– Арсений, ваши родители – люди творческие. Наверняка они повлияли на выбор профессии?

– Конечно. Звуки музыки я слышал в нашем доме с самых первых дней, ведь мой отец работает в оркестре у маэстро Юрия Темирканова. И хотя он контрабасист, но всегда имел пленительную любовь к виолончели. Поэтому выбор инструмента был предопределен, как и то, что я стану музыкантом.

– А если бы вам сегодня пришлось выбирать самому, то…

– Я бы снова выбрал виолончель. Она уже стала частью меня. И я не вижу себя ни с каким другим инструментом. А в детстве, признаюсь, меня заставляли заниматься. Иногда мы с отцом мучили соседей до 2-3 часов ночи.

Когда я поступил в среднюю специальную музыкальную школу при Петербургской консерватории, мою любовь к виолончели еще больше укрепил профессор Марк Исааковича Рейзеншток, который стал моим учителем. К 12 годам я сыграл с пятью немецкими оркестрами, только в Германии объездил десятки городов. Поэтому я очень благодарен нашей школе и ее директору Валентине Сергеевне Федосеевой. Таких условий для молодых музыкантов я не видел больше нигде.

Затем была Москва, куда меня пригласила легендарная Иветта Николаевна Воронова, основатель фонда «Новые имена». Тот самый человек, который помог перебраться из Иркутска в столицу Денису Мацуеву. Решение о моем переезде в столицу мы принимали все вместе. И, посоветовавшись, приняли это приглашение.

– И как вы, 12-летний домашний ребенок, привыкали к жизни в общежитии, да еще в незнакомом городе?

– Это был довольно резкий переход, настоящая борьба. Особенно обидно и горько мне было от того, что пришлось отменить концерты, которые я играл от петербургской десятилетки. Ведь в Москве меня никто не знал. Но я даже счастлив этому обстоятельству. Я учился не на чужом опыте, не на опыте родителей, меня сразу учила жизнь. Москва для меня стала настоящей школой жизни.

– Вы учились в петербургской и московской консерваториях, в Берлинской высшей школе музыки имени Эйслера. Можно сказать, чем вас обогатила каждая из них?

– Самая лучшая школа – это соединение всех школ. От берлинской я взял владение стилем, точностью интерпретаций, европейскую артикуляцию, которая несколько отличается от нашей. От московской, наверное, какую-то концертность, широту и громкость, которая иногда для виолончелистов очень важна. От петербургской школы – традиции, может быть, в чем-то консервативные. И чуткое отношение к звуку.

Сейчас я вновь учусь в Петербургской консерватории, являюсь аспирантом у ее ректора, профессора Алексея Николаевича Васильева. Он, как опытный наставник, дирижер, готовит меня к концертам. Я с огромным удовольствием посещаю лекции по философии, истории, литературе и другим предметам. Их читают какие-то феноменальные люди! Петербуржцы сумели сохранить в себе подлинную интеллигентность, жажду познания. И по-прежнему несут в себе знамя культуры.

Я вообще полагаю, что музыкант должен обладать некоей метаморфозой. И чем больше у него у него разных школ, чем больше состояний, чем чаще он меняется, тем богаче становится его собственная палитра.

– Успех выступления во многом зависит от инструмента. Как вы выбрали свою виолончель?

– Когда я еще учился в Германии, инструмент мне предоставил немецкий меценат, который пожелал остаться неизвестным публике. И я очень благодарен ему за эту возможность.

Инструменты несут в себе энергию. В свою очередь, мы тоже наполняем их собственной энергией. И они иногда имеют разное настроение. Моему инструменту работы Дэвида Теклера уже более 300 лет, и должен сказать, что он достаточно стабилен. Но когда случаются перелеты, то моя виолончель меняет настроение. Это абсолютно живой организм, в чем и состоит интерес для слушателей классической музыки. У нас никакого обмана, никакой подзвучки. Все живое.

– А как вы перевозите столь ценный, но довольно громоздкий инструмент?

– Мы всегда покупаем дополнительное место в самолете. И виолончель «сидит» со мной в кресле рядом. Я даже могу взять для нее еду, поскольку куплен билет.

– Вы выступали со многим известными оркестрами и музыкантами. Что особенно запомнилось?

– Выступления с Полиной Осетинской, причем все. Потому что каждый раз она играет по-разному. Каждый раз это импровизация. Склонен к импровизации и Игорь Бутман, который мне привил любовь к джазу. Иногда я люблю поиграть его для себя или особых друзей. Но не могу сказать, что я это умею. Это просто любовь, то, чем я иногда балуюсь в хорошем смысле этого слова и, конечно, обогащаюсь.

А вот с Полиной я испытываю невероятный трепет во время игры. Для меня классика как жена, а импровизация как любовница. Помню, как мы пять раз репетировали с Полиной перед концертом, и каждый раз по-разному. А когда вышли на сцену, то опять сыграли по-новому. Я очень люблю это в нашей профессии и считаю, что доля импровизации в музыке необходима.

– Завтра вы солируете в концерте Национального симфонического оркестра Республики Башкортостан. Что услышат публика?

– Прежде всего, хочу отметить, что все музыканты оркестра – необыкновенно талантливы. Играть с ними – одно удовольствие. Это просто огонь. Смело могу сказать, что вы не услышите привычного Бетховена. Это не тот композитор, который застегнут на все пуговички. Этот Бетховен – очень энергичный и контрастный, внезапный и потрясающий.

Кроме того, мы исполним симфоническую поэму Рихарда Штрауса. «Так говорил Заратустра», произведение, которое знает буквально каждый человек на планете.

Я просто в восторге от оркестра Башкирии и считаю, что даже при наличии в Петербурге прекрасных музыкантов прийти на этот концерт нужно обязательно. Это просто фантастика!

СПРАВКА

Национальный симфонический оркестр Республики Башкортостан выступит в Петербурге впервые. За дирижерским пультом – заслуженный артист Республики Башкортостан, главный дирижер Национального симфонического оркестра Республики Башкортостан, дирижер Государственной симфонической капеллы России Дмитрий Крюков.

Симфонический концерт пройдет с участием звездных солистов – Андрея Баранова (скрипка), Арсения Чубачина (виолончель) и Александра Гиндина (фортепиано).