Яндекс.Метрика
  • Марина Бойцова

Двенадцатая штурмовая: как работают анестезиологи-реаниматологи скорой помощи

Первая в стране специализированная реанимационная подстанция Городской станции скорой медицинской помощи № 12 в этом году отметила 55-летие. Это они едут и летят на самые сложные ЧП – теракты, массовые ДТП, пожары. Это люди, заточенные на спасение
Фото: Александр Глуз/«Петербургский дневник»

Попасть на 12-ю подстанцию всегда было особо почетно, но трудно. Человек, желающий там работать, должен уметь практически все: от реанимации новорожденных до помощи при инфаркте, инсульте, взрыве или остром отравлении. Команды, понимающие друг друга без слов: врач анестезиолог-реаниматолог, медсестры-анестезисты, фельдшер.

Дела сердечные

Врач анестезиолог-реаниматолог Игорь Квактун и его супруга Гера Квактун, сестра-анестезист, – они работают вместе с 2008 года и уже более 10 лет связаны не только общим делом, но и семейными отношениями. Иногда выпадают совместные дежурства в одной бригаде. Тогда 10-летняя дочка остается дома с бабушкой.
«Я пошел работать санитаром в 15 лет, после 8-го класса. Это было в 1977 году, – рассказывает Игорь Квактун. – Тогда была должность со смешным названием «медбрат без образования». Начал работать, и все говорили: «Что ты болтаешься, иди учись». И я поступил в медучилище».

По словам Игоря Квактуна, на него огромное влияние оказал художественный фильм середины 1970-х «Дела сердечные» с Георгием Тараторкиным в главной роли – о работе кардиологов скорой помощи. В 1979 году Игорь закончил медучилище и перешел на линейную подстанцию фельдшером как раз в кардиологическую бригаду, потом до 1992 года работал на знаменитой 1-й «гвардейской» подстанции. Кстати, в одной бригаде с Александром Розенбаумом.

Началась Олимпиада-80. Ленинградская скорая помощь получила 40 новеньких машин и впервые – красивую форму. Ради работы на Олимпиаде Игорь на год отложил поступление в вуз. Через год, в 1981-м, поступил в Ленинградский педиатрический медицинский институт, в 1987 году его окончил. Но мечты о штурмовой не оставляли.

«Тогда, чтобы туда попасть, мало было быть хорошим врачом, надо еще продвигаться по профсоюзной или партийной линии, – смеется Игорь Квактун. – Я был профоргом, и меня заметили. В 1992 году предложили прийти на собеседование к легендарному заведующему 12-й подстанцией Айзи Ханину. И он принял решение взять меня на штурмовую машину. Я был счастлив, эта бригада ездила на самые сложные вызовы, я попал в самое сердце скорой. Так с июля 1992 года и по сей день я – врач анестезиолог-реаниматолог бригады скорой медицинской помощи анестезиологии и реанимации подстанции №12. И я всегда буду помнить то поколение врачей, которые создавали наши спецбригады. Это Алексей Емельянов, легенды 12-й подстанции Юрий Михайлов, Феликс Бидерман, Айзи Ханин, Наталья Случек».

Первый прибывший на вызов

Ежемесячно 11-13 суточных дежурств. В начале смены спецбригады разъезжаются на другие подстанции – распределяются по городу так, чтобы везде постараться организовать минимальное «плечо доезда». А вот дальше каждый день – сплошная terra incognita.

Штурмовые бригады ездят на самостоятельные вызовы или на помощь коллегам. Из огромной школы скоропомощных врачей-специалистов почти все трансформировались в реанимационно-хирургические бригады. Самостоятельными остались только скорая психиатрическая и несколько педиатрических бригад.

«И дальше наш день – ездим и ездим. Все серьезные происшествия – наши. Самое серьезное за последние годы – конечно, теракт. Я очень хорошо помню, как мы тогда мчались в нашей желтой машине с надписью «реанимация» по трамвайным путям с сиреной, как люди стояли вдоль дорог и вокруг станции метро и тревожно смотрели, и каждый понимал, что нас ждет непонятно что. Может быть, повторный взрыв. Может быть, взрыв в другом месте. Москва, как бы это ни звучало, тогда к этому немного привыкла, а мы – нет», – вспоминает Игорь Квактун.

Первая спецбригада, прибывшая на вызов к месту ЧП, организовывает всю последующую работу коллег и так называемую «карусель», когда машины подъезжают одна за другой, берут пациента и уезжают.

«Мы в метро не спускались, оказывали первую помощь на улице, сортировали и увозили. Бригады все разъехались, нас оставили дежурить. Видели, как подъезжали с черного хода станции метро машины, которые увозили погибших. Подходили окровавленные люди, мы оказывали помощь, люди уходили или их увозили, мы оставались. Почти в полном молчании. Такая работа штурмовой машины – каждый знает автоматически, чем он должен заниматься. Мы даже не фиксируем это в сознании», – рассказывает доктор.

Одним из самых интересных моментов Игорь Квактун называет полуторагодовую работу в авиамедицинской бригаде.

«На вертолете летала наша бригада 12-й подстанции, это было в 2014 году. Брали самых, так сказать, подвижных и сильных: 10 врачей, 15 фельдшеров. Потому что надо было не только долететь и сесть, но и пробежать с носилками через отбойники, например, а потом с носилками обратно, или через забор перелезть. Была с нами и одна женщина. Вылетали на КАД, ЗСД на вертолете «Хели драйв», подчинялись оперативному центру. Тяжелая авария – мы первые, потому что вертолет летит из конца в конец города всего 6 минут, через залив перелетел и сел. Летчики тоже отличные, все понимали с полуслова. Сейчас немного по-другому организовано: мы едем на штурмовой, а вертолет прилетает уже на транспортировку. Но я счастлив, что удалось там поработать», – рассказывает Игорь Квактун.



Фото: Александр Глуз/«Петербургский дневник»

Что может анестезиолог-реаниматолог

Все это время скромная Гера Квактун сидит рядом, внимательно слушая мужа. Спрашиваю, как они взаимодействуют в бригаде.

«Нельзя сказать, что не воспринимаешь ее на работе как жену. С одной стороны, стараешься оберегать, с другой – не давать никаких поблажек. А она старается не подводить», – говорит Игорь.

Гера продолжает: «Я очень, очень люблю свою работу. Я не воспринимаю его как мужа на работе, но я точно знаю, что я должна делать. Нужно обезболить – обезболиваю, нужна интубация – помогаю интубировать. Я должна выполнять указания врача».

Врач скромно добавляет: «Я могу все». Они действительно могут все, потому что у анестезиологов-реаниматологов скорой помощи – самая сильная подготовка. В городе создан учебный центр, в нем готовят и сотрудников МЧС, и ГИБДД на оказание первой помощи. Но прежде всего, конечно, он для сотрудников скорой помощи.

«У нас каждый в бригаде знает, где должен находиться, без слов. В этом смысл спецбригады, мне не надо давать каких-то особых указаний. Анестезисты знают, что, пока я бегаю, занимаюсь сортировкой, они уже возьмут тяжелого и все основные манипуляции без меня проведут. Нет такого, что медсестра стоит руки в боки и ждет указаний доктора. Они все имеют дипломы фельдшеров и работают самостоятельно. Они могут сами ездить на вызовы и работают не хуже врачей», – говорит доктор.

Супруги вспоминают, как их профессионализм помогает и в обычной жизни. Хотя формально они вне рабочего места могут оказать только первую помощь.

«На даче с Герой копаем грядки, к нам прибегают: рядом человек умирает, инсульт. Мы с Герой сделали все и даже больше, чем нужно: поставили капельницу, дождались скорую. Женщина поправилась, потом нам ведро клубники принесла. Но кое-что мы сделали лишнее, наверное: по закону капельницы вне работы – это не очень можно. Вне работы можно оказать только реанимационные мероприятия. Но все равно помогаем. Я знаю, что каждый наш сотрудник, как цепной пес, бросится и автоматически окажет первую помощь. А потом уже подумает, что ему за это будет», – говорит Игорь.

Это, видимо, уже в крови. Как отмечают супруги, они «заточены на спасение».
«Почему мы такие идейные, так скорую любим? И не только мы, но и начальство наше тоже. К ним можно по-разному относиться, ругать, обижаться. Что не дают время на обед, наказывают, требуют. Но я точно знаю, что и там нет ни одного, кто бы сам не работал на линии, все прошли через это», – вздыхает доктор.

Квартиры пустели в одночасье

Коронавирусный год запомнится всем навсегда. Даже ко всему привыкшие «штурмовики», кажется, вздрагивают, когда это вспоминают.

«Переживали мы и свиной грипп, тоже тяжелые случаи были. И когда начался COVID-19, мы сначала не боялись, хихикали: мы закаленные люди, едим чеснок и купаемся в проруби. Даже в голову не приходило, что можем заболеть. Пока не начали погибать люди вокруг, и наши товарищи в том числе. И вот тут мы все вздрогнули», – рассказывают супруги.

Начались вызовы к тяжелейшим больным. На своем этапе старались спасать, но вот что случалось потом?

«Мы с Герой приезжаем на вызов. Женщина, 37 лет, лежит, задыхается. Сатурация 50, синяя. Сознание при коронавирусе не теряют, а легкие уже выключены. Вокруг бегает обезумевший папа, рядом два малыша в маечках стоят, плачут. И тут мы такие приехали. И я понимаю, что весь этот ужас, про который мы хихикали, – вот он, начинается. Схватили женщину, сразу на ИВЛ поставили, отвезли в больницу. Через день я приехал в ту же больницу, спрашиваю: «Как там та женщина на ИВЛ?» Нет этой женщины. Все легкие развалились. И я представлю трагедию этой семьи», – говорит Игорь Квактун.

Сначала скорая помощь работала в защитных костюмах «Кварц» – это плотные зеленые скафандры с противогазами. Но и они не стали панацеей.

«Мы полтора месяца не видели ребенка, отправили всех родственников на другую квартиру. Бабушка наша не пережила. Болезнь начала косить и подстанцию, наши люди умирали, врачи лежали на ИВЛ. Мы работали сутки через сутки. Мы испугались, но работали. Заболела Гера, в больницу попала. Потом я заболел», – рассказывает реаниматолог.

Он, прошедший огонь и воду, признается: боялся.

«Страшно что-то стало. Нам постоянно брали ПЦР, и тесты были отрицательные. И про Геру я подумал: тест-то отрицательный, простыла просто. Ушел на работу. А ей плохо, вызвала врача, отвезли в больницу. И там тест – положительный. И тут я начинаю понимать, каково это: провожаешь родственника в больницу, последний раз смотришь в глаза, а потом и в урне не получить – ведь все закрыто на карантин», – говорит Игорь.

Но Гера справилась. Потом заболел и сам Игорь, но, к счастью, не очень тяжело.
Супруги признаются, что тяжелее всего были эти ужасные психологические моменты – вызовы к умирающим от COVID-19.

«Мы поняли, как в одночасье пустеют квартиры. Приезжаешь в семью, в которой за 10 дней умерли 3 человека. Это ужас. Там лежит дедушка 87 лет, еле дышит уже, вокруг бегает внучка беременная в маске. 25 мая заболела и умерла бабушка, потом – мама, а мы, получается, приехали за третьим. Посоветовали ей поберечься, но выжила ли она, мы не знаем. Мы все время боялись. И наши люди, которые на скорой умирали. Один Владимир Манькович чего стоит. Легенда скорой помощи, учитель, на нем держалась все оперативная работа. Он своими ногами поехал в больницу, собрал вещи и поехал. И не вернулся», – говорят Квактуны.



Фото: Александр Глуз/«Петербургский дневник»

Новый день

Сейчас врачи уже вспоминают эти очереди скорых у стационаров. Такое не забыть.
«Когда я впервые увидел, как в Москве стоят десятки машин скорых в очереди в приемное, у меня как работника скорой помощи все переворачивается. Представляю коллег, которые по 8-9 часов в непроницаемых «Кварцах» сидят с этим кашляющими больными в машине. И выйти нельзя ни на минуту. Но, надо отдать должное, реанимационные больные шли без очереди», – признаются врачи.

Вся система в конечном итоге наладилась. Сейчас почти всех лечат, всего хватает, курсов подготовки по COVID-19 прошли столько, что могут с закрытыми глазами все делать. Но признают, что очень пострадали пожилые люди. Инсульты, инфаркты все тяжелее протекают, так как инфекция ведет к тромбообразованию. Игорь говорит, что уже есть случаи, когда в спортклубах умирают 45-летние мужчины, которые перенесли коронавирус, причем моментально умирают – тромб, закупорка сосуда, смерть...

Штурмовые, как и вся скорая помощь, по-прежнему ездят к коронавирусным больным, если в анамнезе есть инфекция. Но если это уличное ДТП, или пожар, или просто человек упал на улице, никто ведь не знает его анамнез.

«СИЗы всегда с собой, белые, хорошие, прекрасные. При поступлении вызова с подозрением на вирусную инфекцию сразу надеваем всей бригадой. Но если на улице что-то, идем в обычной форме. Если будем из машины выскакивать в СИЗах посреди Невского, вряд ли кто-то обрадуется», – усмехается анестезиолог-реаниматолог.

Но жизнь продолжается – с пандемией и без нее. Ездил Игорь Квактун и на самый страшный пожар последнего времени, когда горела «Невская мануфактура». Первых пострадавших пожарных успели забрать коллеги, а бригада Игоря дежурила потом три дня у пылающих развалин – никто ведь не знал, что может случиться дальше...

Спрашиваю у обоих супругов, что для каждого самое тяжелое в работе на штурмовой. Говорит Игорь: «Когда принимаешь все эти истории на себя. Как-то я в отпуске вдруг понял, что уже две недели не вижу погибших и пострадавших. Физически бывают тяжелые бессонные ночи. Вскакиваешь на вызов, и кажется, что сейчас голова разорвется. А у тебя – минута на выход. Вскочить и побежать. И бежишь».

Говорит Гера: «Самое тяжелое – горе человеческое. Бабушки одинокие, брошенные дети. Или когда говоришь с человеком, а потом он умирает у тебя на носилках. Есть моменты, которые не забываются, хотя много лет уже прошло. Вызвал папа к дочке 10-летней. Обильная рвота, потеря сознания. Он начал сам качать, девочка очнулась. Мы посмотрели: гемодинамика стабильна, выглядит нормально. Предложили в больницу, папа согласился, но просил подождать маму. И вдруг через 5-7 минут – рвота, падает без сознания, мы начинаем реанимацию. Довезли до больницы, но потом узнали, что она умерла».

Часто приходится не только спасать в медицинском смысле, но и кормить, менять подгузники, даже делать какую-то горячую еду, потому что рядом с пожилым человеком больше никого нет. Хотя реаниматологи делать это точно не обязаны. Но и не делать этого они не могут.

Игорь вспоминает, как лет 20 назад к какому-то городскому празднику было устроено лазерное шоу, но оцепление не выдержало.

«Такая давка была! Стояла наша машина, задавленная людьми, на крышу пытались взобраться люди, чтобы шоу посмотреть. Ее пытались оцепить курсанты, но безуспешно. И потом огромный поток людей понесся на нас. Тогда работал Юрий Михайлов, наш гуру реаниматологии. Он просто выхватывал из толпы детей и засовывал их в нашу машину – иначе их бы затоптали. Так у нас сидели на носилках 20 малышей и плакали. Потом родители забирали их из машины, как из детского садика. Может, это и было нарушением инструкции, но ты помог не как медик, а как человек», – рассказывает Игорь.

Этим докторам приходится заниматься всеми – от младенцев до стариков-бродяг. А как реанимировать младенца, например, для него же все инструменты должны быть крошечные? Но особенность спецбригад в том, что они в отличие от коллег с других линейных соматических «обычных» подстанций не могут сделать ни шагу назад.

«Тебе уже не поможет никто, кроме стационара. Общепрофильные – они имеют возможность вызвать помощь, у них есть шаг к отступлению. А у тебя его нет. Тебя пошлют к беременной с кровотечением, а ты не гинеколог. Или к младенцу – а ты не неонатолог, но ждать их нет времени. Или к кардиологическому тяжелому больному – а ты вроде и не совсем кардиолог. А мы на это просто поедем и будем спасать. Нет права на шаг назад», – говорят врачи 12-й подстанции.

Закрыть