– Вы помните, как узнали о начале войны?

– Наша семья жила в Автово, в новом доме, за которым уже начинались березовые рощи, паслись коровы, то есть это была самая окраина. На том месте, где сейчас станция метро «Автово», тогда был только вырытый котлован.

Мы собирались уезжать на море к бабушке в Одессу. Пока ждали отца, меня отпустили погулять. Мама открыла окно и позвала меня домой. По радио шло сообщение о начале войны…

Папа создавал новый цех на заводе имени Андре Марти (ныне – Адмиралтейские верфи. – Ред.). Узнав о войне, он сразу отправился туда.

Наш дом оказался на второй линии обороны. Немцы стояли в Полежаевском парке, всего в трех километрах от дома. В нашей квартире расположились пулеметчики. Во дворе дома военные оборудовали лазарет. Без специального пропуска в эту зону уже было не пройти.

В июле, еще до введения карточной системы, люди могли закупиться в магазине, но невозможно собрать припасы на несколько лет вперед, никто такого и не ожидал.

– В 1941 году вам было шесть лет.

– Мы все повзрослели, когда начались бомбежки. А зимой 1942 года я навсегда перестала плакать.

Мы тогда уже жили в чужой квартире на Петроградской стороне. Началась бомбежка, собирались спуститься с восьмого этажа, укрыться в убежище, но не успели. Бомба попала в огромное раскидистое дерево у дома.

Помню, как стою в коридоре, в руках маленький чемоданчик, мама закрывает дверь. И тут падает эта бомба. Дом закачался! Был такой страх, что после этого я навсегда перестала плакать. Но начала заикаться… Заикание мне вылечили учителя значительно позже.

Когда я вижу, как показывают детей, которые сегодня живут на Донбассе, мне их искренне жаль. Ужас войны навсегда изменил их жизни, это не проходит бесследно. Сказывается буквально на всем.

– Расскажите о жизни в блокадном городе.

– Хорошо помню, как горели Бадаевские склады. Густой черный дым. Мы как раз стояли у Елисеевского магазина с моей двоюродной сестрой.

Из жизни на Петроградской мне не забыть, как кричали звери в зоопарке во время бомбежек. Это оставляет след на всю жизнь в твоей душе. Говорить о блокаде тяжело. И с годами становится только сложнее.

Обратите внимание, что, хотя отдельные случаи заразных заболеваний имели место, эпидемий в осажденном городе не было. Население было очень послушно, несмотря на слабость от недоедания. Все, что можно было убрать, быстро вычищали, строго соблюдались карантинные меры.

О случаях каннибализма я узнала в 1942 году. Когда мама ушла из жизни, я попала в приемник, там должны были определить, в какой детский дом меня направить. Одна девочка показала на другую из наших соседок и шепотом сообщила, что та ела людей… Тут надо понимать, что некоторые люди сходили с ума от голода, но это были исключительные случаи, а за каннибализм расстреливали.

В октябре 1942 года мой детдом, куда я попала в мае, эвакуировали через Волховстрой. Мост через Волхов был сильно поврежден, переправляться нам и раненым, которых отправляли в тыл, помогали моряки. Помню, как мы старались помочь раненым идти по разбомбленной земле. Когда ехали по железной дороге, нас несколько раз серьезно бомбили, в некоторых местах наши войска вели бои с немцами всего в 800 метрах от путей.

Мы были эвакуированы в Алтайский край, в колхоз «Майское утро», которым руководил дед второго космонавта Германа Титова.

– А как складывалась судьба вашего отца?

– В августе 1941 года моего отца арестовали с формулировкой «за невыполнение плана» и отправили в Мариинск. Но спустя семь месяцев он был освобожден, все обвинения сняты. Было заключение военной комиссии, которая признала обвинения несостоятельными.

После оправдания папу назначили помощником строительства военных комбинатов по производству «катюш» в Сибири. И на протяжении всей войны он пытался разыскать меня. Но он же не знал, что семью отправили сначала на Петроградскую сторону, а потом и вовсе на Алтай.

В Новосибирске отец фактически жил в гостинице, где был оборудован и рабочий кабинет. Как-то раз, вернувшись из командировки, он узнал, что к нему поселили временного жильца, который в городе проездом. Этим человеком оказался маршал Ленинградской победы Леонид Говоров.
Когда Говоров узнал историю нашей семьи и то, что отец не может нас найти, постарался помочь. В Ленинград отправлялся летчик, который должен был доставить какие-то документы, его попросили разыскать нас, а заодно передать посылку с пайком. По пути к Ленинграду самолет обстреляли, но летчик дотянул до города, передал документы, а нас так и не смог разыскать.

– Как же вы встретились?

– Уже после Победы моя тетя смогла найти документы и отследить, где я находилась. Она сообщила адрес нашего детдома на Алтае. У нас обед был, когда воспитательница детского дома подошла ко мне и сказала: «Леночка, тебя там ищут». Накинув пальтишко, я выбежала на улицу и сразу увидела папу, который искал меня среди воспитанников младшей группы, он же несколько лет не видел меня. Так мы снова обрели друг друга в сентябре 1945 года.

– Как вы оцениваете, правильно ли сегодня отображаются события блокадных дней?

– Есть серьезные работы, но и, к сожалению, нередко можно встретить авторов, которые довольно вольно интерпретируют историю, преследуя какие-то свои цели. Один из таких, с позволения сказать, писателей в своей книге написал следующее: «Невозможно не упомянуть о том, что высшее партийное и советское руководство города, разумеется, по карточкам не отоваривалось. И мокрый суррогатный блокадный хлеб оно пробовало лишь тогда, когда требовалось решить, сколько целлюлозы еще можно добавить. Продовольствие для них доставлялось с «большой земли». Не только белый хлеб, мясо, масло, но и вино, свежие овощи и фрукты, вспоминают блокадники». Какие блокадники, откуда он взял?..

А дальше этот автор продолжает, что первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Андрей Жданов якобы принимал людей, уже прозрачных от голода, во время завтрака и обеда и у них на глазах ел белый хлеб с черной икрой и запивал его сладким чаем.

Написавший это человек даже не задумывается о том, что Жданов был тяжелым диабетиком и есть подобные продукты не мог по определению.

Есть документы заседаний различных подразделений руководства города. Например, в протоколе задается вопрос, почему на заседании нет того или иного человека, а в ответ присутствующие узнают, что один на фронте осматривает ход оборонительных работ, другой не может встать из-за голода – опухли ноги, а третий убит.

Совместно с Музеем обороны и блокады Ленинграда мы ведем большую работу, чтобы сохранить истинную память о подвиге и испытаниях, которые выпали на долю ленинградцев. Сейчас при музее создан Институт истории обороны и блокады Ленинграда. И не стоит забывать, что город не просто находился в осаде, а жил и работал. Даже в самое сложное время, когда нормы хлеба сокращались до 125 граммов, Ленинград выпускал орудия и боеприпасы, которые шли под Москву, где происходило генеральное сражение за нашу столицу.

– Расскажите о привлечении потомков блокадников к сохранению истории.

– Потомки, которые хотят этого, должны создать свою организацию. Пока внутри нашей организации, а потом самостоятельно.

К слову, уже сейчас мы выдаем удостоверение потомка жителя блокадного Ленинграда и соответствующий знак.