Уважаемый читатель! Прежде чем начать свой рассказ, я хотел бы напомнить вам, что за любыми театральными историями стоят вполне конкретные люди, добросовестно и честно выполняющие свою работу. Как бы смешно ни выглядела пересказанная ситуация, надо помнить, что артист – это прежде всего уникальная индивидуальность, и поэтому может совершать неординарные поступки. В большинстве случаях в эпицентре курьёзных историй артист оказывается не по своей воле, и недопустимо смеяться над ним.

Я вспоминаю спектакль «Гибель эскадры»» в постановке Зиновия Яковлевича Корогодского. Спектакль о молодых людях, которые с революционным задором возглавили Черноморский флот и на фоне начинающейся гражданской войны в России приняли нелёгкое решение затопить корабли флота, чтобы они не были выведены за границу.

В то время в театре работал артист Юрий Каморный, большой любитель и коллекционер стрелкового оружия. Его знакомые мастера-оружейники переделали в театральный реквизит настоящие наганы, револьверы, маузеры, которые, сохранив внешний вид, стреляли безопасными капсюлями и не нарушали веры в подлинность происходящего на сцене. Это оружие выдавалось персонажам пьесы, а матросам – деревянные макеты револьверов и винтовок.

На одном из спектаклей группа моряков, которая находилась внутри трюма, разыграв там этюд очередного собрания, где решалась судьба флота, и воодушевлённая большевиком-агитатором, выбежала на сцену, чтобы расправиться с офицерами, собиравшимися вывести эскадру за границу. Дальше их должен был остановить корабельный боцман выстрелом из револьвера в большевика-агитатора… Раздаётся щелчок. Выстрела нет. Осечка. Он нажимает курок второй раз. Опять щелчок. Третий. Четвёртый и так шесть раз подряд. В револьвере только шесть зарядов, как потом выяснилось, на этот раз не было ни одного, револьвер забыли зарядить.

На сцене человек 50 размахивают деревянными пистолетами и винтовками. И, естественно, никто из них не может выстрелить. По замыслу драматурга большевик-агитатор должен быть мёртвым, иначе сюжет не будет иметь продолжения. Трудно передать словами, о чем в этот момент думали «революционные массы». Пауза затягивалась. Окончательно «добил» эту ситуацию сам боцман. Схватив револьвер за дуло, он от «зажима» со всего размаха ударил рукояткой по голове артиста, исполнявшего роль большевика-агитатора, и тот рухнул на сцену, как нам тогда показалось, потеряв сознание. Револьвер-то у боцмана был настоящий, железный.

«Революционные массы» не на шутку испугались. Никто не понимал, что делать дальше: спасать товарища и вызывать скорую или доигрывать сцену. Первыми пришли в себя осветители. Они вырубили весь свет и устроили кромешную темноту. Потом радисты включили на полную мощь музыку перехода. Матросы, в том числе и я, унося со сцены «погибшего» агитатора, но не найдя в темноте спуска в трюм, стали уползать в ближайшие боковые кулисы. Именно в это время закончилась музыка перехода на другую картину, и осветители дали свет.

Внутреннее чувство правды мне подсказывало, что я нахожусь за бортом, то есть в воде, и уйти шагами я не могу. Я вспомнил упражнение актёрской школы «оправдай позу» и поплыл брассом. Остальные пристроились ко мне в «кильватер», и мы поплыли группой в «полосатых купальниках», рассекая волны воображаемого Чёрного моря, мы же были в тельняшках.

Так достаточно распространённая театральная «накладка» могла стать трагедией, но слава богу, этого не случилось. Все живы и здоровы. Но с тех пор во всех спектаклях театра, где «стреляют», на сцене или за кулисами находится человек, страхующий выстрел.