– Алексей, расскажите, о чем были ваши первые фотоработы и как рождались идеи?

– Как яблоки на Ньютона, идеи на меня не падают, конечно. Практически все мои работы рождались методом проб и ошибок. Так было даже в школьные годы. Мальчиком я бродил по улицам города, фотографировал дворы-колодцы, полузаброшенные здания, но фотографии получались неинтересными. А потом начал делать фотоколлажи: вырезал какие-то детали, наклеивал их на черный фон и постепенно создал цикл «Ленинград с другой стороны».

– В начале 90-х, в один из самых непростых для страны периодов, вы нашли новый способ визуализировать эмоции и чувства при помощи приёма длительной экспозиции. Как возник этот метод?

– В советское время у нас не было никаких проблем с тем, чтобы приобрести книги об истории фотографии. Однажды я нашёл всего за несколько копеек полную переписку Дагера с Ньепсом, посвящённую изобретению фотографии. Её опубликовала Академия наук СССР в 40-х годах. И это считалось интересным несмотря на то, что у государства тогда не было больших печатных возможностей. Учёные обсуждали, в том числе длительную выдержку, которая тогда рассматривалась как недостаток.

А потом был такой эпизод в 90-х, в момент краха СССР. На Васильевском острове рыли траншеи, движение трамваев и троллейбусов было парализовано, и люди большой толпой шли к метро. Там работал только один эскалатор. Двери то открывали, то закрывали, людей пускали партиями. Многие пытались пройти без очереди. Зрелище было апокалиптическое. Мне показалось даже, что время остановилось. И тогда я подумал, что могу зафиксировать момент, просто открыв объектив и не закрывая его. Всё случилось быстро и интуитивно, я даже подумать не мог, какой удачей обернётся эта идея. Помню инвалида на костылях, который пытался пройти к эскалатору сбоку. Но толпа в буквальном смысле унесла его, оставив только ботинки и костыли. Эти снимки стали потом известны.

Когда я уже отснял плёнку и проявил, то понял, что стою на пороге очень правильного события. Тогда я начал ходить по городу и много снимать, используя этот метод.

– В объектив вашей камеры попадали улицы, дворы и люди из разных уголков мира – Венеции, Гаваны, Нью-Йорка. Почему вы выбрали эти места? Там есть какие-то пересечения с Ленинградом или, наоборот, хотелось больше солнца после нашего северного города?

– Я снимаю состояния души. «Город теней», например, – это серия фотографий даже не о городе, а о моём состоянии в момент краха Советского Союза. Я передал это через уличные фотографии, создавая метафоры тем или иным техническим путём. Венеция для любого человека в мире – символ любви, радости, счастья. А так как Петербург считается Северной Венецией, то даже объяснять не надо, почему выбор пал на этот итальянский город. С Петербургом связано много драматических событий, а вот своё более светлое состояние я передал через Венецию.

Так же и с Гаваной. Я не старался концептуально делать серию о Гаване. Когда я туда прилетел, то просто понял, что попал в детство. Там всё о нём напоминало – запах бензина (такой же вонючий, как у нас в 60-70-е годы), советские машины, пионеры в галстуках. Как будто машина времени перенесла меня в далекое прошлое. Тогда я снял цикл «Гавана», и он тоже обо мне.

– Сейчас многие занимаются фотографией, сделать снимок можно на любую аппаратуру вплоть до новейших гаджетов, используя всевозможные фильтры. Но это вряд ли станет эпохальным произведением искусства, которое захочет приобрести Русский музей. Как новичку выработать собственный неповторимый стиль?

– Понимаете, проблема таланта и новизны заключается в том, что люди не понимают гениальное произведение, если его не с чем сравнить. У зрителя должен быть внутренний эквивалент. Иначе человек просто придёт в недоумение, хмыкнет и отвернется. Я с этим сталкивался всю свою жизнь, и когда был школьником, и во взрослой жизни. Иногда кураторы выставок меня спрашивают: «Разве это произведение искусства?» Ну что тут скажешь, многие талантливые художники умирали в нищете, так и не получив признания при жизни. Поэтому, прежде всего, новичок должен честно признаться самому себе, чего он хочет – денег, славы или заниматься настоящим искусством.

– Ваши работы больше похожи не на фотографии даже, а на рисунки…

– Да, они нарративные, они рассказывают историю. Само по себе событие ничего не значит. Вот взрыв дома сфотографировали. Специалисту понятно, какое количество тротила для этого использовали, но это техническая информация. А художнику надо показать, что именно происходит: немцы бомбят дом или на окраине Москвы взрывают старый бомжатник, чтобы построить красивое здание для людей, которые долгое время ютились в коммуналке. Для этого надо не просто сфотографировать, а определенным образом подать, создать визуальную метафору, как в поэзии.

Когда читаешь Пушкина, то чувствуешь его радость от природы, деревни, леса. Поэт передаёт не просто события своей жизни, а состояние души, когда на эти события смотрит и когда их переживает.

– Вы выставлялись во многих галереях мира. Русский музей приобрел ваши работы. Где ещё вы хотели бы представить свои фотографии?

– Проблемы с нашими музеями заключаются в том, что по российскому закону фотографический отпечаток не считается произведением искусства. У музеев нет сложностей с приобретением фотографий до 1945 года, потому что они считаются национальным достоянием. А вот всё, что моложе, – это расходный материал. Справедливости ради скажу, что это не только российская проблема – в Бельгии, Люксембурге, Италии, Германии такая же ситуация. Ни одна страховая компания не застрахует на адекватную сумму фотографические работы.

Мои работы имеют национальную специфику, поэтому востребованы там, где живут русские люди. Самая большая коллекция моих снимков находится в Бостонском национальном музее, есть коллекция в музее Гетти в Калифорнии. Мультимедиа-арт-музей предложил отсканировать и показывать копии моих работ. Ради этого проекта я приеду в июне в Москву.

– В Эрмитаж несколько лет назад привезли произведения Яна Фабра. Это вызвало большой резонанс. Вы как человек мира можете назвать выставки, которых не хватает российской публике?

– В Петербурге и Москве очень бурная культурная жизнь. Даже у нас, в Нью-Йорке, нет такого, долгое время из-за пандемии всё было закрыто. Так что не могу сказать, что обеим столицам чего-то не хватает.

Что касается необычных инсталляций, то скажу так. В Метрополитен-музее, который можно сравнить с Эрмитажем, есть отдельная секция современного искусства, и там показывают всё что угодно. И никто не возмущается: хочешь – смотри, не хочешь – иди мимо. Музей большой, там есть работы на любой вкус… Пусть Эрмитаж показывает всё, что он хочет. Всегда найдутся люди, которым это будет интересным.

– Какие планы у Алексея Титаренко?

– Планы – приехать в Россию (сам фотохудожник живет в Нью-Йорке – прим. авт.), пришлось даже вакцинироваться ради такого случая. Надеюсь, теперь пустят, потому что без паспорта вакцинации, говорят, не будут никуда пускать.

Есть много творческих планов – накопилось огромное количество материалов, хочу опубликовать книгу.

СПРАВКА

Алексей Титаренко родился 25 ноября 1962 года в Ленинграде. С середины 1980-х руководил фотостудией студенческого клуба Ленинградского политехнического института. По инициативе фотографа в 1988 году был создан постоянный выставочный зал фотоклуба «Зеркало» – «Лиговка 99», а в 1989 году на базе выставочного зала организована арт-группа «Лиговка». В 1993 году вошел в число участников объединения «Фотоpostscriptum». В рамках одноименной выставки в Государственном Русском музее представил свою первую масштабную серию «Номенклатура знаков». В 1994 году в галерее «21» арт-центра «Пушкинская-10» показал выставку-инсталляцию «Город теней». В 1996 году в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии представил выставочный проект «Черно-белая магия Санкт-Петербурга». С 2008 года живет в Нью-Йорке.

Работы Алексея Титаренко находятся в коллекции Государственного Русского музея, а также в коллекциях 18 музеев Европы и США, среди которых Музей изобразительных искусств (Хьюстон), Музей изобразительных искусств (Бостон), Европейский дом фотографии (Париж), Музей фотографии (Лозанна), Национальный аудиовизуальный центр (Дюделанж, Люксембург).