Инфекционист: «Ни одну инфекцию так не изучал весь мир, как СOVID-19»

Елена Дондурей – заведующая инфекционным боксированным отделением № 10
Филатовской больницы, кандидат медицинских наук. Как врач-инфекционист она все время была на передовой.
Так надо встречать любую инфекцию
– Елена Александровна, персонал Филатовской больницы как стационара, традиционно работающего с инфекциями, предполагал, что придется столько всего менять в системе работы, что СOVID-19 так затронет детей?
– В самом начале пандемии в принципе никто не предполагал, что так будет, мы же не боги. Никто не думал, что будет настолько тяжело – но и настолько интересно. Наша работа изменилась полностью. Если раньше каждый работал в своем отделении, у всех были свои кабинеты, ординаторские, то потом мы все переехали в санпропускник, практически вся больница стала «красной» зоной. В этом тоже есть свои плюсы и минусы – минусы касаются особенно среднего медперсонала, который круглосуточно находится в СИЗах, им сложнее всего. Да и докторам тоже: если кому-то становится хуже, надо впрыгивать в СИЗ и бежать в другой корпус, смотреть пациента. Но мы, конечно, были готовы.
Детская заболеваемость росла с отставанием на 2-4 недели от взрослой. Начиная с июня 2020 года мы уже серьезно вступили в пандемию и работали на полную катушку, чистых отделений было мало. Но самая серьезная нагрузка началась осенью, когда практически все инфекционные отделения стали коронавирусными. Потом часть из них снова перепрофилировалась, сейчас постепенно обратно их разворачиваем.
– Сейчас пациентов вновь стало больше?
– Пока что пациентов не больше, чем осенью. Тогда активных случаев в стационаре было точно больше. Но, с другой стороны, мы всегда осенью видим подъем респираторных инфекций, и тут СOVID-19 ничем от других не отличается. У него, конечно, есть определенная своеобразная клиническая картина, но в целом любые инфекционные заболевания у детей могут протекать тяжело, и мы ежедневно сталкивались с этим. Конечно, СOVID-19 – особенная инфекция. Но мы, в принципе,
привыкли и уже относимся к нему как к обычному инфекционному заболеванию.
– Но с обычными инфекционными заболеваниями не работают в СИЗах и в «красной» зоне…
– По-хорошему, с любыми инфекциями надо работать так. Это правильно, это защита персонала от инфекции.
– С чем можно сравнить новую коронавирусную инфекцию?
– В том то и дело, что ни с чем, она ведь новая! Ну, может быть, с менингококковой инфекцией, у которой тоже огромное количество случаев протекают бессимптомно и легко, а единицы болеют очень тяжело. Именно по количеству легких и тяжелых форм. В то же время при менингококковой инфекции чаще тяжело болеют изначально здоровые люди, а при COVID-19 основная масса тяжелых пациентов – дети с тяжелой сопутствующей патологией, причем это не просто коморбидная патология, а поликоморбидная. То есть это не одна сопутствующая патология, а много, и они мешают человеку поправиться. Кроме того, не стоит забывать, что у людей с тяжелыми соматическими заболеваниями, любая инфекция может иметь осложненное течение. Это и грипп, и многие другие.
– Чем это объясняется? Почему тяжело болеют пожилые – понятно, у них много сопутствующих заболеваний. А почему иногда так тяжело болеют дети?
– Вероятно есть генетическая предрасположенность к более тяжелому течению. Например, при менингококцемии (одной из форм менингококковой инфекции. – Ред.) умирают люди с гиперактивностью иммунитета. Изначально они всегда считались здоровыми, но иногда эти дети почему-то умирают. Их иммунная система срабатывает сверх той силы, которая нужна для выздоровления.
– Тот самый цитокиновый шторм?
– Можно и так сказать. При COVID-19 данная ситуация тоже происходит, срабатывает гипериммунный ответ на воспаление.
Не бойся, мы с тобой
– Что для вас лично оказалось самым трудным за пандемию?
– Научиться лечить новую инфекцию, быстро приспосабливаться к новым условиям работы и учить этому персонал, с должным уважением и без нервов. Большинство отделений перепрофилировали очень часто, но это позволило многому научиться. Мы стали более мобильными, научились лечить практически все и относиться ко многому философски. Нам очень помогали наши врачи – не инфекционисты – и узкие специалисты, которых в штате нет – пульмонологи, эндокринологи, гематологи. Мы их призывали в помощь, и их консультации были очень важны.
– Чем принципиально отличается лечение COVID-19 у детей и взрослых?
– Взрослым можно давать больше препаратов, чем детям. Назначение специфических препаратов вне инструкции у наших пациентов обязательно должно проходить через врачебную комиссию и применяться с согласия законных представителей ребенка. Это существенно утяжеляет процесс, очень много документации приходится оформлять. Но в целом мы уже понимаем, как лечить детей.
– Сейчас много говорят о таком грозном осложнении коронавирусной инфекции, как детский мультисистемный воспалительный синдром, схожий с синдромом Кавасаки. Эти разговоры имеют под собой основания?
– На самом деле вопросов по поводу данного синдрома больше, чем ответов. Однозначно четкой связи между ним и COVID-19, на мой взгляд, не установлено. Мы, как инфекционный стационар, очень часто выявляли у данной группы пациентов какие-то другие инфекционные агенты, чаще бактериальных возбудителей. Например, сальмонеллез, иерсиниоз. Но, мне кажется, присутствует и гипердиагностика. Мы ранее никогда не брали антитела к перенесенным респираторным вирусным инфекциям на фоне мультисистемного воспалительного синдрома, и, может, мы их найдем, если будем брать.
– Как вы считаете, как дальше у детей будет протекать COVID-19?
– Думаю, что он должен войти в структуру сезонных инфекционных заболеваний, и мы будем относиться к нему как к банальной вирусной инфекции, в исходе которой возможны различные осложнения. Просто на данный момент это инфекция, которой очень серьезно занимаются люди во всем мире.
– Надо ли вакцинировать детей от коронавирусной инфекции?
– Надо ли будет вакцинировать – будет зависеть от того, как много и тяжело дети будут болеть. Подростки болеют часто почти так же, как взрослые. Маленькие дети – по-другому. И надо поставить вопрос так: зачем вакцинироваться? Если со взрослым населением необходимость вакцинации понятна: летальность слишком велика у групп риска, есть смысл ее предотвратить, то у детей такой летальности нет, все летальные случаи связаны исключительно с тяжелыми сопутствующими заболеваниями, поэтому вопрос остается, и начинают обычно с клинических исследований. А то, что дети якобы являются переносчиками и всех заражают, очень сомнительно. У нас 80 процентов детей заразились от взрослых. Инфекцию в дом приносят не дети, а социально активные люди. Источник инфекции – не возраст, а социально активный человек.
– Какой случай за этот год вам наиболее запомнился?
– Один из первых пациентов, подросток. Он болел не тяжело, с незначительным поражением легких. Но у него были серьезные панические атаки, которые сопровождались тяжелыми приступами одышки. Мы по несколько раз прибегали, когда он задыхался. Смотрим: сатурация в норме, а дышать не может. Он хватал воздух ртом как рыба, и нам приходилось дифференцировать между истинной дыхательной недостаточностью и паническими атаками. Это было в самом начале истерии, в июне 2020 года. Тогда и взрослые психовали, не говоря о подростках. Родители мальчика сказали, что он в принципе очень впечатлительный, изначально очень боялся умереть и единственным из семьи оказался в стационаре – все остальные переболели в легкой форме дома. В начале пандемии было много таких историй, когда нашим пациентам помогали психологи (они есть у нас в штате). Но этот мальчик – самый яркий пример. В описанном случае беседы с психологом проводились с мальчиком по телефону, и приступы затрудненного дыхания прошли. Это не модная тема, это реальность. Такие жалобы и эмоции нельзя отрицать, наша задача – посопереживать, успокоить, и человек придет в норму.
– Так, может быть, детям и не надо рассказывать про коронавирус?
– Задача СМИ – предупредить, значит – защитить. Надо знать, что есть такая опасность. Но не запугивать, конечно. Мы боялись COVID-19 в самом начале, когда его не знали. Сейчас – другое дело, мы научились его лечить и знаем, что надо делать, поэтому обязательно справимся.