Гюзель, что вы можете сказать о Книжном салоне?

Главное впечатление – это место его проведения. Мои друзья в Москве не верили, что Книжный салон может проходить в Арке Главного штаба Эрмитажа. «Да нет, говорили они мне. – Наверное это будет где-то на улице. Под Аркой, но никак не в самом Главном штабе».
Действительно, место здесь прекрасное. И это очень здорово, что впервые оно отдано под книгу. Книга царит здесь, и она главная сейчас на главном месте города.

Тем не менее вы недавно признались, что читаете и электронные книги?

Я заставила себя перейти на электронный формат, потому что поняла, как трудно таскать с собой книги в поездки. А, чтобы привыкнуть к новому для себя формату, я несколько месяцев осознанно не читала ни одной бумажном книжки, только в электронном виде.
Я заметила, что тексты структурированы очень здорово. Хорошо читаются в электронном виде сценарии, диссертации, какие-то короткие произведения с четкой структурой. А художественная литература, особенно если там много описаний и немного рыхловатая структура, в электронном виде идет тяжелее. Лучше тогда читать книгу бумажную. Слышать шелест страниц, вдыхать ее запах, чувствовать вес – все это дает особые ощущения и таким образом через чувства лучше проникаться текстом. Тем более что есть прекрасный Книжный салон, где можно купить книг на сто лет вперед и потом читать их.

Роман, который вы здесь представляете, это «Эшелон на Самарканд». Как он создавался? Помог или помешал в этой работе ковид?

Благодаря ковиду я написала роман быстрее на несколько месяцев. Потому что запертой в квартире мне больше ничего не оставалось, как писать и уходить в работу. Хотя в атмосфере тревоги и страха за близких людей писать очень сложно. В гораздо более выигрышной ситуации оказались те авторы, у которых текст уже был немного написан и проработан. Другим пришлось сложнее, потому что надо было начинать с нуля в тяжелых ковидных условиях.

Вы писали этот роман уже после показа сериала «Зулейха открывает глаза». Оказало ли это кино на вас какое-то влияние?

Новый роман писался почти три года. В нем я сознательно использовала инструментарий кино. Потому что мне хотелось, чтобы перед глазами читателей проходил фильм. И я все делала для того, чтобы облегчить им эмоциональную задачу - справиться с тяжелой темой.

Тема голода очень непростая, на самом деле даже тяжкая, совершенно нечеловеческая. Она угнетает здоровую психику и, чтобы читатель смог читать и не отложил книгу, пройдя через пять-десять страниц, я старалась включать внутренне кино. Чтобы история, которую рассказываю, позволяла бы человеку читать быстрее, интереснее и не откладывать книгу.

Мне показалось, что кино, а именно короткие сцены, хлесткий монтаж, достаточно мощные киношные диалоги, которые построены на конфликте, множество образов – все это позволит читателю лучше продвигаться по тексту, разовьет некую инерцию интереса. И тогда серьезные главы, в том числе о голоде, будут прочитаны. И это позволит справиться с текстом, справиться с темой.

Можно ли назвать ваш роман некой «инструкцией по выживанию»?

Такого я еще не слышала. Но да, я старалась в этом романе описать те способы, которыми на самом деле пытались выживать люди в голодное время. То, что вы прочитаете о суррогатном хлебе, о способах справиться с чувством голода, - все эти вещи взяты из источников. Хлеб готовили и из крови. В него подмешивали все, вплоть до песка. Ели даже глину. Считалось, что она утоляет голод. Была легенда о Глиняной горе в Татарии, которую нужно съесть без остатка. И, когда ее съедят, голод на Земле якобы прекратится.

То есть было много разного и странного, на наш сегодняшний взгляд. И детали того, как люди боролись с голодом и пытались съесть все, что можно и нельзя, я пыталась описать достаточно правдиво. Хотя и облекая порой в мифологическую форму.

А будет ли сделана экранизация «Эшелона на Самарканд»? Поступают ли предложения?

Разговоры об экранизации ведутся. Но мир кино достаточно зыбкий и непредсказуемый. Поэтому говорить о чем-то можно будет только тогда, когда будет подписан договор. Пока его нет.

Я понимаю, что, с одной стороны, текст достаточно кинематографичный. С другой, в нем очень много минусов для экранизации. Потому что роман исторический, это сразу увеличивает бюджет в несколько раз. В нем среди прочего действует живой паровоз, который должен катиться по рельсам, тащить за собой восемь вагонов. Это первый большой минус.

Второй минус – огромное количество локаций. Потому что действие перемещается от Казани, к Свияжску, к Аральскому морю и Аральским пескам. Потом к Туркестанской пустыне, к горам в конце концов. И все эти точки необходимо показывать, так как в них происходят очень важные события. Их нельзя просто изобразить в окне. И это снова увеличивает бюджет.

Кроме того, снять пять сотен детей, это очень сложная для режиссера задача. Снять одного ребенка и то трудно, за это возьмется редкий режиссер. А пять сотен…
Плюс к тому я понимаю, что роман вряд ли можно сделать сериалом. Скорее, воплотить как полный метр. И это тоже минус для экранизации, потому что сейчас охотнее делают и покупают сериалы, в них можно вставить больше рекламы. Поэтому с точки зрения коммерции экранизировать роман сложно.

Вот сейчас вы в Петербурге. В «Зулейхе» звучит тема города. А что он значит для вас?

Я с огромным трепетом отношусь к Санкт-Петербургу. Меня с ним очень много связывает. Мой дедушка оборонял Синявинские высоты. Мой муж из Петербурга. И я здесь бываю достаточно часто.

В «Зулейхе» действительно фигурирует Петербург, но, скорее, как символическая географическая точка в биографии героев. Потому что про Петербург рассказывают сказки, почти мифические истории мои герои, люди, переселенные из Петербурга в Сибирь. Например, сын главной героини убегает туда из ссылки мальчик. Это место, куда он стремится всей душой. Это некий символ образования, искусства, к которому он стремится из своей обычной жизни. Поэтому петербургская линия в «Зулейхе» присутствует.

Но я бы ни за что не взялась писать о самом городе. У меня одно время была детская мысль подумать о теме блокады. Но я ни в коем случае за это не возьмусь. Потому что писать об этом должны сами петербуржцы. Более того, петербуржцы во многих поколениях. Потому что эту тему надо ощущать с самого детства. Ею нужно жить, дышать. Об этом могут писать только те, чьи бабушки или прадедушки через это проходили. Поэтому я не возьмусь делать Петербург главным героем, я не ощущаю его столь глубоко.

Однако каждый раз, когда приезжаю в Питер, у меня случается, как я это называю, «петербургская болезнь». Мне хочется сюда переехать и жить. И хотя бы какое-то время ему принадлежать. Потому что то место, где ты живешь, в какой-то мере и тебя определяет. Это большое счастье провести в Петербурге хотя бы несколько лет. И я каждый раз вытаскиваю себя из этой болезни, чтобы жить дальше.