– Владимир Яковлевич, в этом году отмечается столетие СССР. Одна из тем, которая в связи с этим получила новый виток обсуждений, – перенос из мавзолея и захоронение Владимира Ленина на Волковском кладбище. Что вы думаете об этом?

– Послушайте, хватит уже трупы ворочать! Лежит Ленин, никого не трогает – и пусть лежит. Тем более что Красная площадь и мавзолей связаны с историей страны: один только Парад Победы вспомните. В нашей стране сформировалась привычка: на трибуну мавзолея приходили члены политбюро, оттуда произносили речи. Ну а сегодня у страны есть много новых задач – их и надо решать, а не про Ленина говорить. Вот, например, я сейчас смотрю на нашего президента и понимаю, как ему трудно, потому что нельзя управлять таким государством в ручном режиме. Кстати, также и из Смольного нельзя управлять городом – оттуда надо управлять районами. Поэтому я всегда делал ставку на районы, и люди знали, что не надо бежать в Смольный, а надо идти к себе в райисполком, где ответственные работники решат вопрос «на местах». Вот, например, сейчас мы опять захлебнулись со снегом. А почему? Потому что не может Комитет по благоустройству все охватить. Районы должны убирать каждый у себя, только тогда у нас будет порядок.

– Когда вы стали главой Ленинграда, город управлялся именно таким образом?

– Были и раньше попытки, но мы окончательно все доделали, подключив научный потенциал, потому что я прежде всего ученый – защитил кандидатскую и занимался очень серьезной работой для транспортного флота, по сути, осуществив там настоящую техническую революцию.

– Говоря сегодняшним языком, внедряли на флоте инновации?

– Да, наверное, инновации. Мы двигали технический прогресс на флоте, повышали безопасность плавания, а для этого устанавливали современные приборы. Но что еще важно – мы готовили кадры. То есть это был комплексный подход.

– Получается, использовали еще один актуальный тренд – делегировали полномочия?

– Каждый мой заместитель знал, за что он отвечает, и я не лез в их дела. Они между собой решали вопросы, а я был уверен, что они решат правильно. А вот если у них что-то не получалось, то я выступал как третейский судья. Кроме того, при мне постоянно была смольнинская «вертушка» – телефон, трубку которого я снимал всегда, когда он звонил.

Ну и при этом у нас был налажен четкий контроль поручений. Например, я ехал на машине и записывал на диктофон: «на проспекте Щорса у такого-то дома оборвана водосточная труба» или «у магазина на Московском проспекте полно окурков». Затем приходил на работу, отдавал записи на расшифровку ответственному секретарю, а он готовил письменные поручения за моей подписью. И через определенное время мы ездили и смотрели, как все устранено. Такой механизм освобождал от «текучки» – много времени появлялось для того, чтобы заниматься стратегическими проектами.

– А когда вам в 1983 году предложили возглавить Ленгорисполком, вы сразу согласились?

– К тому моменту я уже был членом ЦК партии, депутатом Верховного совета СССР, депутатом Ленсовета. Ну и я поехал на пленум ЦК в столицу. Во время перерыва стою в буфете – ем пирожок, пью чай. И тут ко мне подходят и говорят: «С вами хочет поговорить товарищ Романов». А Григорий Романов тогда – первый секретарь Ленинградского обкома партии. Я и отвечаю: «Сейчас перерыв закончится, и я к нему подойду». Мне объясняют: «Нет. Он хочет, чтобы вы к нему приехали на улицу Грановского». В то время там располагался офис Ленинградского обкома в Москве. Я приехал, и Романов с порога говорит: «Володя, я хочу с вами посоветоваться». Кстати, до этого дня по имени он меня никогда не называл.

«Принято решение: я в Ленинград не возвращаюсь – остаюсь в Москве, перехожу на новую работу (в 1983 году Григорий Романов станет секретарем ЦК КПСС и до 1985 года будет курировать вопросы военно-промышленного комплекса. – Ред.). Мы решили, что первым секретарем обкома будет Лев Николаевич Зайков, а на его место председателя исполкома пойдешь ты», – сказал Романов.

Я уперся рогом: «Нет, я не смогу. Не потяну». Но он не колебался: «Вопрос решен. Председателем будешь ты, а мы тебе будем помогать. Если не справишься – мы сами тебя выгоним». Потом все годы во главе Ленинграда я работал так, чтобы меня не выгнали.

– Опыт предыдущей работы помогал?

– Да, я уже знал всю «кухню», знал, как и с кем надо говорить. Но при этом я руководствовался только одним – делом, необходимым городу, и законом. И мне повезло, что до назначения на этот пост я сменил шесть кабинетов в Смольном: я же пришел инструктором и дошел до второго секретаря обкома. Был секретарем городского комитета, заведующим отделом науки и учебных заведений. И, кстати, именно в те годы я свел вместе двух известных ныне людей. Тогда активно развивалось движение строительных отрядов, и мне нужно было согласовать командира и комиссара одного студенческого отряда. Мне принесли из Ленинградского университета предложение: командиром стройотряда назначить студента Путина, а комиссаром – студента Бастрыкина. Я дал добро и, учитывая, что они из университета, направил их недалеко – строить картонную фабрику в Антропшино. Потом за свою работу они получат грамоту и с тех пор будут дружить.

Мы, кстати говоря, сейчас с некоторыми энтузиастами хотим открыть стелу в память о студенческих отрядах. Все вроде договорились, и губернатор согласен.

– Уже и место определено?

– Да, если окончательное решение будет принято, то поставим в студенческом городке на Новоизмайловском проспекте. Другое дело, что пока проект памятника мне не понравился.

– Владимир Яковлевич, вы – пример человека, который сам ушел со своего поста: в 1990 году добровольно отказались от должности первого лица Ленинграда. Почему?

– В тот момент на уровне ЦК КПСС было принято решение «О совершенствовании психиатрической службы в Советском Союзе». И под лозунгом, что коммунисты сажали в психушки инакомыслящих, из этих учреждений выпустили всех, кроме особо буйных. Многие из тех, кого отпустили, очень скоро станут депутатами Ленсовета – 23 человека. Они начнут ходить на сессии в рваных джинсах, вырывать друг у друга микрофоны, в перерывах станут откручивать ручки от дверей и предъявлять мне претензии, почему в туалетах импортное оборудование.

Их первая сессия длилась три месяца. Это был дурдом: меня с коллегами никто не слушал, поэтому вскоре я решил написать заявление.

– Есть что-то, о чем вы жалеете, что не удалось за время вашего руководства городом?

– У города был договор с финской строительной компанией, которая должна была воссоздать разваливающееся здание гостиницы «Англетер», отстроить его заново. В Ленинграде было бурное обсуждение, так называемые градозащитники будоражили жителей. Мне приходилось к ним неоднократно выходить, потому что доходило до того, что они на Исаакиевской площади жгли костры, бесновались, устраивали митинги. Я уговаривал их, а в ответ слышал только одно: «Это историческое здание, здесь Есенин повесился». На это мы пообещали мемориальную доску установить на новом здании, которую в итоге и разместили на фасаде. Но главное другое – когда я к ним пришел и взял кирпич из кладки прежнего здания, он у меня в руках рассыпался. Ну и, кроме того, если бы мы не предоставили чистую площадку в надлежащее время, город бы понес серьезный убыток в валюте – в договоре были предусмотрены строгие санкции за нарушение сроков выхода строителей на площадку.

Так вот жалею в этой истории я об одном. Между старым зданием «Англетера» и зданием «Астории» была так называемая «Щель» – культовая рюмочная с большим темным залом. В те годы многие артисты, известные люди считали необходимым прийти туда, выпить коньячку, закусить лимончиком… И когда я хватился, что «Щель» не предусмотрена новым проектом, оказалось, что финны уже возвели третий этаж и вплотную – здание к зданию. То, что я «Щель» пропустил, – это я виноват, ребята. Своеобразной компенсацией стала помощь в открытии на Невском проспекте литературного кафе «Вольф и Беранже», откуда в свое время Пушкин уходил на дуэль. Мы тогда договорились и сделали там пушкинский клуб с мебелью из той эпохи и пушкинскими угощениями в меню. Недавно мне рассказывали, что все работает до сих пор.

– Тем не менее за семь лет вашего управления городом в Ленинграде было открыто семь станций метро.

– Это так. Все дело в том, что с самого начала мы разработали план комплексного экономического и социального развития до 2005 года. И в нем была предусмотрена мощная программа по развитию метрополитена. Мы даже зарезервировали места, где должны были планироваться выходы наверх из метро и где из-за этого было запрещено любое строительство.

Но потом пришли новые времена – и те земельные участки передали новым собственникам, и весь план развития перестал быть актуален. При этом, конечно, очевидно, что без метро и тогда, и сейчас нет и города, ведь наземный транспорт всех не перевезет.

– Также в годы вашего руководства начали строить дамбу. Гордитесь этим проектом?

– Я помню, как в одно из наводнений возглавлял штаб гражданской обороны. И вот перед выходом на работу смотрю из окна квартиры, а вода в Неве, в том месте, где пришвартован крейсер «Аврора», прямо на глазах поднимается. Дошло до того, что, когда я вышел на улицу, машина уже не могла подъехать к дому – я садился в нее на Сампсониевском мосту. И я никогда не забуду, как в те же дни мне позвонил Борис Борисович Пиотровский, директор Эрмитажа, и сказал: «Владимир Яковлевич, у меня осталось шесть сантиметров до того, как вода хлынет в запасники музея».

Если бы мы не построили защитные сооружения, наш город утонул бы. Осознавая такую перспективу, мы потратили много государственных ресурсов и до начала возведения дамбы за зданием Московского райисполкома выстроили модель Финского залива, где наши специалисты изучали, как стекает вода, где надо открывать шлюзы, как ставить водопропускные устройства. Ну а сегодня уже всем очевидно, что аналогов нашей дамбе как гидротехническому сооружению нет во всем мире, хотя на стадии проектирования и мне, и Севенарду (Юрий Севенард – в эти годы генеральный директор производственного строительно-монтажного объединения, отвечающего за строительство дамбы. – Ред.) досталось много критики. Тем не менее мы стояли насмерть, и нас тогда поддержал министр энергетики СССР Петр Непорожний.

– Но кроме развития инфраструктуры при вас – еще в советском Ленинграде – верующим стали возвращать храмы. Верно?

– В то время очень уважаемый мной человек – будущий Патриарх всея Руси Алексий Второй – был митрополитом Ленинградским и Новгородским. Как-то мы с ним разговорились, и он предложил поехать взглянуть на Софийский собор в Пушкине. Мы приехали, а там вместо храма – склад строительных конструкций. И я тотчас после увиденного подписал распоряжение исполкома, изъял собор из государственной собственности и передал его Православной церкви.

– Соратники по партии косо не смотрели на вас за это?

– Ой что тогда было! Еще как смотрели. А я сказал: «Ребята, надо исправлять ошибки, которые мы сделали». В таком красавце – склад строительного мусора!

– Недавно вы передали в архив личные вещи. Это такой символический акт?

– Я очень тронут идеей Архивного комитета – это они предложили мне передать документы им на хранение, а я согласился. Дело в том, что у меня сын занимается семейным архивом, но мы договорились, что он часть документов себе возьмет, а все остальное я отдам городу. И первые документы уже переданы. Я считаю, что так нужно поступить для потомства, а у меня же трое правнуков. Они вырастут и узнают, какой у них был прадед.

– Сколько им лет?

– Старшая пошла в школу, младшей – 4 года. А средний – это наш держатель фамилии – Платон, ему пять лет. Он сейчас уже очень любит паровозы. И я обещал его скоро сводить в наш замечательный современный железнодорожный музей.

– У вас в разные годы были близкие отношения со многими градоначальниками? Можно сказать, что они ваши ученики?

– Скорее, членами команды. С Валентиной Матвиенко мы виделись недавно. С Александром Бегловым у нас хорошие отношения. А вот с Яковлевым я не общаюсь, и даже не знаю, жив ли он еще.

– Владимир Анатольевич Яковлев сегодня возглавляет Российский союз строителей.

– Он в свое время сделал ошибку, что уволил Владимира Путина, когда из мэрии ушел Собчак (Анатолий Собчак – мэр Петербурга с 1991-го по 1996 год. – Ред.). Но это их дело. Я прожил свою жизнь честно: не брал, не крал. Я могу каждому смотреть в глаза и говорить все, что думаю. Но мне жена часто говорит: «Ты привяжи язык, у тебя же еще внуки, правнуки. Наболтаешь что-нибудь, а им придется отвечать». И она, наверное, права. Как говорил сэр Уинстон Черчилль: «Лучше дважды подумать, прежде чем ничего не сказать».

– Где в современном Петербурге место силы Владимира Ходырева?

– Я люблю гулять по набережной Невы напротив «Авроры», где Нахимовское училище, где стоит домик Петра. Рядом – мой дом, а еще поблизости проходит аллея, которую я в свое время сажал и где теперь цветут липы. Еще я люблю выходить в Ладожское озеро, плыть до крепости Орешек, на Осиновец или на Валаам. Это исторические места, а без познания прошлого, как известно, нет будущего. Вот только к тому, что было, надо относиться спокойно, трезво и делать все, чтобы не повторять ошибок.