– Анатолий Николаевич, вы родились в довоенное время в семье, где привыкли много трудиться. Каким было ваше детство?

– Детство я вспоминаю как самое счастливое время в своей жизни. Родители воспитывали нас в труде и стремлении помочь своей семье, поэтому детство было хорошее, но тяжелое. Детей в семье было четверо. Когда старшую сестру в 1941 году немцы угнали в Германию, я остался за старшего. В восемь лет пошел работать в колхоз, чтобы помогать родителям. Но про учебу тоже не забывал. В Советском Союзе так было устроено – люди должны были учиться. Помню, у нас в поселке в Донбассе были дневные и вечерние школы, техникумы, институты. А я с детства любопытный был, повсюду успевал и до сих пор продолжаю учиться.

Вот сегодня, к примеру, камеру свою устанавливал, хочу поймать туман на Москве-реке рано утром. Это сложный процесс, главное – правильно выбрать время и место.

– Серьезно заниматься фотографией вы начали, выйдя на пенсию. Помните, с чего все началось?

– В юности и во взрослой жизни мало времени было на творчество. Работал в шахте, поступил в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию, защитил кандидатскую диссертацию, руководил большим предприятием. До сих пор считаю, что Тимирязевка – лучший вуз. По крайней мере для меня – человека, привыкшего к земле.

Я все там узнал – и генетику, и биологию, и даже как огурцы солить и борщ варить. При Хрущеве там была интендантская служба (интендантская служба – система учреждений и заведений, осуществляющих снабжение вооруженных сил всеми видами довольствия. – Ред.).

С кафедры меня забрали в Московскую область. До самой пенсии работал в Одинцовском районе, прошел путь от простого агронома до руководителя предприятия. В отпусках начал фотографировать понемногу. Конечно, как любитель. Мне как-то показали камеру-гармошку, я в такой восторг пришел, что как сейчас помню свои слова: «Зачем фотографировать, если можно через камеру смотреть на мир и любоваться». Другой мир мне открылся через объектив.

Но знаете, всего этого могло и не быть, если бы не мой отец. Когда мне было восемь лет, он показывал мне учебники по истории, и я рисовал собор Василия Блаженного и самолеты Лавочкина. Кружков по рисованию тогда не было – некому было учить. Были бы учителя, возможно, развились бы другие творческие способности. Но многие знаменитые фотографы, изучая мои снимки, говорили, что я по-другому вижу. И я уверен – у нас в провинции много талантливых людей, самородков.

– Известный британский фотограф Терри Кинг посоветовал вам снимать больше российскую природу. Чем европейцам интересна Россия?

– С Терри Кингом мы случайно познакомились в Лондоне. Мне дали адрес мастера, который мог бы напечатать мои негативы. Эта встреча изменила мое представление о фотографии. Терри много толковых советов дал. Мы часто потом встречались, я показывал ему снимки из Японии, с Сейшельских островов, а он мне как-то и говорит: «Анатолий, не вози ты мне этот хлам. Это все уже фотографировали, там ничего живого не осталось».

И еще на всю жизнь запомнил его совет: «Если хочешь хорошие снимки делать, изучай русских передвижников, фотографируй Россию. Придет время, и мы будем изучать ваших передвижников». После этих слов я стал посещать музеи, изучать Левитана, Шишкина, Куинджи. Когда приезжаю в Петербург, всегда заезжаю в музей-усадьбу Ильи Репина.

Вспоминается мне еще такой случай. Мы с ним проехали почти всю Центральную Россию – Воронежскую, Липецкую области, заехали в Задонск. Этот маленький провинциальный городок знаменит монастырями и памятниками архитектуры. В тех краях в XVI веке проходила граница российского государства.

Мне хотелось найти поэффектнее места для съемки, даже на колокольню забрался, чтобы оттуда поснимать. А он так скромно постоял где-то в уголке храма, зато потом показал мне удивительный кадр. Не описать, как это было просто и красиво.

– Ваши фотографические картины выполнены в технике платинотипии, в которой работают немногие фотографы. Почему вы выбрали именно это направление и насколько сложно овладеть мастерством?

– Истории техники платинотипии больше ста лет. Печать получается с помощью солей платины, палладия и железа, они дают монохромное изображение. Снимки получаются невероятной глубины. В этой технике работали такие фотографы, как Фредерик Эванс, Эдвард Вестон, Ирвинг Пенн. Кстати, однажды меня отвели в библиотеку лондонского Музея Виктории и Альберта и показали фотографию Фредерика Эванса 1870 года, сделанную на папиросной бумаге. «Колмскотт-Мэнор: чердак» – так она называется. Минут сорок не мог от нее оторваться. Ни одна фотография не может показать мир так, как платиновая.

Если будете на моей выставке, не торопитесь. Остановитесь около «Дороги к храму» и «Звенигорода». Посмотрите на них внимательнее и все поймете.

– Многие известные художники на просьбу назвать свою лучшую картину уклончиво отвечают: «Лучшая еще не написана». А вы можете назвать свою лучшую фотографию?

– Я тоже не могу назвать лучшую – не сделал пока. Просто хорошие есть, например, «Дорога к храму», «Звенигород», «Лунный ландшафт» из серии «Донбасс». «Лунный ландшафт» возил на многие выставки – в Японию, на Тайвань, в Англию, в Дом художника на Крымском валу. Везде удачно. Тучи тогда невероятные ходили над терриконами. Повезло сделать хороший кадр.

Считаю удачной задумку с фотографией «Японское дерево». Пять лет возле него ходил и решил снять только кроны и прикорневую систему. А все остальное пусть додумают посетители выставки.

– Вы много снимали Японию – необычную для нашей культуры страну. Что поразило больше всего?

– Помню такую историю. В магазине фототоваров и принадлежностей в Японии продавали снимок с изображением бабочки. Я не мог пройти мимо и попросил познакомить меня с автором работы. Поехали к нему домой. И вот только там я понял, какие мы с японцами разные. Два часа с ним разговаривал, хотел выяснить, в чем секрет съемки, – не ответил. Просил продать его работы – не продал. До белого каления довел меня!

Вернулся в Россию, и в скором времени пришло от японца письмо. И там он очень вежливо написал примерно так: «Анатолий, у нас разное воспитание. Если на инструкции написано количество раствора, состав, температура, то надо выполнять все в точности, а не как у вас принято, на глазок». Когда я вышел на эту точность, у меня все заиграло другими красками.

– Вашей творческой энергии можно позавидовать. О чем будут следующие фотографии?

– В последнее время я много изучал картины русского пейзажиста Алексея Саврасова, у него много сильных вещей. Понял, что без понимания нашей классики ничего хорошего не создать. Сейчас делаю фотографии так, как видел мир Саврасов. Например, заметил любопытную деталь. На переднем плане он рисует землю, траву, деревья или озеро. Под эти объекты отведено всего 10 процентов полотна. И почти 70 процентов занимает небо. Я уже и место красивое под Костромой нашел, осталось приехать туда и поймать хороший момент. В планах – фотографировать только пейзажи и только Россию.

СПРАВКА

Анатолий Черкасов родился в 1935 году в деревне Денежниково Луганской области. Школу окончил в Донбассе. Служил в Ленинградском военном округе. После окончания службы работал в шахте. В 1963 году окончил Московскую сельскохозяйственную академию им. Тимирязева и был направлен на работу в Подмосковье. Кандидат экономических наук, заслуженный работник сельского хозяйства России.

Первые снимки сделал в начале 1950-х. Анатолий Черкасов снимает фотографии на старинные камеры, сам проявляет и печатает их.

На выставке в РОСФОТО, которая продлится с 24 июня по 8 августа, представлено около 100 работ мастера. На них запечатлены пейзажи России, Украины, Китая, Италии, Японии, Сейшельских островов, Ирана, Маврикия, Камбоджи, Таиланда, Омана.