– На протяжении всей блокады вы оставались в Ленинграде. Расскажите о жизни в осажденном городе.

– Мама, папа и мы, две сестры – я старшая, жили у завода «Электросила». Когда началась блокада, наш район фактически оказался на переднем крае. Нас хотели переселить вглубь города, но мама отказалась, знакомых или родственников у нас там не было. Мама поступила в МПВО, гасила «зажигалки». В наш прифронтовой район вход был только по пропускам, гражданских, так же, как и мы, отказавшихся переезжать, было немного. Там я и прожила всю блокаду.

Мой отец был призван в армию. Он на автобусе возил тяжелораненых с передовой. Он не раз проезжал мимо дома, мы с сестрой выходили и махали ему руками. Как-то он рассказал, что раненым очень больно и сердце разрывается от их стонов, каждая неровность на дороге, каждый кусочек льда, на котором подпрыгивает автобус, причинят им боль. У нас были небольшие скребки, и мы с сестрой чистили участок дороги от Благодатного до Решетникова, чтобы хоть как-то помочь.

Бомбежки – это очень страшно. Очень хотелось жить. Недалеко от дома на столбе был установлен большой репродуктор, помню, как ловили каждое слово Сталина. Он говорил негромко, но уверенно, с легким грузинским акцентом. Говорил: ленинградцы, потерпите еще немного, рассказывал, где уже остановлен враг, о непрекращающихся попытках прорыва блокады. Мы верили и ждали.

Конечно, было тяжело, голодно.

– Как спасались от голода?

– Окрестности завода «Электросила», по сути, были окраиной города. Там уже начинались частные хозяйства, у многих был скот. Мы там держали корову. С началом блокады власти города увезли из пригородов животных на Марата – в здание, где раньше располагалась конюшня для цирковых лошадей. Никто не сомневался, что блокада будет снята, с самого начала осады руководство города старалось сохранить все, что могло потребоваться в будущем для восстановления нормальной жизни. Можно было забить этих коров, но их мясо не прокормило бы достаточное количество людей, а вот найти новых после войны точно было бы непростой задачей.

На участках остались большие лари, где хранился корм для животных – дуранда (остатки семян масличных растений после извлечения масла). Кушали ее. Еще солдаты из ближайшей части иногда подкармливали кашей.

Мама пешком ходила от «Электросилы» на Марата, чтобы дать нашей корове водички. Кормить ее было нечем, но она продержалась до весны, когда все, у кого был скот, смогли выпустить животных покормиться свежей травой. Задумайтесь, сколько у людей было самообладания, чтобы сохранить этих животных, несмотря на страшный голод.

Весной стало немного легче. Примерно в том месте, где сейчас Варшавская улица, были луга, там росли крапива и лебеда. Но этот участок простреливался немцами. Мы красили простыни в зеленый цвет для маскировки и ползком собирали растения. Крапивные щи были настоящим праздником.

И все же несколько раз я была буквально на волосок от смерти.

– Как это произошло?

– В 1941 году мне было 10 лет, поэтому многое осталось в памяти. Могли и убить, и расчленить на куски, подобное было в нашем дворе, но не хочу об этом говорить.

Еще один случай запомнился мне на всю жизнь. Помню, в 1943 году собираюсь в школу. Трамваи тогда уже ходили, но не очень часто, надо было вовремя поспеть на остановку, чтобы не опоздать на занятия. Мама говорит: подожди, там же шрапнель рвется, закончится обстрел и пойдешь. А сама тянет меня за портфель, она в одну сторону, я в другую. Тут вижу, за окном бежит моя одноклассница. Она же идет, почему мне нельзя? Позже узнала, что в трамвайную остановку попал снаряд, та девочка погибла на месте.

– Помните день прорыва блокады?

– Оставшиеся гражданские, среди прочего, сами чистили дворы от мусора, разбирали руины. Как-то нашли закрытую металлическую банку каких-то консервов. Все обрадовались, но банку не открывали, ждали особого случая. И вот в январе 1943 года такой день настал.

Узнав о прорыве, те немногие, кто остался по соседству, собрались вместе и открыли эту банку. Внутри оказалось повидло. Все пришли со своими кусочками хлеба. Так отметили прорыв блокады.

– В 1950-м после окончания школы вы поступили в Ленинградский технологический институт. Почему именно туда?

– Ядерная физика была в моде, если можно так сказать. Я первая в семье получила высшее образование. Правда, мама хотела, чтобы я стала врачом или учителем, но я решила по-своему. Получила специальность, связанную с работой с взрывчатыми веществами.

После окончания института меня хотели распределить в Москву в НИИ «Загорск». Но у меня две сестры, младшая только в первый класс пошла и я вообще не хотела уезжать из любимого Ленинграда. Тогда в институте подсказали: поезжай в НПО «Краснознаменец», там нужны специалисты.

Так я пришла работать на производство, где трудилась 20 лет, из которых 15 непосредственно работала с взрывчаткой. Работала начальником цеха, в котором трудились две тысячи человек. Создавали и производили средства инициирования для боеприпасов, взрыватели и т.п.

К сожалению, бывали и несчастные случаи, когда кто-то нарушал технологию. Людям отрывало руки, ранило лицо. Это бывало редко, но работа опасная, полностью исключить вероятность взрыва невозможно.

– Вы работали и на космическую отрасль?

– Наш цех изготавливал один из узлов для ракеты Гагарина. Тогда в цех с инспекцией прибыл министр оборонной промышленности СССР Сергей Зверев. Он все внимательно изучил и, уже прощаясь, протянул руку и нагнулся ко мне. Стоявшие вокруг рабочие потом спросили меня: он вас что, поцеловал? Нет, на самом деле он мне сказал, что если что-то случится и узел не отработает штатно, не сносить мне головы. К счастью, все прошло хорошо, Юрий Гагарин стал первым человеком, покорившим космос, а моя голова осталась на плечах.

– С 1975 года вы ушли на советскую партийную работу. В частности, с 1985 года занимали пост секретаря Ленисполкома.

– Да, у нас была отличная команда, собранная руководителем Ленисполкома Владимиром Ходыревым, мы вместе трудились над благополучием Ленинграда. Мы много работали вместе с Валентиной Матвиенко. Это человек удивительной энергии, обладающий профессиональной хваткой. Она всегда отстаивала направление, которым занималась. Неудивительно, что ее усилия были замечены и она сегодня занимает столь высокий пост.

– Расскажите, как появилась идея создания знака «Житель блокадного Ленинграда».

– С началом перестройки в городской совет стали приходить сотни писем с просьбой законодательно определить статус и льготы для блокадников. Была создана инициативная группа из работников Ленгорисполкома: кадровые работники, врачи, художники. Так знак и был принят, все произошло довольно быстро.

Этот знак – прежде всего символ отваги и стойкости человеческого характера. Он также дает право на получение льгот на лекарства, услуги ЖКХ и т.д.

– Вся жизнь в труде. Какой у вас трудовой стаж?

– В общей сложности 65 лет. На «Краснознаменце» – 20 лет, на партийной работе еще 15, а потом 30 лет – в Санкт-Петербургском отделении международного фонда «Российский фонд мира».

– Расскажите о работе в фонде.

– Советский фонд мира был учрежден 60 лет назад. У истоков фонда стояли люди, прошедшие Великую Отечественную войну. В разное время фонд возглавляли замечательные люди – поэт, защищавший Ленинград, Николай Тихонов, писатель-фронтовик Борис Полевой, чемпион мира по шахматам Анатолий Карпов. Ленинградским отделением Фонда мира почти 30 лет руководил почетный гражданин города скульптор Михаил Аникушин.

Я пришла в Фонд мира на стыке политических эпох. Не было ни копейки денег. Лист бумаги не на что купить. Моей главной задачей тогда было сохранить фонд. Дело не в зарплатах – это работа на общественных началах, но, чтобы проводить какие-то мероприятия, нужны были средства. В итоге нашлись люди и ряд организаций, которые позволили фонду существовать и работать.

Фонд содействует укреплению мира, дружбы и согласия между народами, развивает международное сотрудничество, занимается благотворительностью. Проектов много. К сожалению, так называемой «народной дипломатии» сейчас недостаточно из-за поступательной политики западных стран, направленной против России.

В более спокойные времена народная дипломатия играла существенную роль в налаживании контакта и дружественных отношений. На сегодняшний день можно просто послушать западные СМИ, они озлоблены, предвзяты и делают все, чтобы переложить ответственность за все грехи на Россию. Не думаю, что в такой ситуации народная дипломатия способна оказать сколько-нибудь существенное влияние на ситуацию.

В 1990-е фонд плотно работал с американцами. К нам приезжали волонтеры для участия в социальных программах. Так они были уверены, что едут в дремучий лес с медведями. А мы показывали им Петербург, Пушкин, Петергоф, для американцев это был культурный шок. Те люди, которые приезжают к нам и видят, что Россия – нормальная современная страна с богатой историей, они не поддаются той пропаганде, которой их сейчас обрабатывают на родине. Это полезно для дружбы между народами и установления мира между людьми.

Всю свою сознательную жизнь я училась у людей. Все мы разные со своими сильными и слабыми сторонами, к каждому необходимо искать подход индивидуально. Плохих людей нет.