Генеральный директор Центра Алмазова, президент Российского кардиологического общества, главный внештатный специалист-кардиолог Минздрава России по Северо-Западному, Южному, Северо-Кавказскому, Приволжскому федеральным округам, главный внештатный специалист-кардиолог по Санкт-Петербургу, академик РАН Евгений Шляхто в разгар пандемии стал главой межведомственной медицинской рабочей группы при Межведомственном городском координационном совете по противодействию распространению в Санкт-Петербурге новой коронавирусной инфекции (COVID-19). То есть он работал сразу в нескольких ипостасях – и как руководитель, и как организатор, и как врач, и как специалист-кардиолог. При этом, за что СМИ ему особенно благодарны, он практически всегда был открыт для комментариев и публичен, информировал общественность о текущей ситуации, в какой-то мере даже успокаивал. В эпоху всеобщего хаоса, особенно в начале пандемии, это было крайне важно.

Привыкать жить в новом мире

– Евгений Владимирович, что лично для вас оказалось наиболее трудным за это время?

– Самым трудным было понять, что COVID – это навсегда. Все время возникала мысль, что вот сейчас это все закончится, мы вернемся к нормальной жизни и все будет по-прежнему. Но с течением времени приходило понимание, что вернуться к прежней жизни уже невозможно, новая ситуация, в которой мы все оказались, останется надолго и надо привыкать жить в новом мире. Это касалось абсолютно всех сфер нашей жизни. И это было самым сложным.

– Межведомственная группа помогла преодолеть первые, самые сложные времена?

– Если говорить о работе в группе, то это было очень своевременное и верное решение губернатора Александра Беглова, позволившее на уровне Петербурга создать экспертную площадку для интеграции всех мнений, для выработки такого, я бы сказал, консолидированного решения на основании оценки ситуации во всех структурах оказания медицинской помощи – государственных, городских и частных. Это был орган, где специалисты на основе дискуссий, мозгового штурма анализировали ситуацию.

Действительно, вначале мы занимались вопросами готовности стационаров к перепрофилированию, потом разрабатывали особенности применения клинических рекомендаций на уровне Санкт-Петербурга, много было уделено внимания лабораторной диагностике. Я считаю, что большим достижением стали проекты, связанные с цифровизацией, развитием телемедицинских систем. В ряде стационаров, в частности в нашем, были внедрены системы поддержки принятия решений на основе информационных технологий. Активно внедрялись биоаналитика, автоматическая выработка и обработка данных.

Еще одной особенностью Петербурга было то, что мы с самого начала вели научные исследования, начали мониторировать систему оказания помощи, особенности клинического течения болезни. Все это помогало сохранять жизни наших пациентов.

Не могу не сказать про молодежь. Она включилась в пандемию, и на самых трудных участках в здравоохранении города были молодые – клинические ординаторы, даже студенты, которые работали на не медицинских должностях. Они были впереди, они – молодцы. И я понял, что мы не пропадем, что у нас есть хорошая смена. Это тоже нас вдохновляло и мотивировало на активную работу.

– Вам не было обидно, когда Петербург ругали?

– Нас ругали с самого начала за высокий процент заболеваемости и показатели смертности. Но оказалось, что у нас – единственных в стране – правильная статистика. И к концу 2020 года, когда по поручению Минздрава и руководства медико-социального блока в правительстве РФ данные были пересчитаны, оказалось, что кодирование причин смерти было самым лучшим именно в Санкт-Петербурге.

С самого начала мы давали прирост смертности 60 процентов за счет COVID-19. В других регионах было 10, 15, 20 процентов, но зато у них был гигантский прирост смертей от болезней кровообращения. А у нас был от коронавируса. Уже на втором-третьем местах шла смертность от болезней системы кровообращения, заболеваний легких. Честная статистика – заслуга и городской системы здравоохранения, и, самое главное – городской патанатомической службы, которая, несмотря на все сложности, писала честные заключения.

Три месяца на ЭКМО

– Тяжело ли давалось решение отдавать Центр Алмазова под инфекцию? Насколько трудно перепрофилировать мирное учреждение под это?

– Вы помните, как стремительно развивались события. Все думали сначала, что обойдется, но не обошлось. Мы вошли в пандемию первый раз двумя огромными корпусами, 500 коек были перепрофилированы. Лучшие силы были брошены на COVID, и благодаря этому нам удалось оказывать помощь больным с коронавирусом и сопутствующей сердечно-сосудистой патологией. Это были нарушения системы кровообращения, острый коронарный синдром, некоторых пациентов мы даже оперировали.

Мы три раза входили в COVID-19 – 500, 400 и 260 койками. Около 5 тысяч больных пролечили с очень хорошими результатами – при том что к нам поступали самые тяжелые больные, у нас были самые низкие показатели смертности.

Достаточно сказать, что 20 процентов больных у нас снимают с ЭКМО (аппарат экстракорпоральной мембранной оксигенации – инвазивный экстремальный метод лечения, при котором используются искусственные сердце и легкое для обеспечения временной поддержки жизни пациента и функционирования его организма. Считается, что после подключения к ЭКМО выживают примерно 2 из 10 пациентов. – Ред.). Наш сотрудник 90 дней провел на ЭКМО и вышел на работу. Только сейчас отправили домой жену нашего коллеги, она 2,5 месяца провела на ЭКМО.

– Действительно ли настолько страшны последствия этой инфекции, для кого они могут быть критичны? Как долго мы еще будем ощущать ее влияние и последствия?

– Что такое COVID-19? Много было неясного, непонятного. Он часто развивался неблагоприятно для людей с факторами риска – артериальной гипертензией, ишемической болезнью сердца, ожирением. Сердечно-сосудистые заболевания стали важнейшими факторами неблагоприятного исхода. Прямое поражение миокарда вирусом и воспалительными изменениями, связанными с болезнью, изменения эндотелия, токсические осложнения, тромбозы коронарных артерий, мозговых артерий, тромбозы сосудов малого круга кровообращения, тромбоэмболии – все это стало факторами неблагоприятного исхода. Пришлось это изучать. И наукой занимались, анализировали ситуацию, лекарственную терапию.

– Меняется ситуация по тяжести заболевания сегодня?

– Легче не становится и, к сожалению, тяжелых случаев достаточно много. Но меняется немного вклад разных факторов. Больные позже поступают, много осложненных случаев. На уровне медицинской рабочей группы мы анализировали ситуацию и сегодня понимаем трудности и сложности работы стационаров. Ясно одно – что эта колоссальная нагрузка на здравоохранение неизбежно является мощным фактором для привлечения дополнительных мер. То, что открываются новые госпитали, – это колоссальный плюс для уменьшения нагрузки на здравоохранение, на персонал, но и возможность обеспечить более эффективную помощь каждому больному.

– Привитые действительно легче болеют?

– Конечно, легче. Точно легче, причем в десятки раз. Я не помню ни одного привитого на ИВЛ. Да, попадают в больницы, да, болеют, но тяжелые редко встречаются. Я не знаю ни одного случая, когда кто-то из вакцинированных попал на ИВЛ или погиб.

– Вы уже можете что-то сказать про новый штамм «омикрон»?

– Пока его только изучают. Но у меня внутреннее ощущение, что хуже быть не должно, по идее, он должен быть слабее «дельты».

– Насколько тяжелы последствия перенесенного COVID-19?

– Мы уже видим проблемы и понимаем, что дальше столкнемся с его последствиями. Думаю, что 20-25 процентов коечного фонда, которые потребуются для постковида, – это будут кардиологические койки. Поэтому вопрос соматической реабилитации постковидных больных – это актуальная задача. Мы участвовали в подготовке постановления правительства по углубленной диспансеризации, мы понимаем, что изменения в легких, сердце – это узкие места, на которые надо обращать внимание. При наличии жалоб на одышку, нарушение ритмов сердца, колебаний давления нужно обращаться к врачу и проходить углубленную диспансеризацию. На это выделены деньги, есть абсолютно все ресурсы, и этим надо воспользоваться.

Как попасть в Центр Алмазова

– В больницах справедливо жалуются на резкое снижение темпов оказания плановой помощи. Ваш центр это сильно ощутил?

– Конечно, в первую волну, когда основной корпус на Аккуратова был перепрофилирован, – это была проблема. Но дальше мы перепрофилировались уже площадками на улице Маяковского и на Пархоменко. Поэтому объемы высокотехнологичной и специализированной помощи не изменились. Мы выполнили все задания на 2020 год и перевыполняем на 2021 год. Мы адаптировались к пандемии, мы ввели такой индекс – трансформация здравоохранения, когда оцениваются регионы, а индекс включает экстренную, плановую помощь, кадровые ресурсы, лекарственное обеспечение. Я считаю, что пандемия – это возможность роста и развития. И я очень благодарен нашим сотрудникам, которые продемонстрировали устойчивость, возможность к трансформации, возможность значительной интенсификации абсолютно по всем направлением, несмотря на все трудности и частое закрытие отделений. Бывают проблемы, случается, что возникают определенные ограничения, сотрудники тоже заболевают, но несмотря на это мы все планы перевыполняем.

– У вас есть лист ожидания? Говорят, что в Центр Алмазова попасть трудно.

– Действительно, по определенным направлениям есть лист ожидания. Узкое место для нас – аритмология, плановая помощь по нарушениям ритма сердца. Я часто слышу, что к нам трудно попасть, но есть же каналы поступления, есть сайт. Можно взять направление, получить талон на госпитализацию, и дальше мы свяжемся и назначим дату в соответствии с действующими нормами.

– Институт медицинского образования Центра Алмазова был открыт в 2018 году. Конкурс – самый высокий в стране. Кто сейчас сюда поступает?

– Для нас самих удивительно, как он развивается. В этом году у нас самый высокий балл по поступлению – 65 баллов надо иметь, чтобы сдать документы, а проходной суммарный балл 294 – самый высокий в стране. Абитуриенты – 80 процентов – приезжают со всей страны. Дети необычные, могу сказать, действительно немного отличаются. Они самодостаточные, инициативные, может иногда показаться, что трудноуправляемые, – но они имеют свою жизненную позицию. Это создает определенные трудности в работе с ними, но учатся они хорошо.

– Но это будут ученые или врачи? Вы учите их для себя, у вас потом будут работать золотые алмазовские «птенцы»?

– Это будущие врачи. Но что такое врач сегодня – сегодня уровень такой, что если ты не исследователь и если не вовлечен, то ты безнадежно будешь отставать. Поэтому сегодня врач – не просто врач, а врач-исследователь. Каждый пациент – уникальный объект, он должен соответствующим образом быть исследован. Сейчас у нас прием 187 человек, думаю, выйдем на 250 студентов в следующем году, и это большая цифра. Учим, конечно, не только для себя. У нас 700 клинических ординаторов каждый год, поэтому учим со всей страны и для страны.

– У вас как у ученого не могу не спросить: откуда берутся антиваксеры?

– Даже не знаю. Может быть, это последствия пандемии. Может быть, кампания по вакцинации не так была организована. Сейчас ситуация немного изменилась, подача материала другая, когда понимаешь, чем это заканчивается для 10 процентов заболевших, которые попадают в больницу. Люди начинают прививаться по своему желанию, а не ради QR-кодов. У каждого уже есть негативный опыт, который говорит о том, что лучше привиться, чем рисковать. Но наша национальная черта – «авось пронесет». Так вот, могу сказать: точно не пронесет.

– Мы должны смириться с реальностью жизни с COVID-19. Поэтому спрашиваю о глобальным планах работы Центра Алмазова на ближайшее время.

– Мы строим планы независимо от пандемии. Наша задача – создать биомедицинский инновационный хаб, и мы движемся к реализации этой задачи. 24 декабря у нас будет открытие в «Точке кипения», на базе которой будет создан молодежный медицинский хаб – ядро, где будет пересекаться все, что связано с медициной, биомедициной, где будут обсуждаться, создаваться, анализироваться стратегии развития биомедицинской науки, образования. Это главная задача. У нас много научных проектов, и мы рассматриваем этот биомедицинский хаб как инструмент практической реализации продвижения наших интересов на мировом уровне.

– Перед Новым годом мы задаем многим руководителям одинаковые вопросы. Не можем не задать и вам. Что вы точно сделаете в будущем году и что хотите пожелать?

– Я точно постараюсь сохранить тот дух, который есть в коллективе, не растерять все силы. У нас научный центр мирового уровня, у нас масса задач. И я очень рассчитываю, что мы начнем в следующем году практическую реализацию концепции ценностной медицины, продолжим персонализированный подход и начнем практические проекты по ценностному здравоохранению. Это будет иметь эффект на национальном уровне, мы обсуждаем много таких проектов.

Вторая наша задача – создать хаб. Третья – надо в обществе кардиологов принять новый профессиональный стандарт, это будет абсолютно новая модель профстандарта, которая приведет к тому, что начнет формироваться новая специальность врача-кардиолога, основанная не на специализации на органе, а на наборе компетенций. Это – глобальная задача. Все движутся в этом направлении. Медицина должна оцениваться не только как процесс, а как результат, а результат – это оценка пациентом. И эта оценка крайне важна.

– Что бы вы пожелали петербуржцам, всем нашим читателям?

– Не терять оптимизма, веры в высокое, светлое и, самое главное, – здоровья.