Автор более 60 монументов, 500 скульптурных портретов и других работ, Григорий Ястребенецкий продолжает работать и сегодня.

– Некоторые интересные проекты памятников не были завершены. Почему?

– У меня было несколько таких случаев, причины разные. Скажем, был памятник, который делал по просьбе председателя общественной российско-германской организации, занимавшейся увековечиванием памяти погибших в Великую Отечественную войну. Он находился в ратуше Гамбурга. Тогда собирались отлить второй экземпляр и установить его в Ленинграде, но председатель организации ушел из жизни, и этого не случилось.

Отдельное место занимает история с памятником для Балтийского завода, где планировали создать огромный – 22 метра в ширину – барельеф, с множеством фигур, связанных с историей Ленинграда и завода. В то время первым секретарем обкома партии стал Григорий Романов – неприятный человек, который буквально ненавидел интеллигенцию. Товстоногов рассказывал мне, как Романов «кошмарил» театр, а его действия стали причиной, по которой наш город покинули Райкин, Юрский, и многие другие.

Романов хотел оставить яркий след в истории и собирался возвести колоссальный монумент, посвященный Великой Октябрьской социалистической революции в Ленинграде. На Финском заливе должны были намыть остров и поставить там огромную скульптуру. По задумке ее должно было быть видно с проходящих в сторону города кораблей.

Это была абсурдная идея, пассажиры судов вряд ли смогли бы разглядеть детали монумента: там предполагалось сделать огромные барельефы, а вблизи охватить такого колосса и его детали невозможно.

В это время архитектор Копыловский предложил мне и еще нескольким скульпторам принять участие в создании барельефа по истории Балтийского завода. Предполагалось сделать несколько барельефов с дореволюционной истории завода до современности, но постоянно что-то добавлялось. В последний момент вспомнили, что надо добавить Ленина, – ну, добавили и его. В итоге должна была получиться длинная лента, стоящая на опорах, под которыми могли ходить люди.

– Где создавался этот памятник?

– Учитывая его размеры, прямо на Балтийском заводе. Нам выделили место в цеху, не знаю, что они там делали, грохот стоял невозможный, постоянно работали только глухие, обычному человеку в таком шуме долго находиться невозможно.

– Что же обрекло проект?

– Романов. Памятник был готов: отформован, отлит в гипсе. Уже были сделаны буквы для текста на памятнике. Председатель Союза архитекторов Сергей Сперанский и глава Союза художников Борис Угаров, увидев, что получилось, предложили вынести памятник с закрытой заводской территории и установить его в сквер на пересечении с Косой линией, ведущей к Балтийскому заводу, чтобы больше людей смогли оценить его. Даже статью в газеты дали с фотографией... И грянул гром.

У Романова не клеилось с его проектом колосса. А тут есть почти готовый монумент на схожую тематику, только сделанный без его участия. Романов дал указание провести множество проверок: где взял деньги Балтийский завод, как получилось, что Комбинат скульптуры принял заказ без разрешения Министерства культуры, даже сами барельефы с линейкой облазили, мол, они на два сантиметра ниже заявленного, нарушение заказа и т. п.

Отдельная комиссия занялась вопросом этого памятника. На заседании меня окрестили главным виновником и спрашивают, мол, почему Ленин на нем рядом с царским орлом? А орел находился на другом барельефе, за несколько фигур от Ленина, но изображение даже смотреть не стали. Дальше – больше. Комиссия задавалась вопросом: «Какую взятку получил художественный совет за одобрение памятника?»

Директора Комбината скульптуры посадили на два года в тюрьму, директора Балтийского завода уволили, мастера получили выговоры…

– Что стало с барельефами?

– Директор завода, чтобы покончить со всеми этими неприятностями, приказал вывести отформованный в гипсе памятник на Финский залив и утопить. Залив довольно мелкий, образовался гипсовый остров, который венчала трехметровая гипсовая скульптура Ленина.

А у Романова по-прежнему не ладилось с его проектом. Пару лет спустя мы встретились с Романовым на открытии выставки. Он сказал, что все же стоит вернуться к установке памятника у Балтийского завода. Надо было видеть, как он изменился в лице, когда узнал, что памятник уже давно утоплен. Спустя еще какое-то время Романов позвонил мне и попросил сделать бюст Ленина для Октябрьского зала. Потом этот бюст перенесли в Шалаш Ленина.

– У вас есть любимое произведение?

– Даже не знаю. После того, как сделал 64 памятника, сложно сказать. Через некоторое время смотришь на свою работу и думаешь, что еще лучше можно сделать, совершенству нет предела. Пожалуй, мне особенно по душе монумент на Ивановских порогах – «Безымянная высота». До создания этого монументы был в Прибалтике и увидел там дерево, похожее на фигуру женщины, которая поддерживает руками крону. Этот образ воплотился в металле на мемориале. К слову, там есть спуск к воде, где предполагалось сделать барельефы, но в 1968 году эта часть проекта была отложена, хоть сам монумент был номинирован на госпремию. К этой идее вернулись в конце 80-х, был сделан эскиз, пройдены все согласования, но начавшаяся перестройка сорвала эти планы.

Несколько лет назад там спилили одно из двух деревьев, вписанных в композицию, и установили поклонный крест. Мы вели долгие споры, в итоге крест перенесли, а на старом месте снова высадили дерево. 

– Как относитесь к установке памятников в спальных районах города?

– Поставить памятник в городе на Неве – большая честь для любого скульптора. Такую работу можно делать и бесплатно. У меня полно работ, которые я просто дарил. Была какая-то годовщина, юбилей Гёте, у экс-губернатора Петербурга Владимира Яковлева обсуждался вопрос: «Надо делать памятник, а денег нет». Тогда его заместитель по культуре и говорит: «Пусть Ястребенецкий делает: хорошо и даром».

Мы с Даниилом Граниным дружили более 60 лет. Когда шла речь об установке ему памятника, дочь Гранина Марина попросила меня провести конкурс среди своих учеников. Тот проект, что она выбрала, создан моим учеником Евгением Бурковым и установлен на Дальневосточном проспекте.

– Уже много лет вы возглавляете Творческую мастерскую скульптуры в Санкт-Петербурге. Что главное в обучении нового поколения скульпторов?

– Был период времени, когда скульпторы не имели возможности делать то, что действительно хотелось создать. И всех загоняли в рамки, чтобы быть похожими друг на друга. С этим связан один курьез. Как-то из Бельгии приехали искусствоведы, чтобы организовать выставку советской скульптуры за рубежом. Отобрали работы четверых мастеров. Когда открыли выставку, все решили, что представленные работы делал один мастер, так они были похожи по стилистике. Это неправильно. Поэтому стараюсь помочь своим ученикам найти себя, выработать собственный художественный язык.

Мне интересно видеть, как они работают. Мои ученики – авторы многих памятников.

По словам Ястребенецкого, чтобы портрет получился, чтобы вдохнуть в камень жизнь, необходимо понять душу человека, научиться читать его настроение.

– Помогают ли в работе новые технологии?

– Я делал портрет известного актера Николая Мортона. Потом этот портрет был на выставке, где, первый раз на моей памяти, мою работу украли. На счастье у меня был второй экземпляр. Потом он попросил меня сделать уменьшенную копию. Долго мучился с этой работой, сейчас тяжело такие маленькие делать. А потом ученик рассказал мне о возможностях 3D-технологии. Они сделали идеальную уменьшенную копию из пластика. Технически сейчас можно не лепить, а использовать такие технологии, впрочем, это уже не искусство, а что-то другое.

В остальном техники, с которыми работают скульпторы, не изменились со времен древнего Рима.

– Расскажите о своих первых шагах, как шла учеба в институте живописи скульптуры и архитектуры?

– У нас были великолепные педагоги-формалисты, они учили думать о состоянии человека, образ которого ты стараешься передать, пластике… А потом их уволили. Их место заняли реалисты, среди которых были хорошие преподавателя, но, следуя их теории, ты должен был делать точно так, как оно есть, никуда не отступая. Следом прошли увольнения по национальному признаку. Сложное было время.

Еще был большой скандал, когда выпускался один студент из Азербайджана. Его работа называлась «Сталин в Баку». В своем вступительном слове он должен был сказать, что Сталин устраивал в Баку стачки, но по-русски он говорил плохо, и у него вышло, что Сталин устраивал скачки. Долго шумели по этому поводу, но вроде обошлось.

– Расскажите о своей дипломной работе.

– Хотел создать скульптурную композицию, посвященную альпинистам. Мне сказали, надо что-то идейное, вот, показать дружбу народов, например. Пришлось думать о дружбе. Образ русского взял с одного из популярных артистов кино, кажется, из фильма «Волга, Волга», с другими национальностями проблем тоже не было, пока дело не дошло до африканца. В то время в Союзе было всего три негра. Один из них – укротитель змей Тито Ромалио. Разыскал его и пригласил в мастерскую. А он заявляет, что ему надоело заниматься общественной работой забесплатно, мол, «хочешь, чтобы я позировал, плати в час три рубля»! Это огромные деньги, но что делать, благо, хоть я получал сталинскую премию. Деньги все равно быстро кончались, поэтому предложил снять с него маску. Он согласился – за 100 рублей.

Для того чтобы снять маску, надо было вазелином смазать волосы и ресницы. В нос вставлялись две гильзы от папирос. Затем на голову выливается гипс.

Вазелина у меня не оказалось, пошел на конюшню, взял колесное масло...

Когда гипс схватывается, он становится теплым. Тут-то вся эта тележная смазка и растаяла. У Тито еще волосы в мелких кудряшках были. Они намертво прилипли к гипсу. Дергаю маску – не снимается. Гильзы из носа вывалились, ему дышать уже нечем, колотит ногами, мычит. Я как рванул, выдрал ему половину волос. Эта маска с волосами до сих пор висит у меня в мастерской.

Григорий Ястребенецкий продолжает работать. Сейчас он трудится над скульптурным портретом директора музея-заповедника «Царское Село» Ольги Таратыновой. А ранее он закончил тройной проект Бродского, который на днях будет передан в Эрмитаж.

Справка: Среди работ мастера – мемориальный комплекс, посвященный героической защите крепости Орешек в годы Великой Отечественной войны, мемориальный комплекс на месте концлагеря в Нойенгамме (Гамбург, Германия). Он автор памятников академику Дмитрию Лихачеву, писателю Варламу Шаламову, поэту Михаилу Дудину и т. д. Произведения Ястребенецкого представлены в более 40 музеях России – в Третьяковской галерее, Русском музее и в других музеях страны и зарубежных коллекциях.

В 1941 году Григорий Ястребенецкий воевал на Ленинградском фронте, был ранен, в декабре 1941 года попал в госпиталь со второй стадией дистрофии и пережил тяжелейшие лишения во время блокады Ленинграда. Немного окрепнув, вернулся на фронт. Служил рядовым в артиллерийских частях, дивизионе аэростатов артиллерийского наблюдения, отдельной роте связи. Принимал участие в боях под Ленинградом, Нарвой, Шлиссельбургом, на Карельском перешейке. Победу встретил в 1945 году в Восточной Пруссии под Кенигсбергом в звании старшины. После войны окончил скульптурный факультет Института имени И. Е. Репина Академии художеств СССР.