Когда 2 октября 1970 года одна из северных улиц Ленинграда была названа улицей Ольги Форш, она ощущалась вполне советской писательницей. Даже и википедии она «известна в основном как автор исторических романов, рисующих революционно-демократическую борьбу в России». И мало кто осознавал, что она была всего на пять лет младше Горького и к революции подошла уже с исторически характерной биографией.

Дочь начальника военного округа генерала Комарова, она родилась в дагестанском Гунибе, рано потеряла мать-азербайджанку, а затем и вторично женившегося отца. Завершил ее воспитание Московский Николаевский сиротский институт. Она поучилась и в разных художественных мастерских, в том числе у знаменитого Чистякова. В 1895 году вышла замуж за Бориса Форша, тоже генеральского сына.

Одна из первых ее повестей «Рыцарь из Нюрнберга» (1908) вполне «декадентская» и по инфернальному сюжету, и по вычурному стилю. Там есть и рыцарь-колдун Карл фон Эренберг, и демонический художник Ребих, на чьих картинах «люди-змеи свиваются упругими кольцами; их вытянутые члены горят в глубоких отливах, соблазном и ядом играют живые чешуи, иссиня-бледные лица, прекрасные в палящих изломах, казалось, питают своей кровью венки алых роз».

«И везде нарушал, и везде дополнял, и везде искажал».

А вот как с ним обращаются обвороженные поклонницы.

«Вера подошла близко к Ребиху, который насмешкой раздул искры черных углей, колол глазами, и не губы, а вся кровь ее голодного сердца выговорила слова:

– Если вы ценой другой души можете выбраться из завороженной пещеры, берите мою душу».

Молодая писательница отдала серьезнейшую дань символизму – не просто литературному течению, стремившемуся вместо реалистических картин творить намеки и символы, а символизму-жизнестроению, пытавшемуся «взорвать действительность, до беспредельности раздвинуть себя, выпрыгнуть то ли в бога, то ли в черта».

Так Ольга Форш характеризует символизм в романе 1933 года «Ворон» («Символисты»). Похоже, в какую-то пору она могла бы вписаться туда и сама, проживая двумя семьями под одной крышей, реализуя идею «четырехчленного андрогина», – видимо, это и обострило ее сарказм.
А «Сумасшедший корабль» 1930 года сверкает не только умом, но и юмором. Быт петроградской литературной элиты, собранной в годы Гражданской под крыло Горького в Доме искусств – Диске, на Мойке, так страшен и смешон, что вместе с «Вороном» он не переиздавался до самой перестройки, – советская критика умела отбирать лучшее.