Яндекс.Метрика
  • Анна Домрачева

Сергей Шелгунов: «Такого детского театра, как в Петербурге, нет нигде!»

Заслуженный артист России готовится отметить 50-летие с того момента, как он служит в Театре юных зрителей имени А. А. Брянцева. Недавно его наградили медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени
Фото: Александр Глуз/ «Петербургский дневник»

– Сергей Алексеевич, вы служите в Театре юных зрителей имени А. А. Брянцева без малого полвека. Помните свой первый выход на сцену?

– В 1971 году я поступил в ЛГИТМиК им. Н. К. Черкасова (ныне – Российский государственный институт сценических искусств. – Ред.), и уже на первом курсе нам, студентам, доверили и дали возможность поздравить театр с 50-летием. Мы всем курсом в образе пионеров произносили какие-то речевки перед чиновниками... Сейчас не вспомню ни одного слова, запомнилось только чувство страха. Выходишь на сцену, а там целая пропасть из зрителей! В Госфильмофонде наверняка сохранилась документальная запись, очень бы хотелось увидеть.
А вот в 1973 году я уже играл в настоящем спектакле – это был «Хоровод» по сказкам народов СССР. Всего пятнадцать сказок. И мы, все еще студенты, вышли на сцену уже с настоящими ролями. Как сейчас помню, для нас сшили рубахи и двухцветные брючные костюмы. А у меня было целых четыре, потому что я исполнял в этом спектакле сразу несколько ролей. Следом шел спектакль «Весенние перевертыши»… И так началась моя история в этом театре.

– Вы сказали, что почувствовали волнение, в первый раз оказавшись на большой сцене. Как быстро это чувство исчезло?

– Если честно, волнение и трепет сохраняются до сих пор. Я, например, всегда волнуюсь, когда надо выходить на сцену первым. Множество спектаклей, в которых мне нужно произносить первую фразу. Только недавно я это понял, что для меня это как в омут с головой, я не знаю, что меня ждет, какой зритель. Начинать всегда тяжело. Кто-то даже из великих людей сказал, что как только страх этот пропадает, значит, вы перестаете быть артистом.

– Отличаются ли современные зрители от тех, что были полвека назад?

– Конечно. Культура зала стала другой. Зритель стал более собранный, возможно, даже более образованный. Я не могу сказать, что раньше театр был хуже или лучше. Он всегда был популярен и востребован. Всегда было много фанатов театра. Многие, кто устраивался сюда на работу, приходили из-за огромной любви к театру и даже получали профессию у нас. Но если во времена моей юности всегда шла некая борьба с залом и легче было играть что-то забавное и интересное, то сегодня зритель, наверное, стал более вдумчив.

Есть, например, серьезный спектакль «Парень из прошлого» о блокаде и войне. Я в нем не занят, но меня всегда поражал нынешний зритель. Подростки, а это самый сложный для театра возраст, молча сидят и внимательно слушают, слезы текут. Или – спектакль «Зима, когда я вырос». Атмосфера в зале совершенно другая, не такая, как раньше.

Никому это знать не нужно, хулиганы есть и сейчас. Но, к слову, вот раньше дети приходили на спектакли даже с рогатками! Помню, у нас как-то шел спектакль «Наш Чуковский». Первое отделение, балет «Муха-Цокотуха». Кордебалет неподвижно стоит в белых лосинах, все очень красиво, и тут из зала кто-то пшик из рогатки! А потом смотришь в зал, вглядываешься в лица, чтобы понять, кто это сделал... Помню, когда я учился еще в третьем классе, то в газете «Ленинские искры» прочитал заметку, что какие-то «нехорошие дети» попали артистке в глаз. Так что разные были дети. Очень разные.

– А вы сами не из таких детей были?

– Что греха таить, я, как и все, тоже мог позволить себе побаловаться. Когда я учился в восьмом классе, у нас был культпоход в БДТ на спектакль «Горе от ума». Наверное, накануне у нас был новогодний огонек, потому что у меня в кармане осталось много конфетти. И вот мы с другом сидели на третьем ярусе и сыпали эти конфетти зрителям на головы. Нас даже из зала за это выводили, отчитывали (смеется).
Вообще, все эти культпоходы – это бич театра, и бороться с этим было бесполезно. Но Зиновий Корогодский, мой первый учитель и режиссер, боролся.

– Как вы считаете, спектакли, которые шли полвека назад, еще могут быть актуальными? Или это уже пройденный этап, прошлый век?

– К сожалению, театральное искусство невозможно зарисовать, как, например, балетную постановку. Тогда и видеокамер-то не было. А язык театра устаревает. Сегодня было бы смешно смотреть спектакль с Аллой Тарасовой «Без вины виноватые», такой весь на пафосе... Но! Не сами спектакли, а актуальность проблемы остается. В ТЮЗе всегда были продуманные спектакли. Мы вели серьезные разговоры, например, о цене человеческой жизни, чтобы было интересно не только самым маленьким, но и взрослым, чтобы и они тоже задумывались. Театр должен не учить, а пробуждать чувства, будоражить.

– Есть персонаж, который вам особенно близок по духу?

– Для меня все мои 60 ролей как родные. Актерская профессия такая, что все роли мы должны присваивать себе. А то, что присваиваешь, становится твоим ребенком. Какой бы у меня ни был персонаж, плохой или хороший, всегда что-то «вытягиваешь» из него. Так что мои роли – это мои дети. Получается, у меня уже 60 детей, а может, и больше!

– Есть уже снятые с репертуара спектакли, которые вы бы хотели вернуть?

– Да, но не просто вернуть, я бы сыграл их немного по-другому. Ведь я стал старше и опытней. Есть множество спектаклей, которые в силу каких-то обстоятельств не доиграли. Например, жалко «Кьоджинские перепалки», он очень красивый и нарядный, или – «Тяжелая трава». А спектакль ведь должен жить. Его нельзя просто так выпустить на сцену. Его нужно наиграть, чтобы свободно импровизировать. Поэтому я никого не зову на премьеры, говорю: «Приходите на десятый спектакль».

Но другое дело – спектакль «Бешеные деньги», поставленный по пьесе Александра Островского. Мы выпустили его в 2003 году. Целая вечность прошла! И в прошлом году на спектакль пришел сам режиссер, он случайно оказался в городе, Александр Сергеевич Кузин. Так он сказал, что в его практике это впервые, когда спектакль с годами не устаревает! Костюмы, тексты, музыка, оркестр. Конечно, мы в этот спектакль каждый раз что-то прибавляем, доигрываем.

– В феврале 2022 года ТЮЗу им. А. А. Брянцева исполнится 100 лет. Очень солидный юбилей.

– Да, расскажу вам одну историю. Однажды меня отправили на симпозиум в Брюссель – речь шла о том, как создавать детские театры в развивающихся странах. Собрались, значит, люди со всего мира. И я. Порядок был такой, что мы сели в круг и начали знакомиться. Когда очередь дошла до меня, я стал рассказывать, что наш театр существует с 1922 года, что у нас тысяча мест в зале и что зал всегда полный... Все сидели с открытыми ртами! Конечно, ну что они могли рассказать? Их театры из серии «чемодан и два стула», ну не театр даже! Такого крупного детского театра, как у нас, нет нигде. Он уникален, и у него своя социальная и педагогическая задача.

– Расскажите, как на вашу работу повлияла пандемия коронавируса.

– Повлияла, причем очень сильно. Мы традиционно проводим Брянцевский фестиваль, где отсматриваем детские коллективы. Так вот, в прошлом году Николай Николаевич Иванов, который в течение двадцати лет был председателем жюри, заболел (он ушел из жизни в декабре 2020 года. – Ред.). И возглавить жюри довелось мне. Стоял вопрос о том, будем ли мы проводить фестиваль, в итоге его разрешили устроить на малой сцене. А заключительный гала-концерт, как и все последующие спектакли, уже попали под запрет...
Тогда же мы начали играть в прямом эфире, при пустом зале. Никто из нас не был готов к этому, но первый опыт, считаю, получился неплохим. Вы только представьте: пришли люди с камерами и начали снимать нас, это было непросто и непривычно. Тем более не было никакой реакции зрителей.

– Насколько тяжело без живого контакта?

– Очень тяжело! Мы ведь привыкли к зрителям, что они сидят, смеются, хлопают. Но мы старались: играли не на камеру, как это делают в кино или на телевидении, а как по-настоящему. Это был интересный опыт. Мы снимали «Сказку о потерянном времени», и мой длиннющий серебряный плащ, метров шесть в длину, мог бы снести аппаратуру. Камера стояла на моем пути, операторы же не знают, что действо происходит не только на сцене, но и в зрительном зале... Но операторы очень старались уловить этот момент, а я помогал им расставить камеры, чтобы получилась хорошая запись.

– Совсем недавно вас наградили медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Какие эмоции испытали?

– Для меня это было совершенно неожиданно и приятно. Я не готовился к этому, как, например, спортсмены, для которых завоевание медалей – это главная цель. Просто дней за пять меня предупредили, что состоится церемония в Смольном, и теперь друзья спрашивают меня, что за подвиг я совершил, сколько заплатили и за что меня наградили (смеется). Я отвечаю: «За служение Отечеству». Если серьезно, могли наградить не только меня – в нашем театре достойных людей предостаточно.

– Вы скромничаете...

– Нет, я даже фразу из «Василия Теркина» Твардовского заготовил: «Нет, ребята, я не гордый, не заглядывая вдаль, так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль». Повторюсь: мне очень приятно, но в нашем театре многие достойны такой награды!