали не просто за ощущениями, а ради науки.

– Вот давайте еще немного о бытовых впечатлениях. Когда человек на орбите, аппетит не уменьшается?

– Только поначалу из-за некоторого физического дискомфорта. Вскоре все нормализуется, но через некоторое время такое специальное питание просто начинает надоедать. Все-таки это консервированная или абсолютно обезвоженная пища, которую, чтобы она превратилась в нормальную, нужно разбавлять водой, давая ей возможность восстановиться. Впрочем, на грузовом корабле нам доставляли свежие продукты: апельсины, лук и чеснок. Нехватка нормальных земных продуктов – одна из трудностей, которую приходится преодолевать. Но самое значимое – это все же вода, каждый литр которой крайне ценен. Поэтому, например, для умывания экономишь граммы воды, лишь мечтая о возможности нырнуть в ванну или поплавать в бассейне.

– Легенда гласит, что в мае 1991 года вы взяли с собой в полет советский флаг. Это правда или вымысел?

– Как обычно бывает, это правда, обросшая неправдоподобными подробностями. В нашей программе предполагался интересный эксперимент – сборка 15-метровой фермы в открытом космосе. Мы предложили водрузить на нее советский флаг. Все согласились, что идея хорошая, но ничего не было сделано. Тогда уже на космодроме Байконур кто-то все же сбегал за флагом в местный магазин, и мы взяли его в свои личные вещи. В конце концов ферму мы смонтировали и водрузили на нее флаг во время выхода в открытый космос.

– Вы оказываетесь в космосе в тот момент, когда на Земле, в нашей стране, меняется государственное устройство. Вы знали, что происходит на Родине?

– В то время происходили многие изменения на Земле. Но мы знали о ситуации. Каждый день мы связывались со специалистами Центра управления полетами и вели не только служебные разговоры – нам передавали и новости.

– Волновались?

– Конечно. Было скорее так: люди на Земле беспокоились о нас, а мы, наверное, еще больше беспокоились о них.

– Тем не менее вы планировали, что в конце 1991 года…

– К нам должна была прилететь следующая экспедиция, и нас должны были поменять. Такая стандартная уже схема.

– Но этого не случается…

– В связи с техническими проблемами два следующих полета (с австрийским и казахским космонавтами) объединили в один. Руководитель полета Валерий Рюмин предложил мне остаться еще на одну экспедицию – так было бы проще для всех. Я сказал, что должен оценить, хватит ли у меня сил. Спросил, сколько есть времени на принятие решения – день, два? А Валерий Рюмин говорит: «Через 3 часа давай еще раз свяжемся и определимся».

– Вот вы в космосе, и вам надо принять решение. Как можно понять, хватит вам сил или нет?

– В какой-то мере это попытка верной самооценки. Ведь я тем самым брал риск на себя, это была моя ответственность. Ту ситуацию можно сравнить с беговой дистанцией: словно ты бежишь пять километров, пробежал уже три, думаешь, что тебе осталось меньше половины. И тут говорят: «Теперь бежим не пять километров, а десять». Вот в этот момент ты вынужден резко изменить темп своего движения…

 – И психологически перестроиться…

– Да, перестроиться психологически и тактически. Чтобы добраться до конца дистанции, мне в тот момент пришлось переосмыслить необходимость соблюдения режима, начать немного больше времени тратить на восстановление, чтобы хватило сил добраться до финиша.

– А в это время в европейских СМИ активно писали, что советский космонавт стал узником в космосе.

– До нас это не очень доходило. Я получал об этом обрывочную информацию. Кстати, часть таких сведений дошла до меня от радиолюбительницы из Австралии благодаря любительскому радио, которое было на станции. Во время одного из эфиров я познакомился со школьной учительницей информатики из Австралии. Мы с ней устраивали уроки из космоса: она собирала детей в своей радиорубке, а мы отвечали на их вопросы на ломаном английском языке. Однажды она спрашивает: «Сергей, а как ты себя чувствуешь? У нас здесь пишут в СМИ, что ты стал узником и настолько ослаб, что у тебя уже сил не хватит вернуться на Землю». Я тогда отшутился: «Вы вообще в Австралии живете по отношению ко всем остальным вверх ногами, вот у вас и новости такие же».

– Как вы поддерживали физическое состояние, находясь на борту?

– Во время космического полета необходимо заниматься плановой физкультурой. Например, на МКС (Международная космическая станция. – Ред.) у нас есть беговая дорожка, велоэргометр, эспандеры, тренажеры. Существует система упражнений, которая позволяет нагружать мышцы так, чтобы оставаться в тонусе. Конечно, после полета все равно требуются восстановление и реабилитация, но занятия спортом позволяют оставаться в такой физической форме, чтобы безопасно вернуться на Землю.

– Тридцать лет назад, 25 марта 1992 года, вы возвращаетесь на Землю, пробыв на МКС рекордные 311 суток. Помните свои первые ощущения?

– Когда мы приземлились, я, как и положено бортинженеру, был последним, кто выходил из корабля. Первое ощущение – это возможность прочувствовать мелкие запахи, в том числе снега, земли, травы и свежего воздуха, на которые обычно не обращаешь внимания. А после длительного пребывания внутри пространства из металла и пластмассы они крайне заметны.

– Из-за скафандра, в котором вы приземлились, вас называли последним жителем СССР.

– Часть правды в этом есть. Это действительно был скафандр с советским флагом на рукаве. Отпарывать один флаг и пришивать другой на станции было не только хлопотно, но и опасно – можно было легко повредить герметичную оболочку.

– Приземлившись, вы станете Героем России. Кстати, первым Героем новой страны. По советской традиции «Волгу» дали?

– Да, действительно, такая традиция существовала еще с полета Юрия Гагарина. Машину дали.

– Вы почетный гражданин Петербурга. Насколько значим для вас этот статус?

– Это звание присваивалось еще в дореволюционной России, потом был перерыв, в начале 1990-х годов традицию продолжили. Когда меня номинировали, это было неожиданно. Но в итоге я стал почетным гражданином Санкт-Петербурга в один год с дирижером Валерием Гергиевым. Статус значим, потому что таких людей мало.

– Тем не менее последние десятилетия вы житель Москвы. Удается навещать родной город?

– К сожалению, не так часто, как хотелось бы. Но когда приезжаю, всегда бываю в институте, потому что там еще остались преподаватели, которые меня учили. Ну и всегда тянет в места, где я родился и вырос, – в Петроградский район, там я прожил значительную часть своей жизни.