– Вадим Игоревич, по образованию вы актер. Играли в театре, снимались в кино. И вдруг стали директором. Как это случилось? 

– Действительно, я успел поработать артистом в одном театре, в другом. Но семья становилась все больше, и я как мужчина не мог приносить домой зарплату в 100 рублей. Я понимал: чтобы уважать себя, надо было сделать что-то еще. Поэтому пришлось оставить актерскую деятельность и уйти в бизнес. Но он тоже живет по законам ритма – то вдох, то выдох. И предложение стать директором Молодежного театра на Фонтанке поступило как раз на выдохе.

Я сначала не поверил, потом посмеялся, а затем подумал, почему бы и нет? А еще через несколько лет получил приглашение в Театр имени В. Ф. Комиссаржевской.  

– Входить в новый творческий коллектив, наверное, было непросто?

– К тому времени некоторый опыт у меня уже был, поэтому нельзя сказать, что я начинал здесь все с нуля. А вот как вживался в театр и коллектив? Не уверен, что этот процесс закончен и сейчас. Потому что абсолютной убежденности в том, что ты до конца разобрался в своей профессии, у нормального человека быть не может.

– Вы перешли из Молодежного театра в Комиссаржевку. Причиной стали традиционные разногласия между директором и художественным руководителем?

– Столкновение идеального и реального – это объективный конфликт. Он не может не быть, потому что директор призван помогать настоящему творческому начинанию: обеспечивать ресурсы, организовывать работу, заниматься финансами, а они не безграничны. Это нормальный производственный процесс. И в таком конфликте ничего страшного нет. Но на этом этапе я решил обсудить свою дальнейшую профессиональную судьбу, и сам напросился на встречу с тогдашним министром культуры России Михаилом Швыдким. Михаил Ефимович сказал, что подумает, и через неделю я получил приглашение в театр имени В. Ф. Комиссаржевской.

– А трудно ли вообще найти общий язык? Вот задумал режиссер нечто фееричное. К примеру, хочет заказать костюмы у Валентина Юдашкина, что недешево, а финансы не позволяют. Как выходите из такой ситуации?

– Ищем творческий компромисс. Обсуждаем, просим выделить главное и то, чем можно пожертвовать. Люди разные. С кем-то легко, кто-то очень упрям и не желает слушать никаких соображений, кроме своих. Это большое продюсерское творчество. И каждый спектакль – это результат наших совместных творческо-административных поисков.

– А с кем комфортнее всего работается?

– Легче всего работать с профессионалами, для меня это безусловно. Но таких людей немного. Из художников-постановщиков это Владимир Фирер, Александр Орлов, Семен Пастух, Эмиль Капелюш, Анвар Гумаров – с ними одно удовольствие работать. Есть взаимопонимание и взаимоуважение. Они очень хорошо знают театр и понимают, что спектакль – это не их персональная выставка. Театр – искусство коллективное. Здесь каждый должен заниматься своим делом. Мне часто вспоминаются слова Георгия Товстоногова: «Обязанности в театре не раздаются. Их берут, а потом право на них доказывают ежедневным трудом».

– А до режиссеров удается достучаться?

– Режиссер с каждым новым спектаклем должен родить что-то живое. И отношение у него к этому нарождающемуся живому исполнено и материнского чувства, и ревности. Поэтому директора он зачастую воспринимает как некую опасность и старается уберечь от него свое детище. Хотя мне всегда хочется быть союзником, делать с ним одно общее дело.

– Такого триумвирата – директор, художественный руководитель, главный режиссер, как в театре Комиссаржевской, пожалуй, нет нигде. Как складываются отношения, кто задает тон?

– Да, это очень нетипично. А самый главный, это, конечно, Виктор Абрамович (Новиков – худрук театра. – «ПД»), тут никаких сомнений нет. Я тысячу раз подумаю, прежде чем встревать в решение какого-либо творческого вопроса. Это не моя компетенция. И это дает мне возможность с ним сотрудничать и по-настоящему дружить уже больше 17 лет. Я считаю, что это только благодаря такому святому распределению обязанностей.

– И как распределяются эти обязанности?

– Самое важное и главное, что есть в театре, это художественное направление, своеобразие и уникальность, если хотите. Потому что это выражение эстетического «я» театра, его лица, его вклада в искусство «Театр». Свою же задачу я вижу только в том, чтобы обеспечивать, по возможности максимально, выполнение тех творческих идей и задач, которые ставит передом мной художественный руководитель. При этом я искренне люблю свою работу и считаю ее, как ни странно, творческой. В театре вообще все должны быть творческими людьми, иначе ничего не получится.

– Еще одной стороной вашего творчества можно считать увлечение музыкой. Знаю, что у вас дома есть даже музыкальная студия. 

– Да, когда до зарезу хочется творчества, ночью в моем распоряжении музыкальные инструменты – четыре гитары, синтезатор. Записываю исключительно для себя и ближайших друзей, которым я верю, когда они говорят, что любят мою музыку. Хотя, может, и врут.

– А не было соблазна воспользоваться директорским ресурсом, чтобы продвинуть свое творчество?

– Когда-то как композитор я участвовал в создании очень дорогого для меня спектакля «Простая история» в ТЮЗе. С моим другом –режиссером Александром Синотовым (его стихи, моя музыка) мы хотели поставить мюзикл в театре Музыкальной комедии. Даже приступили к репетициям. Куратором мне был назначен композитор и пианист Михаил Аптекман – для меня настоящий небожитель. Он приехал ко мне домой, все внимательно послушал и даже сделал комплимент, отметив, что я все выполнил грамотно. Признаюсь, после такой оценки я уже не слышал и не видел ничего. Потому что услышать от него такие слова для меня, самоучки, значило очень много. У меня буквально крылья выросли за спиной. И вдруг через этот розовый туман я услышал: «Только вот это не пойдет». Его слова тут же вернули меня на землю и я спросил: «Почему? Ведь это центральная лирическая сцена, безумно важная, которая делает комедию трагикомедией». «Понимаешь, Вадька, чтобы это спеть, нужно врожденное чувство синкопы. А в нашем театре оно есть только у двух человек, один из них я», – ответил Аптекман.

Сейчас я понимаю, что это тоже был своего рода комплимент. К сожалению, потом от этой постановки театр отказался, но благодаря Михаилу Юрьевичу Аптекману я получил 50% гонорара. Так что с тех пор я могу называть себя «на 50% профессиональным композитором».

Ну а музыку продолжаю писать. Одну из моих песен можно услышать в спектакле «Страсти по дивану», который в постановке народного артиста России Георгия Корольчука идет на Малой сцене нашего театра.

У меня нагло много песен на стихи Иосифа Бродского. Почему нагло? Потому что сам Иосиф Александрович был не в восторге от того, что его тексты поют. Он и чтецов-то своих не жаловал. Знакомство с его творчеством оказалось определяющим в жизни и сильно повлияло на меня.

– Вы часто произносите слово «продюсер». Правильно ли ставить знак равенства между этим определением и директором?

– Никакой разницы. Просто это более модное название, а цели и задачи те же. В театре два основных серьезных направления деятельности: это создание новых спектаклей и их эксплуатация. Сложившиеся экономические условия заставили идти в сторону продюсерского театра. И это объективно, потому что режиссеры сегодня не очень хотят заниматься репертуарным театром. Положить на него жизнь готовы единицы. В прошлом, к примеру, это Константин Станиславский, Евгений Вахтангов, Петр Фоменко, Николай Акимов, Игорь Владимиров… Сегодня – Лев Додин, да и всё, пожалуй… На Западе театр вообще уже давно стал продюсерским, сейчас это приходит и к нам. Хотя мне лично нашего репертуарного театра очень жаль.

– Почему? Что вместе с ним мы можем потерять?

– Школы. Потому что каждый состоявшийся репертуарный театр несет настолько мощную отдельную эстетику, что это и есть школа: Зиновий Корогодский, Георгий Товстоногов, Олег Ефремов, Марк Захаров... Это целые направления, и мне они безумно дороги. Я тоже прошел через такую школу. Мне в институте очень повезло с учителями: Аркадий Иосифович Кацман, на курсе которого я учился, Валерий Николаевич Галендеев, Лев Иосифович Гительман... Это учение вошло в мою кровь и плоть. Оно очень любимо мной, я им дорожу и не считаю, что это устарело.

Драматический театр – это такая часть нашей жизни, которая ощущается как необходимость. Я в него очень верю, иначе бы не работал здесь. И мне кажется, что театр как часть жизни человеческой, хотя и был много раз «приговоренным к смерти», тем не менее будет жить всегда.