Пятого июля исполняется 190 лет петербургскому холерному бунту – печальному событию, о котором, возможно, никто бы и не вспомнил, если бы не текущая повестка. «Петербургский дневник» пообщался с кандидатом исторических наук Ксенией Барабановой, изучавшей это явление, а главное – его последствия. Любопытно будет сравнить, как вели себя журналисты, военные, гражданская власть, а главное – врачи.

Поляки ни при чем

Эпидемия холеры в Петербурге началась спустя год после московской. Московская же в 1830 году совпала с началом польского бунта. Немудрено, что сразу же распространились слухи о поляках, которые «отравили Неву». Появились люди, которые «своими глазами» видели прилично одетых мужчин, бросающих какие-то порошки в колодцы. Симптомы холеры и отравления мышьяком действительно близки. А о том, что спасение можно найти в кипячении воды, люди даже не подозревали. Тогда еще верили в «теорию миазмов» – что болезнь приходит за счет каких-то вредных испарений с почвы.

Вспышки холеры в XIX веке случались регулярно, но для эпидемии 31-го года, от которой в считаные месяцы умерли почти пять тысяч человек (половина заболевших) были особые причины. Во-первых, в Петербурге шла сплошная стройка, летом в городе появлялось много пришлых крестьян, нанимавшихся на сезонную работу. Первыми заболевшими становились именно они благодаря плохой пище и употреблению в еду грязной воды из реки. Во-вторых, жара в то лето стояла страшная. Даже Бенкендорф ее упоминал, описывая смог от горящих торфяников.

«Абсурд, который тогда творился, сначала веселил, потом начал пугать, – рассказывает Ксения Барабанова. – Например, сначала власти выступали с призывом не пить много алкоголя, потом заявили, что для победы над болезнью можно употребить рюмочку. И народ начал повально пьянствовать. Был приказ: забирать в больницу всех, кто лежит, вот и увозили здоровых пьяниц, а в народе стали распространяться слухи. Что врачи забирают здоровых, чтобы выкачивать из них кровь: кровопускание было популярным методом лечения. Что людей варят живьем в кипятке, а на самом деле просто делали горячую ванну».

Иногда мастеровые останавливали на улице прилично одетых людей, заставляли их показать карманы и, если обнаруживали какие-то склянки или порошки, тут же велели проглотить. Только в этом случая жертва могла уйти живой и невредимой. А ведь врачи действительно носили с собой концентрированный уксус или хлориновую известь. В этом случае их могло спасти только вмешательство полиции или солдат, которые забирали «отравителя» у толпы, пообещав, что полицейские казнят его сами.

И то, что даже известные люди умирают от холеры, не отрезвило обывателей. Умерли великий князь Константин Павлович, пианистка Мария Шимановская, известная своим красивым надгробием в Лавре, а Николай I болел, но выжил.

Москва и Петербург

Работа по профилактике была возложена больше на полицию, чем на медиков. Квартальные надзиратели разыскивали заболевших по домам, а фонарщики (их еще называли фурманщиками) – на улицах. Для доставки больных в больницы привлекали даже арестантов. Фурманщики оцепляли «холерные дома», но запертые горожане все равно старались сбить замки и разбежаться. Здоровые горожане, пробегая мимо такого дома, нюхали уксус.

К холере относились как к постыдной грязной болезни, поэтому найти людей, которые согласились бы ухаживать за больным без помещения его в больницу, было почти невозможно. Актер Петр Каратыгин вспоминал, как пытался нанять ученика цирюльника за 200 рублей в сутки – и получил отказ.

Подход к ликвидации эпидемии отличался: в столице, то есть в Петербурге, всю ответственность на себя взяли власти. Город был поделен на 13 частей, и в каждой была организована больница, в которую врач должен был прийти по особому расписанию. Но выяснилось, что сами врачи не в курсе, что, помимо своей работы, например, в Мариинской больнице, они должны еще нести службу в какой-то части. Расписание не соблюдалось. К тому же некоторые больницы были обеспечены очень плохо: там не было ванн, тюфяков, постельного белья.

Всего в полумиллионном городе работали тогда 256 врачей – преимущественно военных. Гражданское здравоохранение финансировалось по остаточному принципу.

В Москве за все отвечала общественность. Люди сами организовали раздачу еды, богатые купцы передали свои дома под размещение в них лазаретов. Их за это поощряли: в «Северной пчеле» стали публиковать статьи о благотворителях, которые пожертвовали на создание лазарета или о тех, кто помогал врачам ухаживать за больными. Но писать хвалебные очерки о самих врачах никто не отваживался, потому что общество к врачам относилось враждебно. Нападения на больницы случались регулярно: лазареты просто сносили до основания, а врачей выбрасывали из окон. Так была разобрана по бревнышку больница на Большой Подьяческой, потом больница у Харламова моста, а в больнице на Моховой сломали двери, после чего холерные больные разбежались. В больнице на Васильевском убили врача. Самым известным был погром в больнице Сенной части в нынешнем переулке Бринько. После него царь Николай приехал на площадь и лично усмирял бунтовщиков.

Последствия

«Виновники расправ над врачами были отправлены на каторгу. Но бунтовщикам-петербуржцам еще относительно повезло по сравнению с участниками, а точнее, участницами севастопольского чумного бунта, – говорит Ксения Барабанова. – Их приговорили к ссылке в Архангельскую губернию, куда они вынуждены были идти пешком. Многие умерли по дороге. А женщины-бунтовщицы, в основном, матросские жены, просто хотели выжить там, где им не давали даже выйти из дому за водой. Им развозили еду – мешки с мукой, а воду не развозили. И, вообще, картина эпидемии показывает, что это, скорее всего, была не чума».

В Петербурге по итогам бунта был пересмотрен карантинный устав и усилено наказание за его нарушение. Военные обучились правильно перекрывать дороги и сносить мосты, если требовалось, посадить весь город на изоляцию. При этом принудительную госпитализацию, уступая страхам горожан, все-таки отменили. Кстати, холерные бунты в позапрошлом веке прокатились по всей Европе.

Храм «Спас на Сенной», появившийся в честь спасения города, не сохранился, но недавно на его месте появилась часовня. А пока он стоял, в нем совершались крестные ходы в честь избавления от холерной напасти.