– Александр Николаевич, как вы узнали о том, что произошел взрыв?

– Страшную новость я узнал от дежурных служб, находясь вне Смольного. Конечно, сразу помчался к станции метро «Технологический институт», и где-то через полчаса там собрались руководители всех без исключения силовых ведомств, губернатор Георгий Полтавченко и два вице-губернатора – Игорь Албин и я. Нужно сказать, что к этому времени спасательные работы уже начались: врачи, пожарные, полицейские и представители специальных служб – все уже были там.

Тогда я подумал, как прав был великий полководец Александр Васильевич Суворов, говоривший, что тяжело в учении – легко в бою.

Под эгидой МЧС мы постоянно проводили тренировки на объектах города: стадион, Западный скоростной диаметр, метро… И теперь люди спокойно делали свою работу, понимая каждый маневр. В тот момент я заметил, что на пришедших руководителей никто не обращал внимания, поскольку люди и так знали, что им надо делать.

– В чем она состояла, эта работа?

– Когда началось заседание экстренного штаба по ликвидации теракта, выяснилось, что на станции «Площадь Восстания» обнаружено еще одно взрывное устройство. Мы ведь тогда не знали, сколько их... Тогда было принято тяжелейшее решение: закрыть все станции метро. Мы понимали, что обрекаем город на транспортный коллапс, но другого решения быть просто не могло!

Конечно, на заседании были определены действия каждой силовой службы, всех городских ведомств. Понятно, что нужно было организовать движение наземного транспорта. Однако я хотел бы обратить внимание на другое – на то, как повели себя петербуржцы. Ближайшие кафе и рестораны бесплатно раздавали еду. Я сам видел, как из ближайших к месту теракта домов приходили люди и говорили: «Если есть проблемы, вот мой дом – пойдем ко мне».

Интернет пестрел объявлениями владельцев машин с предложениями о своих услугах. Школы, детские сады, не дожидаясь никаких команд, звонили родителям детей со словами: «Мы все понимаем, пожалуйста, не волнуйтесь – дети под присмотром столько, сколько надо». Город, петербуржцы сплотились вокруг беды и протягивали друг другу руку помощи.

Буквально через три дня после трагедии около метро прошла импровизированная акция памяти. И когда называли имена и фамилии погибших, в небо взлетали белые голуби – и десятки тысяч людей смотрели на этих голубей и плакали. Скорбим мы и сегодня…

– Какой вы запомнили станцию «Технологический институт» в тот день? Что лично вас больше всего поразило?

– Наверное, как у любого здравомыслящего человека, мысль была только одна: «Люди, почему вам не живется спокойно? Почему вы убиваете друг друга? Ни в чем не повинные люди ехали по своим делам, у них были планы, каждый о чем-то думал и мечтал. Раз – и жизнь прервалась. За что?» Терроризм – это та тема, вокруг которой должно идти сплочение государств. Это общая боль Земли. В тот день в городе был наш президент: вечером мы увиделись с Владимиром Владимировичем на Литейном, 4 (здесь находится управление ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. – Ред.), где ему доложили о работе ведомств и городских служб. Он дал им высокую оценку и подчеркнул роль петербуржцев.

– Вы были удивлены такой реакцией города?

– Нет, она меня не удивила. У меня была гордость за земляков. Я не знаю, что это – ген блокады или что-то еще. Я не хочу говорить какие-то негативные слова в отношении бед, которые случались в других городах, но хорошо знаю о том, что там таксисты взвинчивали цены, пытаясь заработать на беде; знаю, что были проблемы в протягивании руки помощи. А вот в Петербурге этого не было. И я этим горжусь – тем, что я ленинградец, петербуржец, что у нас живут такие люди.

– Как трагедию переживал Георгий Полтавченко, работавший в то время губернатором Петербурга?

– Он воспринял ее так, как любой другой петербуржец. Но я обратил внимание на другое – на максимальную собранность человека: никакой внутренней паники и четкое распределение обязанностей, команды, благодаря которым мы достаточно быстро локализовали последствия трагедии. Он повел себя как настоящий командир.

– Теракт в метрополитене, по сути, стал стартом обновления системы социальной помощи в Петербурге…

– Вы знаете, я бы не переоценивал значение самой трагедии с точки зрения организации социальной помощи. К сожалению, город проходил беду с взорвавшимся над Синаем самолетом. Это была еще одна страшная боль петербуржцев. И в данном случае, наоборот, уже отработанные механизмы социальной помощи сразу же включались в необходимую работу. Что касается медицинской помощи, то буквально за минуты прилетел спасательный вертолет. Потом возникла необходимость работы психологов с людьми, помощь семьям погибших…

Конечно, нет предела совершенству, но роль социальных служб города я бы выделил.

– Когда впервые увидели пострадавших в теракте, о чем вы тогда подумали?

– Сердце разрывалось на части от боли, которую испытывали эти люди. Она передавалась каждому из нас. Тут нечего добавить.

– В первые часы после взрыва в Интернете появлялись фейки о других бомбах, непроверенная информация. Как правительство Петербурга боролось с ней?

– На мой взгляд, есть один-единственный путь борьбы с фейками и дезинформацией – это откровенный и честный разговор с жителями города. Что с позиции правительства и моей лично мы и пытались сделать. Мы тогда очень плотно работали со средствами массовой информации, понимая, что это самый эффективный канал коммуникации и доведения сведений до наших людей. Сведений истинных.

– На станции «Технологический институт» есть памятная табличка с именами погибших. Как вы относитесь к таким мемориальным доскам?

– Вы знаете, это интересный вопрос. Когда произошла беда с самолетом, возникали совершенно естественные и понятные мысли: может быть, поставить памятник? Точно так же и с терактом в метро. Мы много думали по этому поводу и пришли к выводу: нельзя по каждой ситуации делать памятники.

Иначе можно превратить город в один большой мемориал, некрополь. Наверное, это было бы не до конца правильно. Но нельзя и не оставлять следов – в хорошем смысле этого слова, поэтому и нашлось такое решение – установить табличку.

– На следующий день после теракта многие публичные люди спустились в метро – это был своеобразный сигнал жителям, что им нечего бояться. А у вас был страх в эти дни?

– Я напомню вам, что я военный человек, прошедший горячие точки, и видел много разной беды. Говорить после теракта в тот день о каком-то личном страхе, мне кажется, не совсем правильно. Мысли были о другом: на психологическом уровне люди боялись заходить в метро, и я думаю, что это был подсознательный страх. Люди увидели беду! И личным примером, в том числе с вашей помощью, мы пытались донести до людей, что жизнь так или иначе продолжается.

Никогда нельзя быть готовым к такому – это приходит внезапно. Подобные события вызывают шок, в том числе и у руководящих работников. Наверное, в этом и заключается предназначение людей, которые облечены властью и должны принимать решения.

– За последние несколько лет Россия пережила стрельбу в казанской гимназии, Пермском университете. Как вы считаете, о чем стоит говорить с подрастающим поколением, чтобы избежать таких трагедий?

– Знаете, если мы с вами проанализируем информацию из Интернета и телеканалов, то увидим слова «убили», «изнасиловали»… Мы слишком увлеклись черной стороной любой действительности. Давайте проанализируем игры, в которые играют наши дети и внуки. «Пиф-паф, кровь, я герой – я кого-то расстрелял». Мы увлеклись пропагандой насилия и жестокости. Мы намного меньше стали говорить о добре, нравственности. Наверное, здесь точно есть о чем думать и властям, и средствам массовой информации, и родителям.