– Михаил Михайлович, памятник Петру I очень популярен у туристов, однако отношение к нему неоднозначное. Напомните, как шла работа? Что вы скажете о ней по прошествии лет?

– Когда ко мне в Америку приехал академик Дмитрий Сергеевич Лихачев и увидел эту скульптуру в мастерской, то сразу сказал, что она должна стоять в Ленинграде. Я рассмеялся. Он очень обиделся и заявил: «Вы меня плохо знаете»». И примерно года через два раздался звонок из Кремля. Мне сообщили, что Центральный комитет партии принял решение установить памятник Петру I в Ленинграде. Он был всеми одобрен, и в первую очередь, главой Союза художников Михаилом Константиновичем Аникушиным, который горячо приветствовал и пропорции памятника, и его установку.

Потом, конечно, были какие-то протесты. У меня хранится газета «Смена», где старушки на фоне Петра I держат большой плакат, на котором написано: «Шемякин – позор России!». Хотя в чем состоял мой позор, я не понимаю до сих пор. А недавно я прочитал, что кто-то из искусствоведов заявил, что этому памятнику здесь не место.

Дело в том, что многие привыкли к советским апофеозным решениям. А у меня это просто человек в напряженной позе, уставший и присевший в кресло. С удивительными руками, которые владели 14 профессиями. При создании монумента я использовал хранящуюся в Эрмитаже посмертную маску Петра I, так что это не карикатура, а реальные черты его лица. А пропорции я сделал, исходя из русской иконы. Неслучайно ведущий американский скульптор написал, если Петр встанет, то мы поймем, что перед нами гигант. Прошло много лет со времени создания этой скульптуры, но менять в ней я ничего бы не стал.

– Памятники, вообще, то устанавливают, то разрушают. И это происходит во всем мире.

– Но есть какие-то другие заботы, кроме памятников! Я был первым, кто написал в Министерство культуры письмо, что в этом угаре сбрасывания памятников только потому, что они принадлежат коммунистическим деятелям, ни в коем случае нельзя погубить массу колоссальных творений. Я считаю, что памятник Дзержинскому на Лубянке скульптора Евгения Вучетича и архитектора Григория Захарова – блистательная работа, без него площадь обезглавлена. Не говоря уже о том, что и сам Дзержинский – это история. Но стоят же во Франции памятники Робеспьеру, Дантону, королям. И вообще, так нельзя. Вчера это был герой, а сегодня его нужно сбрасывать с пьедестала. Надо бережно относиться к собственной истории, тогда мы будем осознавать свои ошибки более ясно.

– Давайте поговорим еще об одном памятнике – архитекторам- первостроителям Петербурга. Он не раз подвергался набегам вандалов. Какова сейчас там ситуация? Может быть, в нем нужно было бы что-то изменить?

– Это еще один пример вандализма, который большой волной, я бы даже сказал, девятым валом прокатился по всей России. Этот памятник был сделан по просьбе Собчака. Приехали французы, которые хотели возложить венок на могилу Леблона – создателя первого плана Петербурга. И выяснилось, что его могилы, как и многих других архитекторов, нет, потому что кладбище было уничтожено. И тогда Анатолий Александрович, с которым мы очень дружили, попросил меня и Вячеслава Бухаева срочно создать памятник великим архитекторам.

В октябре 1995 года в присутствии первого мэра города Анатолия Собчака состоялось его торжественное открытие, о чем написал академик Лихачев. А через некоторое время стали исчезать детали – сначала стул, затем стол. Потом все было спилено, осталось только каменное окно. И сколько ни сменялось в городе руководителей – ничего не происходило. Это позорная и неприятная история, которую мне даже не хочется ворошить.

– А история с пандемией, как вы ее переживаете? Стала ли она для вас своего рода «Болдинской осенью»? Или, как говорят некоторые, это было потерянное время?

– Когда начался коронавирус, мы с Сарой (супруга Шемякина – «ПД») были в Венеции. Все разбежались, а мы решили остаться. И это было удивительное время! Дней десять мы провели в пустых музеях. Я перенёсся в 60-е годы, когда в залах еще не толпился народ и у каждой у каждой картины не делали селфи. Эти десять дней были просто райские.

Потом мы уехали во Францию. И вот уже полтора года никуда не выезжаем. Я очень напряженно работаю. Нам с Сарой, да и многим моим друзьям, эта изоляция дала возможность сосредоточенно трудиться на теми проектами, от которых часто отвлекали какие-нибудь визиты или вынужденные поездки. Так что мне коронавирус принес много творческих решений.

– И над чем вы сейчас работаете?

– Тружусь над мюзиклом со смешным сюжетом, это история любовного треугольника – Машеньки, Крысенка и Щелкунчика. Я работаю с американскими композиторами и братом Сары, он профессиональный сценарист мюзиклов. Живет в Голливуде. Мюзикл создаётся для Бродвейского театра.

Кроме того, я работаю над автобиографией, над книгой о моем методе преподавания. Уже 16 лет я занимаюсь образовательными программами, провожу научные выставки, и как профессор Художественно-промышленной академии имени Штиглица вёл в течении шести лет группу студентов.

В этом году мои студенты защитили дипломы с высшими оценками. И я надеюсь, что буду продолжать воспитывать мастеров, способных выступать на мировой арене.

Также я работаю над несколькими проектами для Императорского фарфорового завода имени Ломоносова. Вообще, если я буду перечислять все, над чем работаю…

– Поняла, у нас не хватит места в газете. Тогда скажите, как, на ваш взгляд, художника и провидца, изменится жизнь после пандемии?

– Я думаю, что это предупреждение человечеству, от Матери-природы наверное, и очень серьезное. Есть замечательный американский фильм, он называется «Когда остановилась Земля». В нем рассказывается о том, как к нам прилетают разумные инопланетяне для того, чтобы спасти планету и ее природу, которую уничтожают люди, а людей они вынуждены уничтожить.

И сегодняшняя пандемия – это наисерьёзнейший повод для того, чтобы человечество задумалось, к чему может привести безобразное отношение к дару Божьему – нашей планете. Ведь она уникальна. И мы, если не остановимся, то приблизим апокалипсис очень скоро. Разумеется, основная беда человечества – это всепоглощающая жадность, неуёмное стремление к наживе, и в жертву этому приносится животный мир, окружающая нас природа, воздух, вода и, разумеется, здоровье сегодняшнего поколения и будущего.   Этот порок разъедает, как проказа, весь мир. Эта страсть к обогащению сегодняшнего дня попахивает уже не глупостью, а безумием. Хотя внушить что-либо разумное потерявшим рассудок – дело бесполезное. И я думаю, что эта группа одержимых страстью к деньгам навряд ли угомонится, даже если разразится очередная пандемия. Я сталкивался с некоторыми миллиардерами и нашёл, что человеческого в них очень мало.

– И что же всем нам делать?

– Я очень люблю рассказ Рэя Брэдбери о том, как одна семейная пара, которая, как и другие люди в Америке, узнав, что это их последний день, продолжала жить своей обычной жизнью, поливать огород и не нарушила свой земной порядок ни на одну секунду. Вот и я, как муравей, выполняю свою работу, и думаю, что люди, подобные мне, просто должны заниматься своим делом.

Поэтому я выполняю свою миссию и прежде всего думаю об образовании, о создании центра, о том, чтобы мое достояние досталась не Америке или Франции, а России.

Я встречался с президентом Путиным, ко мне прилетали по его указанию чиновники из Министерства культуры, директор Русского музея, которые дали высокую оценку увиденного и предлагаемого мною РФ. Но дело, к сожалению, так и не сдвинулось с места. Поэтому я сейчас размышляю о том, каким же образом сделать так, чтобы распоряжение президента все-таки стало выполняться.

– А как продвигается работа над автобиографической книгой?

– Я работаю над первым томом автобиографии. Это очень сложная книга. И она необычная, потому что там не будет ни одной фотографии. Все построено на моих рисунках. Можете себе представить, какая это сложная задача! Тем более что все, что я описываю, не могло быть снято на пленку. Допустим, я описываю специализированную психиатрическую больницу, где я находился на принудительном лечении полгода, хотя меня посадили на три. Это мама через адвокатов выцарапала меня оттуда. А так бы мы сегодня с вами не разговаривали.

Я сидел с уникальными сумасшедшими. Ну как их сфотографируешь? Я их всех запомнил, и по памяти восстанавливаю всех этих странных персонажей. Я отобразил в рисунках мое бродяжничество, скитание по югу среди таинственных скитов, где жили монахи-отшельники из монастырей, закрытых советской властью. Там будет много любопытных рисунков, начиная с моего детства. Уже написано 400 с лишним страниц и выполнено много иллюстраций. Я думаю, что эта автобиография, которую ожидает замечательный редактор Леночка Шубина, в этом году все-таки будет дописана.

Наверное, это будет интересно для многих. И прежде всего потому, что сейчас выходят книги, где поливаются грязью мои друзья, искажается биография. Например, в одной книге я прочитал, что мама у меня полька, поэтому я ходил в католический собор. Но мама никакого отношения к полякам не имеет. А это уже напечатано. Значит, на издание можно ссылаться. Поэтому я добавляю важные документы и свидетелей, которые знали, как я начинал жизнь во Франции, какую нищету испытал, как было мне тяжело и сложно. Как я пробивался. Вот почему я пишу эту книгу.

– Скажите, а когда вас можно ждать в Петербурге?

– Сейчас ситуация очень непростая. Но я думаю, что, может, этим летом или к осени я все-таки появлюсь в моем любимом городе.

На заметку:

Считается, что автором идеи создания статуи Петра I по его посмертной маске был Владимир Высоцкий, который был другом Шемякина. Работа над статуей велась восемь лет. Отливка была выполнена в США. Скульптуру установили 7 июня 1991 года, за два дня до 319-й годовщины со дня рождения Петра I и за несколько дней до референдума, на котором ленинградцы приняли решение о возвращении городу исторического имени Санкт-Петербург.