Еще на подходе к Северному проспекту слышен вой сирен скорой помощи. Начало недели – время тяжелое: многие больные терпят все выходные и, наконец, решаются ехать «сдаваться». Почему-то им кажется, что так надежнее. Нет, так хуже. Так они теряют драгоценное время и часто сразу из приемного покоя попадают в реанимацию. Где уже нет мест.

Тяжелая практика

Доктор Кирилл Ли – заведующий оперблоком больницы Святого Георгия. Потомственный врач. Наш провожатый в «красную» зону. Точнее – сразу в реанимацию. Уже привычная процедура под контролем старшей медсестры Елены: голубой комплект нижнего белья, СИЗ, бахилы, чепчик, очки, капюшон, перчатки, скотч, еще одни перчатки. Нам еще повезло – сегодня всего плюс 24. А неделю назад было 36. Медики после дежурства снимали бахилы и выливали из них пот, а перчатки наполнялись влагой, оттягивались и висели сосисками. Но все равно очки моментально запотевают и дышать совершенно нечем.

«Говорите меньше – будет легче», – советуют медики. От запотевания спасает обычное жидкое мыло – им медики натирают очки до дежурства. Но все равно не очень помогает.

Нас встречает хрупкая молодая девушка Ирина Власова. Она работает в больнице с 2008 года, а завреанимацией стала только в прошлом году.

«Сейчас наше отделение – на два этажа, лежат 48 человек, здесь 33 и 15 внизу. Все тяжелые и крайне тяжелые, есть терминальные (находящиеся у самой границы. – Ред.). Возраст пациентов – от 22, есть и 90 лет, недавно была бабушка 100 лет. Но в основном средний возраст – 50-60 лет», – рассказывает Ирина.

Наша первая палата – розовая. По ней тихо мечутся тени в белых комбинезонах. Врачи уже сделали свои назначения, сейчас медсестры их выполняют. Ирина комментирует: «У нас много стажеров, которые учатся в ординатуре. Активно помогают под контролем опытных врачей. Раньше для ординаторов было проблемой получить практические навыки. Сейчас они видят такое, что вряд ли бы раньше увидели где-то».

Персонал действительно старается меньше говорить, чтобы было легче дышать и не запотевали очки. Только постоянно пищат мониторы. Несколько человек склонились над пожилым пациентом. Ему ставят центральный венозный доступ, готовят к тяжелой операции – ампутации ноги.

«На фоне тяжелой пневмонии и сахарного диабета коронавирусная инфекция поразила все ткани. Сейчас – предоперационная подготовка. Операция большая, осложнений может быть много, требуется катетеризация. Он уже перенес одну операцию в пятницу, но процесс усугубился, по жизненным показаниям будет операция, потом снова к нам в реанимацию», – тихо комментирует доктор Власова.

В палате лежат и мужчины, и женщины. Очень жарко, они накрыты простынками, жужжат обычные бытовые вентиляторы.

«В реанимации все в одинаковых условиях. Если пациенты в сознании, стараемся разъединять, но мест не хватает. В приоритете – спасение жизни», – видя мой взгляд, комментирует Ирина.

Мне кажется, что все пациенты возрастные. Ошиблась. Пациенты – 22 года, и еще двум – по 30 лет. В соседней палате реанимации еще двое юношей 22 и 26 лет.

«Молодые попадают сюда и без сопутствующей патологии. Особенность сегодняшнего дня – коронавирусная пневмония протекает тяжелее, чем год назад, контингент тяжелее и чаще с осложнениями. Видим, что сейчас больные с диабетом и ожирением улучшаются и переводятся на отделения, а есть молодые без проблем, у которых пневмония протекает крайне тяжело, и они нас, к сожалению, покидают, несмотря на все возможные методы терапии и консультации с другими стационарами», – рассказывает завреанимацией Ирина Власова.

В этой розовой палате только высокопоточная вентиляция легких на 100-процентном кислороде. Пациенты на ИВЛ в соседних палатах. Идем туда.

Когда затихает монитор

Здесь палата зеленая. Жужжание аппаратов ИВЛ – как рой пчел. На койке полная женщина, она в медикаментозной коме, своего дыхания нет вообще, дышит полностью с помощью аппарата уже 12 сутки.

Доктор Ирина подходит к самому молодому, 22-летнему Андрею. Он сегодня бодр и пытается улыбаться. Ирина хвалит: «Молодец, хороший настрой – это правильно».

Рассказывает, что заболел давно, и сейчас ему более-менее неплохо «по сравнению со вчерашним днем». Зачем-то задаю вопрос, почему он не сделал прививку. Андрей отвечает просто: «Я не сделал, я дурак». Ирина деликатно поправляет: «Не успел просто».

Ирина Власова держит за руку и хвалит пожилого мужчину. Говорит, что он молодец, он активно выкарабкивается и его, наверное, сегодня переведут на отделение. Я желаю дедушке поправиться и обещаю, что он пойдет за грибами. Дедушка улыбается, и у него текут слезы.

«Очень многое зависит от резистентности самого организма, от того, как пациенты с нами сотрудничают – лежат ли на животе, пьют ли, едят, откашливаются, не снимают кислород. Если пациент комплаентен, то есть настроен на выздоровление, то шансов поправиться больше. Молодые борются больше, контакт с ними лучше, но болеют также тяжело, сейчас утяжеляются резко – видимо, это новые штаммы так себя ведут. Все койки заняты, как только кому-то становится лучше хоть немного – переводим в палату и сразу на освободившуюся койку везем тяжелых с приемного», – говорит Ирина Власова.

Критерии для реанимации: тяжелая дыхательная недостаточность на фоне прогрессирующей пневмонии и интоксикация организма.

Доктор Кирилл Ли поддерживает: «Ни с чем подобным мы не встречались. Когда учились, нам всем рассказывали, конечно, про особо опасные инфекции, про то, как противочумный костюм надевать. Мы еще смеялись: мы на Северо-Западе, какая чума! А когда лицом к лицу сталкиваешься, немножко по-другому начинаешь смотреть».

Мы выходим из палаты, но слышим, как рядом начинает противно пиликать монитор.

«Это больной ухудшается, сейчас потребуются реанимационные мероприятия», – Ирина убегает к дежурному.

Через несколько секунд у кровати пожилого мужчины сразу человек пять. Ему делают непрямой массаж сердца, но писк усиливается. Клиническая смерть, остановка сердца. Двое врачей, сменяя друг друга, продолжают запускать сердце. Но аппарат мерзко твердит свое «тата-та-та».

«Откачали. Восстановление сердечной деятельности. Молодцы», – говорят сами себе врачи.

Монитор успокаивается. Какая хорошая тишина.

Это здесь, в этом отделении «качали» молодого пациента. За ночь 13 раз у него наступала клиническая смерть. Откачали. Выписали.

За жизнь

Идем на 2-ю кардиологию – теперь 11-е инфекционное отделение. Никита Головкин, завотделением, рассказывает, что и у него много молодых – есть и 20, и 30-летние.

Переводят из других стационаров, если обнаруживается коронавирусная инфекция. Потому что она бьет по сердцу и сосудам, даже у молодых и крепких. Здесь тоже все палаты заполнены. Врачам-клиницистам некогда размышлять, почему так ведет себя злой вирус. Они пытаются за запотевшими стеклами защитных и обычных очков разглядеть человека и понять, как его надо спасти.

«Мы же работали с гриппом в эпидемии, нашу больницу и раньше перепрофилировали, но это были единичные отделения, намного меньше пациентов, легче болеющих без тяжелых форм и летальных исходов. То, что происходит сейчас, не идет ни в какое сравнение. Если мы будем терять время и количество иммунизированного населения резко не увеличится, у нас есть шанс получить более серьезный вариант вируса. Поэтому все эти реплики, что не нужно вакцинироваться, вызывают как минимум недоумение. Тем более если ты говоришь это публично, имеешь доступ к сцене или большую аудиторию в соцсетях, то говорить такое – это же брать ответственность за жизни людей. Ты готов гарантировать, что поверившие тебе люди не заболеют и не умрут?» – задается вопросом Кирилл Ли.

Вместо послесловия

Мы выходим из «красной» зоны в «желтую» и наконец-то снимаем СИЗы. В бахилах хлюпает, в перчатках – вода, волосы – как из душа. Мы пробыли там всего часа полтора. А медики там работают – сутками. По секрету нам сказали, что многие теряли сознание. В таком режиме больницы живут полтора года.